Мариуш Вильк - Волок Страница 15

Дом с зеленой крышей, живая изгородь, кованые ворота — как на вроцлавской плотине. Она частенько мне снится.

Между пятнадцатым и четырнадцатым шлюзами канал вырублен в скальных породах, ширина его здесь около сорока метров. Уровень воды выше, чем плато вокруг. Идем словно по стеклянной столешнице.

Вдали водная электростанция в Сосновце, одна из пяти на каскадах Выга.

На четырнадцатом шлюзе — заросли боярышника, шиповник и диспетчерши. Дородные девицы. Здоровенные. Хиханьки да хаханьки. Покупаем у них свежих лещей.

Дальше Выг течет лениво, вразвалочку.

На высоте поселка Летний торчит из воды каменная башня. В темно-красном зареве северного солнца напоминает грозящий небу кулак.

Скалистые берега.

Тринадцатый шлюз. Ворота заело, мы заперты внутри… Есть время оглядеться. Зэка строили камеры шлюзов из ряжей. Сконструировавший их профессор Маслов имел все основания гордиться — такие высокие срубы (до пятнадцати метров) использовались впервые. Только опоры, на которых подвешены ворота, — из бетона. Ворота открывались вручную. В пятидесятые годы XX века их заменили автоматическими. В 1960-е начали бетонировать камеры. Осталось модернизировать два шлюза.

На стенах камер (тринадцатый шлюз — двухкамерный) — рисунки, среди которых преобладают изображения детородных органов различной величины (мое внимание привлек Сталин со стоящим членом) и надписи — кто и когда здесь проходил: некие Сашка из Рязани, Любка с Вовкой из Орла, дальше: «Навек с тобой», «Здесь были Коля с Катей», и еще: «Диодор иеромонах и послушник Исидор здесь были. Дивны дела Божии». Из политических я занес себе в блокнот: «Сталин, вернись — ждем» и: «Ельцин, мы с тобой мудаком — срем». Вписываем себя: «Антур ‘99».

Ворота починили, можно двигаться дальше.

Сто восемьдесят первый канал. Поистине ювелирная работа. Словно инкрустирован серым камнем.

Четыре утра, надо бы поспать. Останавливаемся за двенадцатым шлюзом, напротив Тунгуды — там была женская зона.

Слева, на насыпи, между шлюзом и плотиной, большая надпись буквами, сложенными из бетонных плит, на вид свежая: «ББК — показ ударных темпов и высокого качества работы».

Душно, не спится. Лежа в койке, прислушиваюсь к разговору в кубрике. Парни режутся в покер и, как водится, болтают о бабах. Началось с каре дам.

— Я бы предпочел живую бабу, — голос Сани.

— Девка на яхте — к беде, — это Вася.

— Эх, — снова Саня, — я бы и от задницы не отказался. Один хрен — малолетка или зрелая, лишь бы подвижная да ядреная.

— Какая задница, бля, с яхтой сравнится. Бабе, как ни старайся, ни в жизнь не угодишь, а яхта… С яхтой проще… Как себе сошьешь, так и поживешь. Важно, чтобы она ветер чувствовала, как жинка мужика. Вот представь, идешь на Север… Если дует летний (южный) или обедник (юго-западный) — оба с кормы — полетишь, словно у яхты крылья вырастают, сток (западный) ее моментально накренит, и заскользишь на боку, побережник (северо-западный) или полуношник (северо-восточный) задувают в морду, тут уж только галсами. А марину лучше переждать в какой-нибудь бухточке.

Мариной Вася именует и морянку (северный ветер), и свою жену.

— А у нас в школе все трахаются, — выпаливает Ваня, — какой класс ни возьми.

— У тебя еще яйца не отросли…

— Ну и что? Может, пойдем на дискотеку в Тунгуду, — предлагает Саня, — я там знаю пару сочных девок и пива можно выпить.

— А пошли…

И вот уже сорван якорь и мы пересекаем Выг под парусом. Над рекой растекся серый туман, подкрашенный розовым, свет — точно бледная краска, размазанная по воде, по обе руки — плавные линии. То вынырнут, то вновь нырнут — из воды ли, в туман ли…

Тунгуда все ближе… Какие-то огни, тени на помосте. Слышна музыка. Неужто рэп… Сноп света раз за разом обметает пристань. Да нет, конечно… Не рэп. Туш. Подходим. Прожектор слепит. А на пристани народ толчется, словно танцует. Мы швартуемся, подаем трап на берег и тут же оказываемся в кольце из баб.

Кое-как одетые, эта в лохмотьях и лаптях, та в картонной коробке от папирос, одна в кожаной куртке и с голой задницей, другая — в парижском белье, третья — в куцей фуфайке… Шулерши, воровки и блатные, девки за рубль, жадные до содержимого чужих карманов и портков. И вдруг в толпе — знакомая мордашка.

— Анюта Вырви Глаз?

— Эх, бля, ты, старый каторжник, на банановой шкурке сюда с Сахалина приплыл? Здесь тебе не квартирка с горячей водой и центральным отоплением. Это Тунгуда, мать твою…

Просыпаюсь, голова мутная, липкий пот… Купание не помогает, вода в Выге — как теплый суп. В девять с минутами трогаемся.

Нижний Выг становится шире, справа вдоль берега — железная дорога, минуем станции: Красная Горка, Идель, Кочкома. С другой стороны — лес, болота, урочища. Безлюдье.

За Кочкомой в Выг впадает речка Онда. Русло делается узким и извилистым. Движение здесь одностороннее! И тут из-за поворота показывается…

Одиннадцатый шлюз! Поистине полный величия! Один из двух, еще не отремонтированных. Вырубленный в скале, деревянный, ворота над воротами (законы перспективы) — словно на дыбы встал.

Зеленый свет и… мы словно оказываемся внутри гравюры Пиранези: тесаные скалы, железные скобы и сотни сочащихся, шелестящих ниток воды. Над нами кадр неба с ветвями осин, лица что-то выкрикивающих баб. Рымов нет! Подходим к скале, хвать за скобу. Слышно, как пускают воду, и такое ощущение, что мы карабкаемся — от одной скобы к другой. То босыми ногами, то руками. Наверху выясняется, что бабы хотели бросить нам канаты.

Вторая камера и тот же стиль копиистов «Carceri»[21], взваливших на себя безумную задачу — спроектировать мир сызнова. Странное чувство: собственными ладонями касаться скал, которые обтесывали зэка, хвататься за скобы, которые шестьдесят шесть лет назад вбил какой-нибудь раскулаченный из Украины или нацмен из Киргизии.

Солнце жарит. Скобы пылают.

За одиннадцатым шлюзом Шаванская плотина, одно из прекраснейших строений канала. Бросаем якорь выше по течению и спускаемся — взглянуть на нее. Инженер Зубрик, «бывший вредитель», получил за свою работу орден Трудового Красного Знамени. И действительно, платина не просто красива, она уникальна. Клименту Михайловичу поручили спроектировать ее из дерева, поэтому он вынужден был придумать такой профиль, чтобы между водой и деревом отсутствовала воздушная прослойка — тогда дерево не гниет. Японские инженеры, приезжавшие сюда в прошлом году, дивились. Говорили, что Шаванская плотина еще сто лет простоит без ремонта.

Канал проектировали инженеры старой школы. В частности, Орест Вяземский — потомок Рюриковичей, «бывший вредитель», автор Маткожненской плотины, за которую получил орден Трудового Красного Знамени; профессор-инженер Малов — «бывший вредитель», создатель деревянных ворот, также награжденный орденом Трудового Красного Знамени; профессор Николай Хрусталев — «бывший вредитель», главный инженер Канала и тоже кавалер ордена Трудового Красного Знамени; Константин Вежбицкий — «бывший вредитель», заместитель главного инженера, награжден орденом Ленина…

Никто из них поначалу не верил в то, что Канал можно построить с помощью техники и средств эпохи Древнего Египта. Со временем, однако, профессиональное честолюбие взяло верх… Несмотря на досрочное освобождение, они оставались на стройке до самого конца.

Купаемся… Лоцман Саня щелкает нас на фоне массы воды, перекатывающейся из Воицкого озера в Выг — бесшумно. Лишь внизу грохот и брызги пены на округлых гранитных уступах. Пусто. От домов на фотографии в книге Горького не осталось и следа. Лишь наполовину засыпанная землянка да застрявшее в иле колесо от тачки.

Колесо от тачки! Главный механизм Канала. С его помощью делали вагонетки, стрелки, блоки, телеги, и только обед из колеса от тачки сварить не удавалось. Кроме тачки, было еще одно транспортное средство — «беломорский форд», тяжелая платформа на четырех бревнах вместо колес. А для подъема здоровенных скальных блоков из котлованов использовались деревянные краны (лишь детали, подвергавшиеся трению, были стальными) или сети, в которые заворачивали каменную глыбу и тащили на канатах с помощью лебедки, а то и лошадей. Подручные орудия зэка — кувалда, зубило и кайло.

Воицкое озеро… На горизонте дымы сегежской целлюлозной фабрики. Приближаемся к Надвоицкому узлу. Слева сухое русло Падуна. Словно на схеме в анатомическом атласе видно тело сельги — напластования гранита с прожилками — словно мощные мускулы без кожи. Сельгами называют здесь пути ледника, невысокие полосы скальных холмов с северо-запада на юго-восток. С высоты птичьего полета они походят на пласты вспаханного поля с озерами в бороздах. Ритм чередования пластов и борозд рождает удивительную каденцию пейзажа, которую кто-то сравнил с хорошей прозой, опирающейся на индивидуальное и неповторимое дыхание слов. В тех местах, где река захватывает сельгу, течение размывает грунт и выступает порог. По одному из них скатывался Падун, пока плотина не отсекла воды Выгозера. В литературе его запечатлел Пришвин: