Чинуа Ачебе - Человек из народа Страница 15

Я долго бродил по городу, стараясь держаться освещенных улиц. Предрассветный туман мелкими каплями оседал на моих волосах, холодил мой пылающий лоб, и гнев мой тоже остывал. Скоро у меня потекло из носа, и, так как я не захватил с собой носового платка, я высморкался пальцами. Мало-помалу в голове у меня начало проясняться, и я вернулся к действительности. Город просыпался. Мне встретился ассенизатор, он нес на голове бачок с нечистотами. Верхнюю часть его лица закрывала помятая фетровая шляпа, низко надвинутая на лоб, а нос и рот были по-гангстерски повязаны черным платком. Прямо на тротуарах, под маркизами роскошных магазинов спали нищие. Возле урны сидел сумасшедший – он считал ее своей собственностью и неусыпно охранял. Первые автобусы, еще пустые, обгоняли меня. Около шести погасли уличные фонари. Я вбирал в себя эти впечатления вместе со свежим утренним воздухом. Может показаться странным, что человек с такой тяжестью на душе способен обращать внимание на всякие пустяки, совсем как в пословице: на голове несешь слона, а ногой нащупываешь в траве кузнечика. Но видно, так уж устроен человек. Ни одна мысль, как бы значительна она ни была, не может полностью вытеснить другие.

Возвращаясь обратно, я тщетно пытался подобрать слова, которые я должен сказать Нанге. Что до Элси, мне следовало знать, что она самая обыкновенная потаскушка, и чем меньше о ней говорить, тем лучше.

Когда я свернул на улицу, где стоял особняк Нанги, я увидел его у ворот: он явно поджидал меня. Он смотрел в противоположную сторону и не сразу меня заметил. Моим первым побуждением было повернуть назад. Но я тут же овладел собой, да и он оглянулся, увидел меня и пошел навстречу.

– Где ты пропадал, Одили? – спросил он. – Мы… я вот уже сколько времени ищу тебя, еще немного, и позвонил бы в полицию.

– Я не желаю с вами разговаривать, – сказал я.

– Что такое?! Час от часу не легче! Что случилось, Одили?

– Я уже сказал, что не желаю с вами разговаривать, – ответил я холодно.

– Чудеса, да и только! Уж не из-за девчонки ли ты? Но ведь ты сам мне сказал, что между вами нет ничего серьезного. Я затем и спрашивал тебя, чтобы не было недоразумений… Я думал, ты устал и лег спать.

– Послушайте, мистер Нанга, уважайте хотя бы самого себя. Не испытывайте моего терпения, если не хотите, чтобы наши имена попали в газеты.

Даже для меня самого это прозвучало дико. А Нанга был просто ошеломлен, в особенности когда я назвал его «мистер».

– На этот раз ваша взяла, – продолжал я, – но хорошо смеется тот, кто смеется последний. Я вам этого не забуду.

Когда я подошел к дому, я увидел Элси: она стояла в дверях, скрестив руки на груди. Завидев меня, она поспешно скрылась.

Я вынес свой чемодан. Нанга подошел и примирительно положил руку мне на плечо.

– Не прикасайтесь ко мне! – сказал я, отстраняясь от него, как от прокаженного.

Он попятился, улыбка застыла на его лице. Я был доволен.

– Не ребячься, Одили, – сказал Нанга отеческим тоном. – В конце концов, она тебе не жена. Чего ты валяешь дурака? Она мне сказала, что между вами ничего нет, да и ты мне сказал то же самое. Но, как бы там ни было, мне очень жаль, если это тебя задело, беру вину на себя. Я приношу свои искренние извинения и сегодня же приведу тебе полдюжины девочек, хочешь? Можешь баловаться с ними, пока сам не запросишь пощады. Ха-ха-ха!

– В какой стране мы живем?! – сказал я. – И это министр культуры! Помилуй нас бог.

Я плюнул. Плевок был скорее символический, но все же плевок.

– Послушай, Одили! – взревел Нанга, как рассвирепевший леопард. – Я не потерплю дерзостей от такого сопляка, да еще из-за какой-то девки! Понятно? Попробуй только еще оскорбить меня, я тебе покажу! Неблагодарный мальчишка! Вот она, нынешняя молодежь! Подумать только! Ладно, что с тобой говорить… Но если ты еще раз оскорбишь меня…

– Руки коротки, – сказал я. – Вы безграмотный старый… – Я махнул рукой и пошел к воротам, задев чемоданом Дого, кривоглазого телохранителя. Как видно, он услышал нашу перебранку и в одной набедренной повязке выбежал из пристройки для слуг узнать в чем дело.

– Чего он тут разоряется, хозяин? – спросил Дого.

– А! Не обращай внимания на этого идиота, – ответил Нанга.

– Э нет, пусть не думает, что он может безнаказанно оскорблять моего господина! А ну-ка, приятель! – крикнул Дого и бросился вслед за мной. В голосе его звучала угроза.

Я обернулся, но, решив, что не стоит связываться, зашагал дальше.

– Оставь его, Дого. Он и без тебя свернет себе шею. Я сам виноват, что позвал его сюда. Неблагодарная скотина!

Я был уже у ворот, но он говорил так громко, что я слышал каждое слово.

Я взял такси и поехал к своему другу Максвелу. Максвел Куламо, адвокат, был моим однокашником. Мы звали его тогда Кулмакс или Куль Макс, и близкие друзья продолжали называть его так и теперь. Он был признанным школьным поэтом, и я до сих пор помню двустишие, которым заканчивалось его стихотворение, написанное по случаю победы нашей школьной команды в футбольном матче.

Ура нашим доблестным нападающим!(Писал Куль Макс, стихи сочиняющий.)

Когда я приехал, Максвел завтракал. Он собирался в суд и был уже в полном параде – брюки в полоску, черный пиджак. Объяснение с Нангой и довольно долгая поездка в такси отчасти успокоили меня, и по лицу моему ни о чем нельзя было догадаться.

– Боже мой! – воскликнул Макс, крепко пожимая мне руку. – Дотошный! Ты ли это?

«Дотошный» было мое школьное прозвище.

– Куль Макс, стихи сочиняющий! – в свою очередь приветствовал я его.

Мы долго смеялись, так что на глазах у меня выступили слезы – те самые неизлитые слезы, которые душили меня всю ночь. Макс ничего не подозревал и думал, что я приехал к нему прямо из дома. С виноватым видом я признался, что вот уже несколько дней, как я в городе, но не мог связаться с ним. Он понял меня в том смысле, что я не мог ему позвонить – у него не было телефона, и это, как ему казалось, создавало невыгодное представление о его клиентуре.

– Я уже два месяца жду, когда мне поставят телефон, – сказал он, как бы оправдываясь. – Видишь ли, я не дал никому на лапу, а блата у меня нет… Так, значит, ты остановился у этого безмозглого, безграмотного, продажного деляги. Прошу прощенья.

– Что поделаешь, – сказал я. – Ты же знаешь, он был моим учителем.

Я с удовольствием макал хлеб в горячее какао, которое приготовил для меня слуга Макса. Нанга и Элси уже казались мне такими далекими, что я мог говорить о них как о случайных знакомых. Но я не собирался пока ни о чем рассказывать, чтобы Макс не подумал, будто я вспомнил о нем лишь теперь, когда не мог больше пользоваться гостеприимством министра.

Я не пробыл у Макса и получаса, а у меня словно камень с души свалился, и я уже не мог понять, зачем мне понадобилось связываться с Нангой.

Глава восьмая

Около девяти Макс уехал в суд, и лишь тогда, наедине с собой, я осознал всю глубину своего унижения. Я остыл, ярость моя улеглась, и остался только голый факт: другой отбил у меня подругу и, можно сказать, на моих глазах лег с ней в постель, а я ему это спустил, вынужден был спустить. А почему? Только потому, что он министр, чванящийся своим богатством, нажитым не от трудов праведных, живущий в роскошном особняке, построенном на народные деньги, и разъезжающий в «кадиллаке» под охраной одноглазого наемника. Мало того, что он переспал с моей подругой, у него еще хватило наглости оправдываться тем, что я выглядел слишком усталым! Человек, которому перевалило за пятьдесят, у которого сын кончает школу, а жена ходит неряхой, платья не одернет, смеет говорить мне, что я плохо выгляжу. А я сижу сложа руки и гадаю, вернется Элси сегодня в больницу или проведет с Нангой еще одну ночь. У меня даже мелькнула постыдная мысль позвонить из автомата в больницу, не называя своего имени, но я тут же отмел ее.

Однако вполне возможно (судя по тому, как сложилось все в дальнейшем), что эти мелкие низменные мысли были своего рода дымовой завесой, за которой незаметно для меня самого вызревали важные решения. Мне приходит на ум теория одного из преподавателей колледжа, где я учился. Он говорил, что па экзаменах лучше всего сперва прочесть подряд все вопросы и начать отвечать с самых легких. Тем временем, утверждал он, ваше подсознание работает над остальными. Я попробовал этот метод на выпускных экзаменах – результаты оказались неблестящими, но, я подозреваю, что могло быть и хуже. Зато теперь, когда надо было решить вопрос о моих отношениях с Нангой, подсознание (или как еще это там называется), похоже, заработало само собой. Моя мысль беспомощно билась, точно птица, попавшая в силки, как вдруг я увидел выход. Я понял, что дело вовсе не в Элси. Дело в том, что Нанга поступил со мною так, как ни один мужчина не вправе поступать с другим – даже хозяин со своим рабом, и мое мужское достоинство требовало, чтобы я заставил его в полной мере заплатить за оскорбление. Короче говоря, я решил вернуться в Анату, найти ту девушку, которую Нанга собирался сделать своей «парадной женой», и, что называется, взять ее в оборот. Это было как озарение – мгновенная, ослепляющая, неожиданная мысль.