Ирина Мамаева - Ленкина свадьба Страница 15

— Почему это я — больная? — подозрительно спросила Любка.

— Ну, блин… понимаешь… я это… хотел сказать, что ты — особенная… То есть стихи, ведь они сами как-то получаются. Я вроде и не это хотел сказать… Сто процентов — не это!

А че ты хотел сказать?

— Ну, я не знаю, — Ломчик уже начинал сердиться.

— А, по-моему, хорошие стихи, — вступилась Ленка. — Стихи, наверное, это… на самом деле, сами получаются, как будто приходят откуда-то… — Ленка задумалась.

— А ты-то откудова знаешь, как стихи получаются и откудова они берутся? — недовольно спросила Любка, все еще обиженная на то, что ее назвали “больной”. — Да еще я и “негодяйка такая”!

— Ну, я не знаю, почему так сказалось! — Ломов обиженно убрал бумажку со стихами за пазуху.

— Глядите — Аркаша! — вдруг заметила Любка и не удержалась, чтобы не обратить общее внимание: по дороге шел — плелся! — в стельку пьяный Аркаша.

Ломов расплылся в улыбке и начал было по-новой вытаскивать свою бумажку, но, увидев их, Аркаша, однако, остановился и почему-то повернул обратно.

— Странно, — протянул Ломчик, — че это он? Это он ведь научил стихи писать. Я хотел ему показать…

— А мне вот никто никогда стихов не посвящал, — грустно сказала Ленка, и Любка сразу воспрянула духом.

— Спасибо за стихи… — и она кокетливо начала чертить на песке туфелькой.

— Хочешь прокатиться? — обрадовался Ломчик.

— Была нужда на твоем драндулете кататься, — поломалась для приличия Любка, но приглашение приняла.

— Э-эх, Ленка, не будь у меня Любки, ей-богу, катал бы одну тебя, — крикнул Ломчик на прощанье, и они укатили.

Ленка осталась стоять одна на дороге и неожиданно почувствовала себя такой одинокой. Одинокой-одинокой, не только одиноко стоящей посреди дороги, а одинокой вообще, во всей деревне, в мире или даже во Вселенной. Как в детстве, когда она с родителями ездила в Койвусельгу к родственникам. Ее положили спать вместе с тремя двоюродными сестрами и братом: они всю ночь сладко спали и улыбались во сне, а ей то подушки не хватало, то одеяла укрыться, она ужасно мерзла и чувствовала себя чужой.

Ленка и взаправду поежилась.

…Господи, ну как же так, ну, пожалуйста!..

Кто-то еще проскочил мимо нее на мотоцикле, но вдруг резко затормозил и заглушил мотор.

— Ленка!

Ленка не поверила своим ушам и оглянулась: на мотоцикле, обернувшись, сидел Юрка и смотрел на нее.

— Хочешь прокатиться?

— Хочу, — но пошевелиться не смогла.

— Садись.

Ленка на негнущихся ногах подошла к нему, неловко взгромоздилась на мотоцикл. Юрка лихо газанул, рванул с места, и Ленка в ужасе, забыв про стеснение, вцепилась в него, даже как будто обняла.

И все полетело куда-то. Земля под колесами. Деревья. Дома отщелкивались назад как бусины четок: раз-два-три… Потом поля, черный лающий румзинский кобель, остановка… “Восход” шел ровно, покойно, от Юрки исходила уверенность и сила, и все они вместе летели, летели… Это было настоящее, невыдуманное счастье.

Остановились на полянке, в стороне от дороги. Юрка достал из-за пазухи бутылку, и они за что-то выпили. Первый глоток обжег, испугал Ленку, а потом в животе потеплело, она отхлебнула еще, даже как-то лихо, подражая Юрке, еще и еще. Ее захлестывала нежность к нему, как к Моськину, и голова кружилась, кружилась… И она любила весь мир.

— Представляешь, собаки откуда-то ко мне на огород дохлого кота притащили. Воняет — отвратительно.

— Так выкинь…

— Пробовал вынести. Они его обратно притаскивают. Ненавижу котов, но, видимо, придется отдать ему последние почести…

Ленка смеялась, хохотала взахлеб…

Потом они снова куда-то летели. Почему-то Ленкина юбка развивалась, как у Митькиной, а Ленка не стеснялась. Ленке было жарко…

Ленка думала, что они сейчас придут на дискотеку, и Юрка при всех будет обнимать Ленку, как свою девушку, по-настоящему. Они будут танцевать все-все медленные танцы, а потом — целоваться в углу зала. Ленка, правда, совсем не умела целоваться, но она давно уже внимательно смотрела все сериалы, сцены, где герой и героиня целуются. Ленке казалось, у нее получится, но она ужасно волновалась. Сердце колотилось где-то внизу живота. В коленках. Ленку трясло.

Оказались почему-то у Юрки дома. Сидели на кровати. Юрка был так близко, что Ленка ничего не понимала из того, что он говорил. А говорил он снова про грязь в его душе, про армию. Потом Ленка гладила его по голове и утешала. И ее сердце уже не ухало где-то, а она вся была — одно большое живое пульсирующее сердце.

— Юрка, а у тебя огурцы есть?

— Какие еще огурцы?..

Глава 13

Алевтину бросил Вазген. Алевтине уже вот-вот пора было рожать, и по вечерам, не веря своему счастью, она раскладывала на новой, привезенной Вазгеном двуспальной кровати новенькие детские распашонки. Этого, второго ребенка, можно было вырастить по-другому, вместе с непьющим мужем, в достатке, с красивыми игрушками. Алевтина уже знала все его будущее: как он окончит школу, куда поступит, кем будет работать. И это будущее было безоблачным. И вот теперь Вазген ушел, сказав какую-то глупость о том, что ему нужна армянская, а не русская жена.

Алевтина второй день металась по деревне, как раненое животное. То, что она не пыталась казаться гордой, а просто, по-бабьи, страдала из-за того, что ее бросили, и просила помощи, потихоньку расположило к ней людей. Ей простили и серебристую машину, и то, что этот черный, кавказец, не по-нашему вежливо относился к ней. Бросил-то он ее на сносях совершенно по-русски, как хоть раз бросали каждую бабу в деревне.

Ломчик был растерян. Вдруг оказалось, что он уже привык к Вазгену. Тот хоть иногда, в отличие от матери, вмешивался в его жизнь, что-то советовал и требовал к себе уважения. В последние недели у Ломчика неожиданно появилась семья, которой никогда не было. Как-то самой собой он включился в общее радостное ожидание появления на свет брата. Стал раньше возвращаться домой, помогать Алевтине по хозяйству. Ходил с Юркой за грибами, удил рыбу, чтобы принести домой, порадовать мать, Вазгена…

И еще Ломчику было невыносимо жалко мать и больно было видеть ее страдания. Хотелось как-то помочь ей, но как именно, было не ясно. Сбитый с толку новыми для него чувствами, он не нашел ничего лучше, как перебраться жить к Юрке.

Алевтина подурнела. Поначалу она еще на что-то надеялась, растерянно оглядывалась по сторонам… А потом пошла к Тоське. В конце концов все брошенные бабы шли к Тоське.

— Помоги, — бросилась Алевтина старухе в ноги. — Любые деньги дам.

— Деньги ты мне ужо и так дашь, — хитро сощурилась Тоська, — садись, проходи, нечего подольем полы мести.

Сели друг против друга за стол.

— Верни мужика, Тоська, мне без него не жить! Хоть он жесткий бывает и непонятный какой-то. И перец свой жрет, и харчо ему вари! Посмотрит, бывает, так, будто вот-вот зарежет — страшно так. А бывает, и рукой приложит, если я не на того посмотрела. Так не муж же он мне еще! Чем я ему не угодила? Сам-то, гляди-ка, красавец выискался! А сердце как зайдется вечером, да ребенок под ним заворочается — так и не жить, кажется, больше. Был бы, думаю, он рядом — вот полегчало бы, — тяжело дыша, вываливала, не глядя на Тоську, Алевтина все, что накопилось.

— А чего от меня нап? Приворот наложить хочешь?

— Хочу, Тосенька!..

— Понимаешь ли, чего просишь-то?

— А чего тут не понимать? Вернется мужик и со мною навсегда останется. Ребеночка вот родим.

— А ты говоришь — рукой прикладывает… — Тоська наклонилась к самому лицу Алевтины и зашамкала уже совсем тихо. — Приворожишь — плохой ли, хороший — с тобой будет до гроба. Не боишься? Уже никуда ни ён от тебя не гуйдет, ни ты от ёна не гуйдешь.

— Так прямо и до гроба! Скажешь тоже, дура старая, — испугалась Алевтина.

— До гроба, — повторила Тоська, — если тебе через год какой другой красавец подвернется — от этого уже не сможешь уйти. Только по нему ударяться будешь.

— А если он бить меня будет?

Тоська молча смотрела ей в глаза.

— Нет, ну как же это, — Алевтина была сбита с толку. — А вдруг он обеднеет, или его обкрадут и у него долги будут — шут их знает с ихним бизнесом. Ничего не понимаю. А он все со мной будет?

— С деньгами, без денег, здоровый, больной — с тобой будет до гроба. Примешь?

— Ах, нет, Тоська, ты это подожди, мне подумать надо. Он, конечно, не пьет, тут я к нему не в претензии… — Алевтина задумалась.

— Выгоды себе ищешь, на всю оставшуюся жизнь себя обезопасить хочешь?

— Да кто ж выгоды не ищет? — всплеснула руками Алевтина. — Какая баба, скажи, не хочет выйти замуж, чтобы за мужем, как за каменной стеной?

— А чего в мену дать-то можешь?

— А че давать-то? Понятно что…