Ибрагим Аль-Куни - Бесы пустыни Страница 15

1

Укрепления вокруг колодца обваливались трижды, но противоборство ветру не прекращалось.

Напор его не ослабевал много недель подряд. Волна за волной несли крупу и пыль целыми днями, потом ненадолго стихали и оборачивались прерывистым дыханием нестерпимой южной жары. А порой, бывало, успокоится ветер чуток — и взлетит столб плотной пыли в пространство. И висит себе, висит высоко в небесах, кружит, за вершины цепляется. Словно тучами окутает пики гор на несколько дней, а потом взорвется вдруг и пойдет валить волнами южными, одна за одной, и крутить все, что люди на ровном месте понастроили.

В этакую пору взбредет солнцу — палачу вечному промеж грязных туч голову высунуть да глазеть на несчастный народ — жалит, злорадствуя, а потом опять скроется. Люди равнины, однако, те, что вполне в состоянии с любой напастью примириться, любую беду перенести, кроме заноса колодца, предпочли бы на этот раз плети вечного палача зловредному ветру. Те, что ужасы жажды испытали на себе, принялись потихоньку садаку[98] — милостыню соседям да беднякам тайно раздавать, жертву приносить господу, чтобы утихомирил он безумство гиблого ветра в этом году.

Молодежь поочередно пластами вокруг зева колодца ложилась, решили парни взаправду губы колодезные своими телами огородить от мелкой каменной крупы и щебенки.

Явился вождь обследовать положение, за ним следом — имам[99] и горстка старейшин. Над землей в вышине повис шатер грязных туч. Равнина вздохнула в покое, люди бросились дела делать да надобности справлять, пока установилась передышка. А на юго-восточном направлении, у подножия гор, завились столбы дыма над жилищами, поднялся звон кузнецов и крики погонял купеческих караванов.

Уха вырос на холме как призрак. Двинулся навстречу вождю. Вел его за собой по склону, потом спустился в ложбин. С южной стороны поднимался крупный песчаный курган, грозно нависая над укреплениями из каменных плиток. Вождь шагал бодро, пересек круглую каменную крепость, за которой собрался народ. Сказал, взбираясь на песчаный гребень:

— Вот, значит, где хранилище-то…

Он постоял на холме, наблюдая за караванами купцов в лагере пришельцев, потом закончил:

— Лучше было бы, чтобы хранилище это вы опорожнили, откуда ветер запасы без счета берет, чем заграждения городить вокруг колодца.

Уха пришел в изумление, сказал:

— Разве ж это можно — гору песка перетаскать?.. Не по силам, по-моему…

— Не осилите вы гору эту самую, так глотка воды через несколько дней не дождетесь!

— Ну, осилим мы гору, а гиблый опять ее назавтра нанесет, точно такую же.

— Что ж, нанесет другую завтра, готовьтесь бороться с ним вновь. Вот и все.

— Да люди над нами смеяться будут!

— Ну, коли воды попить захотите…

— Да холмы эти расти не перестанут, пока ветер не успокоится.

— Такая, значит, у нас судьба. В Сахаре воды испить ой как хочется.

— Но ведь не было еще на равнине, чтобы ветер этот недели и месяцы дул, не переставая.

— Равнина наша все видала. В Сахаре чего только не было…

Они замолчали. Издалека раздавались крики в городище новопришельцев.

— Как ни пытайся, — заговорил вновь Уха, — а не сможем мы эту гору ни за день, ни за два своротить.

— За несколько дней сможете. Торопливость, она от шайтана проклятого.

— Что ж, — проговорил Уха в сомнении, — даст нам гиблый отсрочку-то?

— Сейчас речь не об этом! — сухо отрезал вождь. Он пошел вниз, на другую сторону бурхана. Шейхи потянулись за ним вслед, словно стайка призраков.

2

Город возводился по образцу Томбукту.

Это султан Анай[100] захотел, чтобы он походил на золотую столицу не из-за тоски по былому ее богатству, не потому, что жил и тосковал на чужбине, а потому, что верил всегда, что Великая Сахара не родила еще города, чтобы мог с ним соперничать по красоте зодчества, богатству отделки, величию куполов, дворцов, минаретов.

И хотя новый город все еще находился в стадии возведения, купцы, посещавшие легендарную столицу, стоявшую на пороге джунглей, сходились в том, что новый город можно называть «Малым Томбукту». Он раскинулся у отрогов Южного двойника, строения тянулись вплоть до подножия горы Акакус, его прорезали пыльные извилистые улицы, на которых неожиданно возникали черные пасти дугообразных ворот и арок. Одни были замкнуты щитами из пальмовых брусьев, другие продолжали разевать свои мрачные рты, словно пещеры Тадрарта, напряженно ожидая новой порции добычи из бревен, которую волокли караваны из долины времен…

Минареты, однако, оставались нагими — без полумесяцев и аятов. Точно как величавые купола, что продолжали тускнеть без блеска, одетые серым свинцовым покрывалом.

3

Рынок ожил и вдохнул жизнь в просторы равнины, прежде чем было закончено возведение города.

Поток караванов не прекращался, новый Томбукту давал им всем пристанище. Купцы Севера и Востока увидели, что эта неожиданно возникшая остановка удовлетворяет все их нужды в золотой пыли и сокращает жестокий путь через безжалостную Сахару дальше, до порога джунглей. Сюда, на равнину прибывали караваны из Кайруана, Триполи и Барки[101], пополняя питание и просачиваясь сквозь строй неверных в Гадамесе[102] А купцы с Запада, из числа торговых людей Марракеша, Танжера и Феса[103], продолжали следовать прежним путем, через Томбукту-мать. Оживился поток встречных караванов, заполонили они улицы Нового Томбукту, привозя свое золото из самых глубин континента. Часть из них приходила из Томбукту-матери, а часть шла из Кано и Агадеса. Приморские купцы ликовали, крича, что золото само течет им в руки, выбегая им навстречу на половине изнурительного пути.

Этот переворот в центре пустыни Азгер, которая в прошлом отличалась непоколебимым спокойствием, заставил вождя присвоить удивительному городу имя «Затерянного Вау».

4

Анай сопровождал своего гостя в ознакомительной прогулке по рынкам. Они пересекли широкое пространство, отделявшее город от горы, которое народ избрал местом меновой торговли и обмена товарами с разных концов света. В сумерки площадь заполняли местные и пришельцы, смешивались воедино белая и черная расы, переселенцы и уроженцы равнины, караванные торговцы, бедуины и кочевники всякого рода. Сверху доносились крики строителей на стенах и крышах, которые они продолжали возводить и укреплять, а на самой площади нещадно голосили продавцы товаров. От жилищ вились хвосты дыма. В этой толчее и над ней мешались запахи козьей шерсти и мочи, пота негров и запаха пряностей, разных приправ и зеленого чая…

Они дошли до конца рынка, где открывалось новое пространство прямо до подножия Акакуса, отделявшее вереницу домов от горы и избранное пастухами местом привязи и стреножения караванных верблюдов.

Они задержались, наблюдая за одним погонщиком, объезжавшим молодого верблюда-махрийца и пытавшимся удержаться у него на спине. Взбешенный верблюд всякий раз скидывал его наземь и тщетно пытался высвободить морду из удил — с изрядной неистовостью и упорством. Анай подсказал тому парню затянуть повод, сколько есть силы, однако наездник не понял, продолжая восседать на махрийце и таращась глазами на зрителей в недоумении, как вдруг упустил повод. Верблюд взбрыкнул, скинул парня на землю и проволочил его, запутавшегося ногой в упряжи, по песку на довольно большое расстояние. Анай расхохотался, да и гость не удержался от смеха. Они пошли, свернули направо и оказались в узком и кривом переулке. Переулок привел их к крытой галерее меж рядами строений, у дугообразных ворот в глубине стояли дозорные негры, вооруженные копьями и саблями. В полумраке галереи раздавались лязг меди и дробь молотов.

Они постояли внутри некоторое время, пока глаза гостя не привыкли к полутьме и он не различил там фигуры кузнецов-негров, разбившихся на небольшие кружки и всецело погруженных в работу. Много времени прошло, пока он не обнаружил, что изделия, блестевшие у них в руках, не просто затейливые безделушки, которые он привык лицезреть на рынках Феса, Зувейлы[104] и Гадамеса, а изделия, изготовленные из самого чистого золота. Анай постоянно приглядывался к гостю во все время их прогулки, и его радовало то изумление, которое он наблюдал в глазах этого крупнейшего из купцов.

Галерея в конце концов вывела их к узкому коридору без крыши. В устье этого прохода их встретил гигантского роста негр с замотанным в полосатое покрывало лицом, которого Анай представил своему гостю как главу всех этих кузнецов-хаддадов. Тот поздоровался с каждым из пришедших за руку и из-за его спины вдруг показался отрок с медным подносом в руках, предлагая им стаканчики зеленого чая. Они присели на корточки в этом коридоре, великан скрылся с глаз в полутьме галереи, и Анай сказал: