Анатолий Гладилин - История одной компании Страница 15

– Обо мне не думай.

АЛЛА. (Из-за того, что он ушел от своей первой жены, у него неприятности в театре. Его временно лишают всех ролей, У нас нет денег. Мы в долгах. Живем очень трудно. И тут он на деле убеждается, что мне был нужен он, а не его слава. Я преданна ему и терпелива. Я стираю ему носки и варю суп.)

– Ты мальчишка. Представь: потом я встречу человека, которым увлекусь… Я же брошу тебя. Что тогда?

РУСЛАН. (Но однажды, когда я возвращаюсь домой, я нахожу в своем кабинете Аллу. Она очень холодно сообщает мне, что возвращается к матери, Я удивлен: почему? «Прикидываешься, – отвечает она, – ты все понимаешь. Ты просто издеваешься надо мной».)

– Буду жить нуждами производства. Повышать свой культурный уровень.

АЛЛА. (Но потом в театре понимают, что для него это серьезно. Ему возвращают все его роли, дают новую квартиру.)

– Придвинься ко мне. Поцелуй меня. Быстро! Боишься? Так. Ничего. Сиди спокойно. А теперь возьми назад все свои слова.

РУСЛАН. («Я каждую ночь, – говорит Алла, – жду, что ты придешь ко мне». Мне же неудобно самой сказать тебе про это. А ты бесчувственный болван. Или ты действительно решил, что я переехала к тебе ради материальных выгод? Если ты так думаешь, – привет, я ухожу».)

– Мы снимем комнату. Я устроюсь еще где-нибудь. Деньги будут.

АЛЛА. (А потом он едет с театром на гастроли за границу и берет меня. Париж, Рим, Лондон…)

– Деловой человек. Плевала я на твои деньги! Миллионер!

РУСЛАН. (И тогда я говорю: «Я люблю тебя. Ты станешь моей женой».)

– Я люблю тебя. Ты станешь моей женой.

(ОТ АВТОРА. У Руслана сбылись все мечты. А планы Аллы уже посвящены различным деталям семейной жизни и к данному разговору отношения не имеют. Их диалог в ресторане продолжается, но теперь он касается только «текущего момента».)

6

– Недооцениваете вы товарища, – обычно говорил Мишка. – Он только кажется щуплым и скромным. Пятерка – это мускулы – раз, решительность – два, быстрота – три, железная воля – четыре. Заприте его где-нибудь на десятом этаже наедине с женщиной! Через две минуты он вылезет в форточку, спустится по водосточной трубе, пройдет по электрическому проводу, спрыгнет в кузов мчащегося грузовика. Пятерку не удержать. До двадцати двух лет не прикасаться к женщине. Нет, Пятерка – великий человек!

Правда, Пятерку иногда видели с какими-то девочками, якобы влюбленными в него (что, кстати, вполне могло соответствовать действительности), но Ленька безапелляционно заявлял, что они страшней войны и что он готов перестать болеть за «Динамо» и признать «Спартак» лучшей командой, если только Яшу связывает с девочками нечто большее, чем картография и геодезия.

Вконец затравленный Пятерка начинал было утверждать, что, дескать, прошлым летом, в экспедиции, случилось, но ребята понимающе переглядывались, а Медведев снова пускался в рассуждения, что Пятерка – это мускулы – раз, решительность – два и т. д.

Однажды ребята решили, что их прямой долг – помочь товарищу, и поручили это Леньке, Ленька сказал, что он всегда готов, и однажды, придя к Яше, сурово скомандовал: «Одевайся, пошли».

Пятерка тут же вспомнил, что как раз сегодня ему надо кончить контрольную, и еще перевод, и еще… Но Ленька был непреклонен.

– Хорошо, – сказал Пятерка голосом бывалого авантюриста, – идем. Как… кадришки?

– В порядке. Ждут нас в девять на Площади Революции.

Все-таки Ленька сжалился над товарищем и сначала повел его в кафе-мороженое, где они выпили бутылку вина.

В девять они были на площади Революции. Девушки явились вовремя, и Ленька клялся впоследствии, что они выглядели совсем неплохо, но пока он с ними здоровался, а потом сказал: «Сейчас я вас познакомлю с товарищем», – Пятерка исчез. Надо было обладать действительно редкостной быстротой, чтобы в течение нескольких секунд начисто раствориться в толпе. Потом два вечера подряд Яшины соседи отвечали по телефону: «Его нет дома, и когда придет, неизвестно».

На следующем общем сборе Ленька торжественно заявил, что «умывает руки». Это так же безнадежно, как заставить Яшу получить четыре. Характер!

Штенберг был пунктуален и последователен во всем. В школе – круглый отличник, в институте – именной стипендиат. Начав заниматься английским, выучил язык за два года; увлекшись преферансом, стал лучшим игроком среди ребят; купив старый магнитофон, вскоре собрал огромную коллекцию пленок. На каждую кассету у Яши был список, что там и в каком порядке.

Пятерка относился серьезно даже к мелочам.

Как-то, учась еще в десятом классе, Пятерка и Сашка попали на новогодний бал. Там им роздали листки с напечатанными рифмами, а стихи надо было сочинить самим, и за лучшее стихотворение полагался приз.

В одном четверостишии рифмы были такие: «следом, год, к победам, зовет».

Сашка, бродивший по залам с видом Чайльд Гарольда, тут же написал:

За скучным затейником следомУныло идет Новый год,Что каждый раз к новым победам,Охрипши, зевая, зовет.

Девушка из жюри, которой он вручил свой листок, естественно, только поморщилась.

Пятерка и тут не оплошал. Посидел в углу минут пятнадцать, написал что надо и получил главный приз: сборник статей, критикующих философские взгляды Достоевского.

К рассказам Яши о трудных экспедициях, в которых он уже побывал, ребята относились скептически, полагая, что если там, где касается книг и учебников, с Пятеркой лучше не спорить, то в вопросах физкультуры и спорта – извините.

Но после одного случая Сашка проникся уважением к талантам Пятерки и в этой области.

Однажды Яша предложил поехать на велосипедах в Можайск с ночевкой.

– Хорошее дело, обязательно, – поддержал Медведь, и уже по его тону стало ясно, что он не поедет.

Звонок сказал, что он видал всех велосипедистов в гробу, ибо велосипедисты – смертельные враги шоферов и выезжают на шоссе только для того, чтобы нырнуть под грузовик, когда шофер зазевается. Он принципиально не может сесть на велосипед, так как нарушит этим цеховую солидарность.

Ленька обещал, но не поехал. На следующий день в путь отправились Пятерка и Сашка. После первых двадцати километров Яша слез с машины и очень серьезно заявил, что надо возвращаться, ибо с Сашкиными темпами они доберутся до Можайска только к будущей неделе.

Услышав столь наглое заявление, Барон сжал зубы. В общем-то он кое-как доехал, но уже в гостинице проклял велосипед и сказал, что обратно поедет только поездом.

Тем не менее через сутки, вечером, они снова сели на велосипеды и пошли по темному Можайскому шоссе, причем Сашка почему-то был твердо уверен, что пятый встречный самосвал его прикончит. На этот раз поездка шла легче: может, потому, что было прохладно, а может, и потому, что Сашка несколько втянулся.

За Кубинкой Яша предложил зацепиться за грузовик, а то, дескать, доедем только к утру. – Давай! – быстро согласился Чернышев.

Грузовик прошел. Пятерка зацепился за него и быстро исчез в темноте. Сашка так и не рискнул. Он продолжал «пилить» в одиночестве и чувствовал себя несчастным и покинутым. Оказывается, стоило Пятерке уехать, как Сашку сразу оставили силы. Но километров через пять он увидел поджидающую его темную фигуру. Дальше они шли вдвоем, и Яша больше не предлагал цепляться за грузовики.

В этот воскресный вечер Яша мог остаться на даче, где собрались родственники и пахло пирогами с корицей. Но он убедил всех, что ему обязательно надо быть в Москве, что его ждут (кто?), сел на велосипед двоюродного брата (свой он сломал утром) и поехал. Зачем? Поиски приключений? Вероятно, ему просто не хотелось оставаться. О, эти семейные торжества, на которые всегда приходят седые женщины, и их не очень веселые разговоры «а помнишь?»… Нет, уж лучше дорога. На переезде, у Малых Вязем, произошла авария: соскочила цепь. Пока Яша возился, начался дождь, а когда выехал на Минское шоссе, совсем стемнело.

Он так промок, что не чувствовал дождя, и брызги, летевшие из-под переднего колеса, казалось, попадали не на лицо, а на какую-то маску. Сильный боковой ветер сносил его на середину шоссе, и он шел посредине, потому что боялся оказаться в кювете. Маленький тусклый треугольник света скользил перед ним, и попутные машины обходили этот треугольник по левой стороне.

Изредка в свете настигавших его фар возникали группы людей. Словно странные скульптуры, они застыли у обочин, накрывшись с головой плащами и вытянув руки.

Огни встречных машин ослепляли Яшу, и он старался смотреть только вниз и держаться правее. Сиденье чужого велосипеда было ему низко, поэтому ступни почти не работали, и он чувствовал, как они деревенеют. «Не хватало только, – думал он, – отморозить ноги в начале мая. Но кто знал, что будет такой холод? Я же мог свернуть на любое шоссе вправо и через пять минут очутиться на железнодорожной станции». Но, во-первых, в темноте было трудно различить дорогу (пришлось бы сбавить ход, а он уже втянулся в ритм движения), а во-вторых – и это главное, – он знал, что не свернет. Раз он сел на велосипед, то доедет до Москвы, хотя дождь пляшет в тусклом треугольнике, как на стальных проволоках, да и сам он уже мало верит, что доберется до освещенных улиц и что его не собьет какой-нибудь ослепленный грузовик. Но раз он сел, то доедет!