Су Тун - Рис Страница 15

Прикрывшись руками, притиснутый к чану У Лун кривил губы в настолько глумливой усмешке – гримаса У Лун’у нисколько не свойственная – что Чжи Юнь в замешательстве переводила глаза с его злого лица на свою же ладонь.

– Ты женою мне станешь, дешевка, – У Лун безучастно постукивал пальцем по чану, рождая в нем гулкое эхо. – Зачем мне в постель торопиться? И так скоро будешь моя с потрохами. Уж я потерплю.

Сплюнув на пол, Чжи Юнь рассмеялась:

– Ты бредишь? Что, бабу три дня не валял и уже головой повредился?

– Не веришь, папашу с сестрой поспрошай: эт’ они нас сосватали, – крепко сжав плечи Чжи Юнь, он нагнул ее к чану с соленьями, сунув лицом почти в самый рассол. – Там твое отражение, драная тапка. До дырок протертая. Не за меня, за кого еще...

Взвизгнув, Чжи Юнь неожиданно выскользнула из железного обруча стиснутых рук и, подняв, как от холода, плечи, со страхом взглянула У Лун’у в глаза.

– Теперь верю, – мгновенье спустя процедила она. – Верю в то, что они на такое способны. А ты?

Усмехнувшись, Чжи Юнь взялась ногтем скрести бороденку У Лун’а:

 – Ты взять меня хочешь? – в ее помутневших зрачках разгоралось былое сиянье.

У Лун, опустив вниз глаза, отрешённо разглядывал крашеный ноготь:

– Хочу. Я любую взять в жены хочу. Хоть бы суку собачью.

– А не пожалеешь потом? Ты ведь точно потом пожалеешь.

– Плевать мне, что будет потом,– сдвинув брови, У Лун отстранил ее палец. – Узнай у отца, когда свадьба назначена. Раз я вхожу в дом жены – ни шутих, ни носилок не надобно. Но обязательно – сотня кувшинов с вином: я же знаю обычай. В селении Кленов и Ив тех, кто входит в семейство жены, презирают. Такой перед всеми обязан кувшин осушить.

– Это ж надо, – забила в ладоши Чжи Юнь. – А зачем?

– Доказать, что он справный мужик.

– Ты на свадьбе собрался кувшин осушить? – Чжи Юнь глупо хихикнула. – Как интересно. Я очень люблю посмотреть, как мужик до потери ума напивается.

– Я пить не буду, вина не люблю: от него в дурака превращаешься, всякий надует.

У Лун, призадумавшись, вдруг загудел хриплым басом:

– Расчет их понятен: не я на тебе, а лабаз на мне женится. Псина нужна за добром присмотреть. Деревенский здоровый кобель.

С гримасой насмешливой и отстраненной У Лун оглядел беспорядок, царящий на сумрачной кухне, и вдруг, повернувшись спиною к Чжи Юнь стал мочиться в рассол. «Буль-буль-буль». Онемев, та раскрыла глаза, и когда, наконец, ухватившись за пояс, смогла оттащить его прочь, дело было уже не поправить.

– Рехнулся? – залившись румянцем, Чжи Юнь пару раз отхлестала его по лицу. – Как мы есть теперь будем?

– У вашей семьи слабый женственный дух: ей зело нужен сильный мужской, – как ни в чем не бывало, У Лун подтянул вверх штаны. – Мне провидец давно нагадал, что моя вам потребна моча, мое семя...

– Вредитель ты долбаный. Я-то закрою глаза. А они твою выходку так не оставят.

– Они не узнают, – У Лун отодвинул щеколду. – И ты не пойдешь доносить: я твой будущий муж.

Чжи Юнь наклонилась над чаном. В зерцале рассола слегка колыхалось ее отражение с темными пятнами на месте глаз и бровей. Чжи Юнь сморщила нос. Пусть и пахнет как прежде, любимая снедь пропиталась мочою У Лун’а. Чжи Юнь не могла уяснить себе смысла дурацкой проделки. Похоже, в тот день он действительно был не в себе. Не иначе, как ум его, так полагала Чжи Юнь, помутился от счастья.

Из бесчисленных брачных торжеств, украшавших когда-либо улицу Каменщиков, несуразная свадьба У Лун’а с Чжи Юнь выделялась убожеством невероятным. В выбранный для церемонии срок – сочетание звезд предрекало удачу в последний день года – гости, большею частью родня семьи Фэн, уже знавшие всю подноготную действа, вливались бурлящим потоком в торговую залу, во двор и в покой новобрачных, едва подавляя желанье немедля уйти с головой в пересуды и толки. Холодные взгляды замужних хозяек сверлили припухшую талию и ягодицы Чжи Юнь, выдававшие тайны ее положенья.

Подробности празднества долго служили подспорьем для сплетен: купили одну только ленту шутих, да и та, оказавшись сырой, не хотела трещать; не сварили как следует красные яйца, и, треснув в ладони, припрятанное в одеяле яйцо измарало постель новобрачных; жених не желал пить вина, а когда ему влили насильно, он выплюнул пойло, зажав нос рукой, перед всеми гостями на пол...

Над лабазом как будто простерлась незримая длань, превращавшая праздничный дух в атмосферу тревожной подавленности. Молчаливый хозяин, напяливший черный халат, разрисованный знаками «радость» и «счастье», сновал по лабазу, скрывая от встречных глаза. Его младшая дочь с мотком пряжи в руках неподвижно сидела в углу, подгоняя докучливым криком соседей и родственников, что взялись помогать по хозяйству. На скрытом под слоем румян и помады лице новобрачной, разряженной в длинную юбку – где только такую взяла: нежно-розовый шелк, волочащиеся по земле золоченые нити – не было видно ни искорки счастья, ни капли смущенья: одна лишь усталость и скука. Дошло до того, что Чжи Юнь удосужилась выдать зевок в полный рот, наливая вино в чашку дяде. И только на смуглом лице жениха проступали следы возбужденья. Сидя, он ерзал на стуле. Поднявшись, не знал, куда деть непослушные руки и ноги. Но пить не желал. «Я не пью, я ни капли пью», – отбривал он с загадочным блеском в глазах всех желавших его опоить.

В разгар шутовства и дурачеств в покой новобрачных ворвался подручный почтенного Лю и, распихивая охмелевших гостей, протолкался к У Лун’у:

– Ты что ли жених?

У Лун, ошалело кивнув, получил небольшую, покрытую лаком шкатулку с изысканным изображеньем дракона и феникса[18].

– От досточтимого дар. Наказал, чтоб открыли, как всё завершится.

Склонившись к У Лун’у, подручный прибавил еще пару слов. Стиснув ларчик в руках, побледневший У Лун покружил по покою, взобрался на стул и пристроил подарок на шкаф для белья.

– Там в шкатулке чего? – ухватила У Лун’а за локоть невеста. – Браслетик? Колечко? А может быть … там ожерелье!

– Не знаю, чего он, – У Лун помрачнел, свесил голову, нервно сглотнул. – Я же в жизни не сделал ему ничегошеньки. Что он ко мне привязался?

В полуночный час сонм веселых гостей наконец-то покинул покой, и оставшись одни, новобрачные молча смотрели друг другу в едва освещенные лампой усталые лица. На темном дворе, где еще домывали посуду, журчала вода, громыхали тарелки. В окно, чертыхаясь, стучала Ци Юнь:

– А ну живо работать, У Лун! Что, женился, так думаешь, больше работать не надо?

Не обращая вниманье на шум за окном, тот недвижно сидел, то и дело хрустя сочлененьями пальцев; но вдруг подскочил, взгромоздился на стул, взял со шкафа шкатулку и с силой швырнул на кровать:

– Полюбуйся, – чуть слышно промямлил У Лун. – От почтенного Лю для тебя украшенье.

Шкатулка раскрылась сама, и, ударив зловонием в нос, черно-красный предмет покатился по пестрому, в крупных цветках одеялу.

– Что это?! – вскричав от испуга, Чжи Юнь соскочила с кровати. – Собачья елда?

– Человечья, – У Лун безучастно взглянул на Чжи Юнь, что большими глазами таращилась издалека на премерзского вида штуковину. – Что, не признала? Елда Крепыша. Перед смертью отрезали.

– Ну и скотина, – подернув плечами, Чжи Юнь стала пятиться прочь, оказавшись зажатой в углу. – Он зачем это мне? Быстро выброси! От омерзенья подохну!!

У Лун приподнял двумя пальцами дар:

– Тебе ясно зачем. Не понятно, на кой это мне подарили. Ко мне-то с чего они все привязались? Никак не отстанут.

– Ты выброси, выброси дрянь! – застучала ногами Чжи Юнь.

– Ну а я чем, по-твоему, занят?

 У Лун раскрыл ставни, прикрикнул: «Пригнись!» на стоявшую подле оконца Ци Юнь, размахнулся... Ци Юнь лишь успела направить в него ненавидящий взгляд, как над самой ее головой пролетел непонятный зловонный предмет, чтоб легко и стремительно, как полуночная птица, подняться над кровлей лабаза.

– До улицы всяк долетит, – У Лун хлопнул в ладоши. – Собак там полно. От елды Крепыша ничего не останется.

Брачная ночь незаметно прошла среди гомона и суеты. Наконец, перед самым рассветом, лабаз погрузился в безмолвие. Заморосил зимний дождь, застучав по карнизам и ставням, наполнив неприбранный внутренний двор ледяною промозглою сыростью. Наполовину укрытый своим одеялом, У Лун наблюдал, как еще не задутая лампа роняет поток желтоватых лучей на лицо крепко спящей Чжи Юнь. Внезапно она поднялась, попыталась нащупать рукою фитиль, пробурчала: «Гаси», и забылась глубокою дремой. У Лун осторожно стал стягивать вниз облегавшее сдобную плоть одеяло. Теперь-то я всё рассмотрю. Белокожее тело Чжи Юнь понемногу открылось У Лун’у. Скользнув по ложбинке меж пухлых грудей – очень гладкая кожа на ощупь – рука оказалась на густо поросшей лощине. Всё как на ладони. Такое, как он представлял. Ну и жрать же горазда дешевка – У Лун грубовато похлопал припухший живот, не рождавший пока у него задних мыслей – все время чего-то жует.