Миша Ландбург - Семь месяцев саксофона Страница 14

Пытаюсь сначала…

– Сам! – прошу я, но руки санитаров продолжают тянуться к маме.

Саксофон безумствует. Тянутся руки.

– Сам! – повторяю я.

Тишина, тишина, тишина, тишина, тишина, тишина, тишина.

Сбрасываю со вспотевшего лица ладони.

За окном небо – просторное, покойное.

«Если есть небо, – думаю я, – то, конечно, конечно, конечно на нём – Бог!..»

***

– Один бог у тебя есть, – сказала тогда Зина.

– Один – хорошо, а два – лучше! – сказал тогда я ей.

– А три?

***

Стучит сердце… Если зубы застучат громче, чем сердце, я их сам себе выбью…

***

«Если не я себе, то кто мне?»

***

Теперь понимаю: смысл в том, чтобы рисовать лица и думать о Зине. Думать о Зине и спать, чёрт возьми, с Ирис, чтобы не думать о Зине. А теперь надо куда-нибудь убраться, чтобы хорошо поесть и хорошо попить.

На углу улицы Ремез телефонная будка – перед тем как хорошо поесть и хорошо попить можно снять трубку и набрать цифры 9, 3, 2, 7, 4, 1. Зина скажет «алло», потом, немного подождав, скажет «алло» совсем тихо…

***

«Шутка! – сказал, держа в единственной руке утреннюю газету, лейтенант Кон. – Нам обещают мир!»

***

– Пластмассовое тело трубки попискивает, словно его душат. Смешно! Смешно и грустно! На свете всё смешно и всё грустно, потому что всё на этом свете приходится рано или поздно отдавать, уступать, возвращать… Кладу трубку на место. Отдал, уступил, вернул. Ха-ха-ха, хи-хи-хи, хо-хо-хо, хе-хе-хе.

Пожилая женщина просовывает голову в телефонную будку:

– Ты в порядке? – спрашивает голова.

– Нет, а что?

– Я так и подумала…

– Смешно мне.

– А-а-а.

– А вам нет?

– Иди-ка, парень…

– Обязательно! – обещаю я.

Я иду – мне необходимо хорошо поесть и хорошо попить. По дороге думаю о том, что не всё смешно и грустно, потому что не всё отдаётся… Самое-самое не отдаётся. В кармане моих брюк коробка карандашей. Карандаши – это самое-самое…

На углу улицы мальчишка предлагает надувные шары. Выбираю ярко-красный и на нём рисую мальчишкино лицо.

– Чудно! – смеётся мальчишка, разглядывая шарик.

– Чудно! – смеюсь я и выпускаю из рук нитку.

Зависая в небе, шарик виляет красными бёдрами, и лицо мальчишки на шарике то недовольно морщится, то радостно хохочет.