Эрик Ломакс - Возмездие Страница 15

К трем часам ночи первого дня 1942 года, в темноте, подсвеченной лишь керосиновыми светильниками да лампочками, которые мы запитали от автомобильных аккумуляторов, реку пересекла последняя боевая единица куантанского гарнизона.

Едва переправа завершилась, объявили сигнал сбора и перекличку. Я с ужасом обнаружил, что пропало одно из моих отделений, три связиста на грузовике. Кинулись искать, надеясь, что они форсировали реку с другими машинами, но на этом берегу обнаружить их не удалось. Сев с сержантом Вильсоном на мотоциклы, мы с паромом вернулись обратно. Двигатели завели, лишь когда оказались на той стороне. Не включая фар, двинулись в сторону Куантана, Вильсон метрах в двухстах за мной, оглушительно стрекоча мотоциклетными моторами в лунном свете. Я надеялся, что подслеповатые в темноте японцы не развили в себе компенсирующее свойство: особо тонкий слух. Со стороны просек по обочинам, с обширных каучуковых плантаций не доносилось ни звука. Если не считать пары брошенных машин и следов от покрышек на темной глине вдоль вымазанной гудроном щебенки, никаких признаков того, что мы хоть когда-то здесь были. Рассекая этот пустынный ландшафт, я скорее чувствовал кожей, нежели слышал море. Я знал, что впереди, совсем близко, враг передвигает свои танки и велосипеды. Причем до сих пор не видел ни одного японского солдата. Той ночью мне повезло, и пусть я не смог найти ни исправного грузовика, ни кого-либо из наших, с японцами я тоже не пересекся.

Мы вернулись и в последний раз воспользовались паромом. Через несколько часов объявилось и пропавшее отделение: они, видите ли, ошиблись местом сбора и теперь ждали нагоняя, но я просто не мог подобрать нужных слов. Подорвав кабельные вороты и понтоны, мы отступили к аэродрому, что лежал в шести милях в сторону. Два часа спустя к переправе вышли японцы, а еще через двое суток аэродром подвергся массированной атаке по всему периметру. Но я к тому моменту был уже на пути в Джерантут, в составе медлительной колонны из тягачей, орудий и грузовиков. Из-за спины доносилась неумолчная ружейно-пулеметная пальба и разрывы снарядов. Обескровленный пограничный батальон под командованием подполковника А.Э. Камминга геройски вел арьергардные бои, давая нам шанс унести ноги.

Отступление вышло скомканным, трех— или четырехдневные марши вдруг сменялись приказом развернуть орудия, открыть огонь в поддержку чей-то пехотной контратаки где-то в нашем тылу, после чего бригада выдвигалась вновь. Мы знали, что выходим из ловушки, направляясь в очередной, уже гигантский, котел, а еще нам было известно, что пушки серьезного калибра, размещенные в пункте нашего назначения, смотрят на море, в противоположную сторону от врага.

Был случай, когда я ехал в грузовике по длинной прямой дороге сквозь каучуковую плантацию и размышлял о том, до чего тоскливо в глазах отступающего солдата выглядят все эти бесконечные, однообразные акры каучуковых деревьев. Вдруг перед нами возник самолет, летевший очень низко и прямо нам в лоб. Он сверкал на солнце серебряной каплей. Мы тормознули и попрыгали в придорожную канаву, прямо в черную вязкую жижу у корней деревьев. Самолет сбросил несколько бомб, одна едва не угодила нам на голову. Вновь я испытал шлепок невидимой ладонью взрыва. Второй раз в моей жизни смерть промахнулась на волосок, и своим спасением я был обязан геологии: ближайшая бомба дала камуфлет, то есть глубоко зарылась в грязь и лишь потом взорвалась. Окажись грунт потверже, не писал бы я эти строки.

Мы достигли Сингапура за неделю до того, как подорвали дамбу, соединявшую остров с Малайей. По дороге пришлось продираться сквозь толпы перепуганных малайских и китайских крестьян, которых гнал страх перед наступавшими японскими частями. Улицы города тоже кишели беженцами. Никто не знал, сколько их здесь; мне сказали, что не меньше полумиллиона. Солдаты жили прямо в машинах, на которых сюда добрались. В воздухе постоянно висел всепроницающий смрад гнили, испражнений и тревоги: запах разгрома.

И все же нас тут было чуть ли не сто тысяч, хорошо вооруженных и готовых воевать. Что до меня, то вашего покорного слугу затребовали в Форт-Каннинг, штаб генерала Персиваля, расположенный в южной части города: они очень нуждались в офицерах-связистах. Это и был знаменитый «Баттлбокс», подземный штабной бункер. Зашел я в эту «коробочку» — и вышел только через три недели. Для меня осада Сингапура свелась к потоку полуразборчивых радиопризывов о помощи да скупым сводкам с хроникой катастрофы.

Все это время я провел в основном под землей, выслушивая и передавая приказы и сведения, рассылая указания о переформировании частей в отчаянных попытках предотвратить неизбежный коллапс. 8 января японская артиллерия открыла шквальный огонь по всему побережью пролива Джохор; на рассвете 9-го числа я услышал, что они высадились на северо-западе острова. Наши же войска были в основном на востоке. За трое суток японцы оттеснили нас к югу и заняли поселок у высоты Тима. Возле военно-морской базы на северном берегу были сосредоточены огромные запасы топлива, и последние двое суток вся эта возвышенность, которая господствовала над островом, была затянута черным дымом. Гора словно превратилась в действующий вулкан.

Впрочем, я и так-то почти не видел дневного света: мы дежурили по восемнадцать часов в сутки, а спали прямо на полу командного центра, между рациями и телефонами. Бункер представлял собой цепочку проходных комнат, так что посыльные и нарочные постоянно сновали через наш радиопост, переступая через спящих. В общем, мы практически так ничего и не увидели вплоть до самого конца, а то, что слышали, было отчаянно запутанным и противоречивым. Нам было известно, что японцы захватили нефтехранилище и открыли сливные вентили; что над головой ежедневно проносятся их самолеты, безнаказанно бомбя и расстреливая из пулеметов наши позиции. Крупные суда покидали гавань Кеппель-Харбор, вывозя гражданских; в городе орудовали дезертиры, число которых росло день ото дня. Ближе к концу командиры не могли даже отдавать осмысленные приказы, потому что поступало слишком мало информации. Несколько раз в коридорах Форта или на нашем пункте связи я видел генерала Персиваля, высокого, тощего человека, с беспросветным, подавленным взглядом; он уже сломался. Вот-вот его имя станет чуть ли не синонимом самого катастрофического разгрома за всю историю Британской армии.

В воскресенье, 15 февраля 1942 года, один из коллег-офицеров сказал мне, что готовится капитуляция. Ранним вечером того же дня старый форт накрыла мертвая тишина. Бункер затопила волна депрессии и бесконечной усталости. Мы на своем пункте связи раскидали матрасы прямо поверх кабелей и проводов, и все попросту повалились спать. Будто лопнула пружина, державшая нас на взводе в течение нескольких недель.

Я проспал часов десять, а следующим утром вышел наружу и увидел, что на холм медленно взбираются четыре машины, на крыльях кузова по вымпелу с эмблемой восходящего солнца. Их седоки сидели как куклы, можно сказать, по стойке «смирно», прижав руки к бокам. Кавалькада подкатила к главному входу, из машин вышла группа японских офицеров с длинными мечами в черных ножнах, свисавших с поясов их темно-зеленых кителей. Так впервые в жизни я увидел японских солдат. Они властно и уверенно зашли внутрь Форта.

Теперь Малайзия принадлежала этим людям. Именно они главенствовали сейчас на морях от Индии до Полинезии, поставив на колени по меньшей мере три европейские империи в Азии. Я был их пленник.

Глава 4

Через день после того, как я увидел завоевателей, оставшимся в городе британским войскам было приказано пешком следовать в Чанги, на восточную окраину острова, где находилась тюрьма и прилегающая к ней небольшая деревня. Расстояние — пятнадцать миль.

Мы вышли из Форт-Каннинга, захватив с собой лишь то, что могло поместиться в вещевой мешок. Японцы разрешили также взять несколько автомашин. Наша колонна растянулась на полмили; по ходу следования мы видели и других солдат, старательно маршировавших в ногу. Все эти группы с разных сторон подтягивались к главной дороге, ведшей в Чанги. Вскоре образовалась плотная, колыхающаяся масса нагруженных вещами людей, пытавшихся сохранить остатки дисциплины и чувства собственного достоинства. Британская армия на пути к унижению.

Разгромленное войско — странная вещь. Наша мощная машина уничтожения сейчас послушно исполняла команды врага, которого мы даже не видели: в Чанги никогда не было более пары дюжин японских охранников; во всяком случае, такое возникало впечатление. Когда мы добрались туда, то были распределены по жилым зонам, наши повара со своими котлами обустроились в крошечных бытовых кухнях местных лачуг, чьи хозяева куда-то пропали; шел централизованный сбор продуктов и медикаментов. «Не дать людям сидеть без дела» — вот чем сейчас были одержимы наши командиры, так что стрижка газонов, очистка выгребных ям и возня на огороде вскоре стали основным занятием бойцов. Как грибы после дождя возникали мелкие мастерские. Я заказал деревянный пенал-очешник для своих очков — одна из самых удачных покупок за всю мою жизнь. Каждый знал, кто его непосредственный начальник. И вместе с тем настоящая, единственная цель и первопричина существования нашего могучего коллектива — оборона военно-морской базы и британской власти на Дальнем Востоке — исчезла, как задутый ветром огонек.