Эдуард Лимонов - Книга мертвых-3. Кладбища Страница 15

Хасбулатов из зала через трансляцию:

— Двое воздержались. Против один. Ачалов Владислав Алексеевич назначен министром обороны Российской Федерации.

В штабе мы все срываемся с мест, чтобы поздравить Ачалова. А он выходит из–за стола и спускается с возвышения к нам. Кто–то начинает аплодировать.

Ачалов:

— Ну вот аплодисментов не надо. Это уже лишнее.

— По–нормальному, отметить бы надо назначение, но сейчас не до празднования.

Ачалов не просто генерал. Два года, 1989‑й и 1990‑й, он был командующим ВДВ, то есть Воздушно–десантными войсками, элитой Советской армии, голубыми беретами.

Здесь я позволю себе объяснение. Тотчас, чуть ли не на следующей неделе газета «День» опубликовала мой текст «Ночи мятежного дома», где среди прочего есть и описание той первой ночи в штабе Ачалова. Там присутствует мешок яблок антоновки, присланный кем–то в дар в штаб. И запах этих яблок, распространившийся в конференц–зале и в прилегающих комнатах, и даже в коридоре. Мы все стали хрустеть яблоками, и в дверях появился часовой–приднестровец Миша, с яблоком тоже.

Сегодня, через 21 год, оглядываясь на ту сцену в штабе Ачалова, я вижу ее по–иному, чем когда она происходила. Детали либо забылись, либо затерялись, либо исчезли, зато у сцены прибавилось измерений. И прибавилось героическое.

Ясно, что та сцена происходила в «минуты роковые», те, о которых писал Тютчев, помните, что «блажен, кто посетил сей мир в его минуты роковые, его призвали всеблагие как собеседника на пир».

Владислав Ачалов родился в татарской деревушке Атамыш в 1945‑м, окончил Казанское танковое училище, был взводным, ротным командиром, окончил Академию бронетанковых войск, а в ВДВ служил с 1973 года. Мы с ним одного поколения, он мой современник.

В 1993‑м ему было только 48 лет. И еще — в его штабе в ту ночь сентября я, конечно, не мог знать, что восстание закончится поражением. Мы думали, что победили.

Множество военных приносят на своих униформах и военных ботинках суровый запах казармы и войны. Такой вот запах боролся в ту ночь с запахом антоновских яблок и победил антоновские.

В России любят упрекать армию в том, что, дескать, она не дерзает вмешиваться в политику, даже когда для спасения Отечества и следует экстренно вмешаться, упрекают в смирении. «Вот латиноамериканские военные, так там постоянно военные перевороты. Да и в Азии с Африкой от латиноамериканских не отстают», — причитает обыватель.

Но вот я тут рассказал о трех судьбах трех русских генералов, и чем же они хуже латиноамериканских? Единственно, что перевороты им не удались. Добавьте к трем загадочно погибшего генерала Лебедя и здравствующего и поныне генерала Альберта Макашова, и получаем неплохую общую картину российского генералитета. Военные решительные и непокорные — в России, вопреки всему, были и, я уверен, есть.

Со смены не вернулась молодая жена

Воробышек скончался 9 февраля 2012 года. «Воробышек» называла Лизу моя мать Раиса Федоровна Савенко. Воробышку было 39 лет, и, по имеющимся у меня сведениям, она скончалась от последствий приема наркотиков. У Воробышка осталась дочь, она живет с дедушкой и бабушкой. У Воробышка остался муж, но, насколько я понимаю, он находится в настоящее время в заключении, досиживает полученные по статье 228‑й (сбыт и продажа наркотиков) свои семь лет. А возможно, уже вышел. Я с ним знаком, хотя не знаю ни его имени, ни фамилии. Как–то он подошел ко мне в редакции давно уже не существующего журнала «ОМ» и представился: «Я муж Лизы».

Воробышек, впрочем, ушел от мужа, еще когда тот был на свободе.

У Воробышка остались две младшие сестры и живы родители, если вдруг не умерли в самое последнее время. Из чувства стыда, видимо, родители скрывают причину смерти дочери. Говорят, она долго болела, года два, перед тем как умереть. Что за последствия приема наркотиков, что за болезнь скрывают за этими «последствиями»? От овердозы умирают сразу. А если долго болеют, это может быть гепатит или СПИД.

Я узнал о ее смерти только в 2013 году, насколько я помню, летом. Ко мне регулярно приходил сканировать мои фотографии, общим числом свыше четырех тысяч, Данила Дубшин, «Большой Белый Человек», как мы его называли в 90‑е годы, один из первых нацболов. Поплавав по водам жизни, он опять вдруг прибился ко мне. Так вот, однажды Данила и принес мне весть о том, что моя некогда любимая девушка Лиза умерла. Сведения исходили от Игоря Дудинского, моего ровесника, журналиста, человека, населяющего пространство моей жизни черт знает с какого времени, чуть ли не с 1968 года, правда, с перерывом на годы 1974–1994‑е, в которые я проживал на пасмурном, загадочном Западе. «Ну да, Лизка умерла, а ты что, не знал? Отца, Серегу вот жалко», — сообщил гололобый, циничный «Дуда», такова была его кличка в юности, с тех пор он был женат десяток раз, побывал в редакторах безумной ярко–желтой газеты «Мегаполис», одна из его жен — рослая девка, на голову выше его, — вывалилась из окна и погибла. Дуде все уже, видимо, нипочем, жизни, и своя, и чужие, вызывают в нем лишь насмешку, бывают такие экземпляры, ведущие себя наплевательски по отношению к человечеству, как боги… или демоны…

Я был поражен печальной новостью и стал уговаривать Большого Белого Человека попытаться узнать больше, Дуду ему расколоть дальше не удалось, он сослался на то, что ничего не знает. Большой Белый Человек, впрочем, преуспел больше на другом направлении, ему удалось связаться с мужем подруги Воробышка. В далеком 1995‑м мы несколько раз побывали в гостях у Лизы и Анны, так звали эту девушку, в микрорайоне Беляево. Там, в старой квартире, унаследованной от бабушки Лизы, две подруги жили веселой, и полуголодной, и слегка пьяной девичьей жизнью. Впрочем, по этой линии следствие далеко не зашло, мы лишь узнали дату смерти. И даже не сумели достать адрес места захоронения. Я намеревался поехать на ее могилу, но было некуда. В таком недоследованном виде все и пребывает по сей день. Больше ничего не знаем.

Это была красотка редкого типа. Тоненькая, как шнурок, дочь двухметрового папы–художника. Не современного телосложения, но телосложения девушек двадцатых годов. Она годилась в заглавные актрисы какого–нибудь фильма по Скотту Фицджеральду. Чарльстонила бы и фокстротила, как дьявол, по мотивам романа «Ночь нежна» либо «Грейт Гэтсби». Метр семьдесят семь, узенькие бедрышки подростка, очаровательные при этом сиськи дыньками, вздернутая верхняя губка, яркие глазки и бровки, редкой нежности кожа, две третьих тела — ножки. Я был влюблен в нее без памяти…

А скоро выпадет снег и ляжет на ее могилку… Если бы она была осторожнее, она бы еще жила.

Познакомились мы с ней в самом конце лета 1995‑го. В июле произошел разрыв мой с Натальей Медведевой, и я, признаюсь, что жестоко страдая, стал искать себе подругу жизни. В поисках подруги куда меня только не заносило! Так, я одно время почти каждую ночь отправлялся в клуб «Эрмитаж» на Каретном, тогда клуб принадлежал Светке Виккерс, подруге моего старинного приятеля фотографа Бородулина. Как экзотический персонаж, я получил право на бесплатную текилу в этом клубе, на немые фильмы в баре, на розовые таблетки «экстази» тоже, каюсь, впрочем, иногда. Какое–то количество ночей подряд в «Эрмитаж» приходил в одно время со мной и БГ, Борис Гребенщиков. В полупьяном виде, помню, мы подписывали фанатам их футболки и разговаривали больше всего о Курехине, БГ интересовало: «Почему он с вами?»

Дело в том, что именно тогда Курехин сблизился с нацболами. Первым ему повстречался Дугин, затем он познакомился со мной, а однажды, придя в бункер партии на Второй Фрунзенской, я обнаружил там Курехина с огромной дыней. Курехин приветливо улыбался и, разрезав дыню, стал кормить ею нацболов. В «Эрмитаже» я объяснял Гребенщикову, что в определенном возрасте, на высоком уровне творческого развития artist уже не удовлетворяется исключительно задачами искусства, у него появляется желание прислониться к чему–то большему, чем искусство, тогда он ищет народ, нацию, Родину. О Национал–большевистской партии Курехину рассказали в Берлине люди, авторитет которых он безоговорочно признавал, вот так причудливо он открыл нас для себя с Запада.

БГ не захотел понять тех моих ночных объяснений о том, что круче Национал–большевистской партии только Ад, и я читал впоследствии, что он абсурдно отнес смерть Курехина от редкой болезни, от саркомы сердца, на наш счет, мол, познакомился с нацболами, и Рок его наказал, либо Бог его наказал. Можно отнестись к такому абсурдному мнению с пренебрежением, я не отношусь с пренебрежением, причины и следствия могут быть объединены в параллельных мирах, но мы об этом не знаем. Только я не убежден, что Бог или Судьба относит нацболов к негативным движениям, за которые следует наказывать смертью от саркомы сердца…