Михаил Барщевский - Вокруг меня Страница 15

Сорокин знал Розин рабочий телефон и тут же позвонил. Сам того не заметив, видимо инстинктивно, поскольку считал ее виноватой, заговорил на „ты“:

— Здравствуй, Роза! Тебе не стыдно? Мне все известно. С кем хитришь? Я ж оперативник. Прошу как сосед, не лезь в это дело. Сейчас сам туда поеду и во всем разберусь.

— Да вы о чем? — как будто искренне удивилась Роза. — Куда не лезть, Ильич?

Сорокин понял, что попал в глупое положение, поскольку все, что имел против Розы, основывалось на пересказе троих людей от одного другому, к тому же двух баб и одного придурка участкового.

— Да ладно, потом объясню. Извини, тороплюсь. В выходные зайду. — И положил трубку.

Помощнику Сорокин объяснил, в чем суть дела. Он хорошо относился к парню, доверял и придумывать причину для отъезда не посчитал нужным. Вызвал машину и поехал в Березники.

Роза после звонка Сорокина расстроилась. Сколько раз она попадала в неприятности, давая советы посетителям суда, когда те потом ссылались на нее. Зарекалась не придумывать для других оправдания и не подсказывать, как исправить ситуацию. И опять. На ровном месте.

Роза пошла к своему судье и сказала, что ей придется уехать с работы. Все-таки приличия надо соблюдать.

Потом позвонила Сене, у которого, по счастью, операции на тот день закончились.

Они срочно отправились в Березники.

Когда в Березники прибыл Николай, криминалисты уже уехали. Двор Сорокина охраняли трое милиционеров, а „важняк“ все еще беседовал с Марией. Милиционеры посчитали — кур с петухом запустить на участок можно, что Николай с радостью и сделал.

Выдохнув воздух, который, казалось, застрял в его легких с самого момента звонка жены, Николай отправился в дом, где сразу попал под допрос следователя: С женой ему поговорить не дали — так требовала следственная тактика — и развели по разным комнатам. Николай начал давать показания.

В это время подъехал Сорокин. Старший по караулу, молоденький сержант, заикаясь, доложил заместителю министра обстановку. Еще бы не заикаясь… Сорокин, ожидавший на работе вызова на Старую площадь, а может, и сразу в Кремль, был в форме, которую носил вообще-то редко. Не принято это у оперативников, до какого бы они поста ни дослужились. Несмотря на гипноз генеральских погон, сержант доложил все толково, упустив визит Николая с новыми курами. Их Сорокин увидел сам, но то ли забыл, что ему рассказывали о придуманной Розой хитрости, то ли считал, что так быстро аферу провернуть невозможно, а может, полагал, что даже молоденькому сержанту должно быть известно о недопустимости менять что-либо на месте преступления.

Словом, Сорокин, увидев кур, спросил:

— Погоди, а это кто?

— Куры, — ответил сержант. И добавил: — Подменные.

Тут до Сорокина дошло, что его опередили. К своему удивлению, он не обозлился, а начал понимать комизм ситуации.

В калитку вошли Роза с Сеней. Один из милиционеров резко бросился им навстречу, но Сорокин рявкнул „Назад!“ — и милиционер прирос к земле. Как раз посередь лужицы с куриной кровью, которую не заметил, ринувшись выполнять свой долг пред очами большого начальника.

Заметив кур, бегавших по участку, и смущенное лицо Сорокина, Роза улыбнулась. Сеня, которого по дороге ввели в курс дела, был еще напряжен, не зная, куда пойдут события дальше.

— Вы меня так напугали сегодня, Ильич, — кокетливо начала Роза. — Вот приехали разобраться, в чем я перед вами виновата.

— Да бросьте вы, ребята, — улыбнулся Сорокин. — Ну и хитрая же вы, Роза. Если вы и Сеню так обманываете, то я понимаю, почему он шляп не носит.

— Вот-вот, — обрадовался Сеня, — и я говорю, что это она во всем виновата. Все время мне вместо себя кого-нибудь подсовывает.

— Да ладно тебе, трепло. Тебе подсовывай не подсовывай, только и можешь, что поговорить, — незлобиво откликнулась Роза. — А вообще-то, генерал, вам не говорили, что вы тогда не голубей, а фениксов купили? Глядите, все время возрождаются, правда, не из пепла, а из собачьих зубов.

Сорокин знал, кто такая птица феникс, и рассмеялся.

В это время на участке появился „важняк“. Он подошел к генералу и представился. Сорокин сделал серьезное лицо, а Роза с Сеней, услышав „следователь по особо важным делам прокуратуры Московской области“, прыснули смехом. „Важняк“ понял, что это не родственники Сорокина и, уж разумеется, не со службы его коллеги, и, повернувшись, сказал:

— Попрошу вас, граждане, отсюда на время уйти.

— Пускай остаются! — распорядился Сорокин.

„Важняк“ доложил, что преступление раскрыто по горячим следам, что в его распоряжении имеется чистосердечное признание и протокол явки с повинной, что криминалисты в настоящее время закрепляют объективные доказательства у себя в лаборатории и что для полной ясности осталось отобрать образцы слюны у собаки. Это будет сделано завтра, поскольку признано целесообразным вызвать для этой процедуры ветеринара.

За весь доклад „важняка“ на лице Сорокина не дрогнул ни один мускул.

Выслушав все, он сказал:

— Хорошо. Заканчивайте и потом представьте все материалы дела мне. Только потерпевшим укажите не меня, а жену. Дача записана на меня, но куры — ее.

Как только „важняк“ отошел, Роза поинтересовалась:

— Товарищ заместитель министра внутренних дел, и часто это в вашем ведомстве от собак получают явку с повинной и чистосердечное признание? Уголовно-процессуальный кодекс, кажется, не предусматривает явку с повинной от имени другого лица. А уж чистосердечное признание от чистого собачьего сердца — это вообще класс!

— Да ладно издеваться. Они ж от страху с полными штанами небось часа два тут маются, — ответил Сорокин и махнул рукой.

Сорокин чувствовал себя неуютно. Он послал своего водителя с одним из охранников в магазин и распорядился привезти три бутылки водки и закусить. Сеня сказал, что пить не будет, ему обратно в город ехать, а Сорокин отозвался, что водка с закуской для милиционеров, а мы пошли к вам, чайку глотнем.

Через полчаса Сорокин уехал. Роза с Сеней — тоже.

Милиционеры, дождавшись, пока и „важняк“ слиняет, расположились прямо на месте преступления. Позвали Николая — „помянуть петуха“. И потом долго рассказывали эту историю, каждый раз немножко по-новому, однако непременно добавляя, что заместитель министра внутренних дел, действительный государственный советник юстиции 2-го класса, генерал-полковник Сорокин пил с ними, сам им наливал и пить умеет здорово.

Спустя несколько дней Сорокину стало известно, что минут через десять после его отъезда звонили из Администрации Президента. Помощник его, работавший на самом деле на заместителя Генерального прокурора, фактически приставленный им к Сорокину, ответил правдиво — куда и по какому вопросу уехал в середине рабочего дня его начальник. В Администрации решили, что „такой министр нам не нужен“. Кто-то горит на бабах, а кому-то судьба на курах.

Узнав обстоятельства своего неназначения, Сорокин не расстроился. Помощнику организовал повышение. В Приморский край. А коллегу из соседнего ведомства, заместителя Генпрокурора, с тех пор стал величать про себя Шелленбергом, оставив за собой звание Мюллера.

Первого июня в честь Дня защиты детей Роза с Сеней подарили Сорокину попугая.

Проститутка

Он ехал на дачу. Посмотрел на часы — полчетвертого. Мысль о том, что далеко не все, ох, не все в это время могут покинуть суетливый город и отправиться на природу, была приятна. Пожалуй, даже приятнее самого факта столь раннего окончания рабочего дня.

В багажнике его новенького „БМВ“, естественно, самой последней модели и, разумеется, представительского класса, лежали двадцать тысяч долларов. Как и положено в России — в пластиковом пакете магазина „Перекресток“. То есть с магазином могли быть варианты. Но пластиковые пакеты для переноски „нала“ прижились у нас куда лучше, чем американские или швейцарские „дипломаты“.

Двадцать тысяч за пятнадцатиминутный сюжет в его „Скандале дня“. Ежедневная передача, всего пятнадцать минут. Амбициозный ведущий, когда-то неплохо писавший журналист, мечтавший, чтобы его узнавали в лицо, а не только по фамилии, готов был вкалывать ради славы, не очень беспокоясь об оплате. Да, Глеб платил ему. Двести баксов за передачу. Мог бы и меньше, но не хотелось торговаться. Да к тому же Саша, получая такие деньги, полагал, что он наколол Глеба. Это — хорошо. Глеб любил, когда люди считали, что они его накололи. Получая свои двести, Саша даже и не догадывался, сколько имеет он — продюсер.

Хотя, с другой стороны, все — честно. Ведь это он, Глеб, договорился с каналом, он дал пятьдесят тысяч генпродюсеру за эфир, он вложил триста тысяч в оборудование студии. А медиакампания, которую он провел, вложив свои, между прочим, деньги? Кто бы заметил эти самые „Скандалы дня“, не пиши о них в еженедельных обзорах проплаченные журналисты? Он вложил свои деньги, рассчитывая получить прибыль. Это — бизнес. Правильно рассчитал — заработал. Просчитался — потерял. А Саша пришел на все готовое, ничем не рисковал. Вот и хватит ему двести баксов за эфир. Да и не мало это — тысяча с лишком в неделю, к тому же большая часть „черным налом“. Так что никакого резона делиться с ним хоть толикой от денег за заказуху нет.