Жан Жубер - Человек среди песков Страница 15

Но я все же собрался с духом и, не поддавшись зову сирен, направился в сторону деревень, которые в этом краю, где фермы разбросаны далеко друг от друга, представляют собой лишь кучку приземистых домишек, жмущихся к церкви. Я вспомнил о своем обещании Симону, к тому же у меня всегда была слабость к выполнению тайных поручений.

Я решил, что харчевня — идеальное место для такого рода разведки. Впрочем, в данном случае слово «харчевня» звучало слишком громко: просто забегаловка, пропахшая пеплом, тучи мух, темная комната, вроде кухни, где стоят столы и скамьи. Игравшие в карты люди посмотрели на меня косо и чуть понизили голос. Для приличия я заказал бутылку вина и с самым простодушным видом попытался завязать беседу. Разговор шел то о том, то о сем, но, как только речь заходила о Калляже, мои собеседники сидели с каменными лицами. Будто я спрашивал их мнение о луне! К тому же, должно быть, там быстро навели обо мне справки, так что к концу недели на меня уже смотрели с понимающим видом.

Итак, все мои сведения сводились к тому, что в целом эти люди относятся к нам неважно. Небогатое открытие! Я, правда, утешал себя тем, что время терпит и что в конце концов мне представится случай разузнать что-либо о пачкунах, которые время от времени упорно размалевывали нам стены или краны.

— Ну как? — спрашивал меня Дюрбен. — Узнали что-нибудь?

— Да ничего особенного. Народ там больно недоверчивый. Говорят о чем угодно, но только не о нашей стройке. Тут уж слова не вытянешь. Им явно не по душе Калляж. Но носиться по ночам с ведром дегтя — это уже другое дело!

— У вас есть какие-нибудь предположения на сей счет?

— Пока нет, но надеюсь вскоре кое-что разузнать.

— Вы на удивление терпеливый человек, я это давно заметил.

— Верно. Надеюсь, что лисы, которые пытаются запутать следы, устанут быстрее меня. Это верно, я очень терпелив.

— Терпение — мать всех добродетелей.

— Во всяком случае, у меня это, пожалуй, самая главная добродетель.

— Каковы же другие? — улыбнулся Дюрбен.

— Четкость… верность…

— Чудесно, — согласился Дюрбен. — Я добавил бы еще — скромность. А возвращаясь к нашим делам, продолжайте, если вам угодно, свое расследование. Впрочем, по-моему, это не так уж вам неприятно.

Я чувствовал, что тревога Дюрбена рассеялась, уступив место простому любопытству. К тому же наша стража действовала на диво рьяно. Как-то патруль наткнулся ночью на пять или шесть человек, которые поспешно скрылись. Они умчались на белых конях. Однако в этом краю все лошади белые! А пастухи, вторгшиеся кое-где на территорию Калляжа, подойдя к строившемуся городу почти на два километра, стали постепенно отходить; если так и дальше пойдет, скоро они откатятся за лагуну.

— Это хороший признак, — сказал Гуру. — Терпение, терпение!

Дюрбен заметил:

— Нет, я положительно окружен терпеливыми людьми! А как идет ваше расследование, Гуру?

— Подвигается помаленьку. Имеются кое-какие сведения, но их еще надо проверить. Через несколько дней представлю вам доклад.

— Прекрасно. Жду и уповаю.

Дюрбен исподтишка взглянул на меня и перешел к вопросам поставок цемента и арматуры.

Тут все шло как нельзя лучше — материалы продолжали поступать, министерство не скупилось. Мы чувствовали за спиной солидную поддержку и были, что называется, на седьмом небе.

Как-то вечером после совещания Гуру подошел ко мне:

— Вы домой? Может, пройдемся вместе.

— С удовольствием.

— Очень уж, знаете, мы много работаем. Иногда полезно и прогуляться.

— Конечно.

Когда я устаю, особенно после совещаний, мне хочется побыть одному, однако мои отношения с Гуру были недостаточно дружескими и близкими, чтобы я мог прямо сказать ему об этом. Вечерняя прогулка под сенью дерев — как это на него не похоже. Чего хотел от меня этот тип? Я украдкой поглядывал на него. Вид у него был насмешливый, хитрый. Ей-ей, он даже что-то насвистывал.

— Какова погодка, а! — воскликнул он. — Боги к нам благосклонны даже при всех неприятностях… Кстати, это расследование — дело интересное, хотя до сих пор особых результатов не принесло. Но мои люди сообщили мне еще кое-что.

— А что именно?

— Например, говорят, что появился еще один расследователь.

— Да что вы?

— И говорят, он очень похож на вас! Забавно, не правда ли? Если вы вздумали разыгрывать из себя Шерлока Холмса, вам следовало бы меня предупредить.

Его вопросы, а главное, иронический тон начали меня раздражать. Взял на себя роль полицейского префекта, да еще слишком серьезно в нее вошел. Я ответил ему довольно резко:

— У вас, очевидно, есть возражения против того, что я время от времени захожу в тамошнюю харчевню выпить стаканчик вина?

— Конечно же, нет, — ответил он добродушно. — Наоборот. Чем больше людей брошено на прорыв, тем лучше!

— Я разнюхиваю, что к чему, вот и все!

— Ну и прекрасно, продолжайте в том же духе и, если пронюхаете что-то не совсем обычное, дайте мне знать.

Я пожал плечами. Я не очень-то представлял себя в роли осведомителя, и мне вовсе не улыбалось отчитываться перед Гуру.

— Послушайте, — продолжал он, — раза два вы по неведению разговаривали с моим человеком. Мне стало известно, что вам тоже приходится нелегко. Так вот, на всякий случай я сообщу вам кое-что. Знаете Лиловое кафе в Модюи?

— Нет.

— Вам нужно туда как-нибудь взглянуть. Любопытное местечко.

— Любопытное? В каком отношении?

Он бросил на меня хитрый взгляд.

— Во многих, сами увидите.

Мы подошли к моему коттеджу.

— Ну что же, всего хорошего, — сказал Гуру. — У вас очень милый садик. Так помните: Лиловое кафе!

По вечерам я слышал у себя под окном песенку:

Белый камень есть у меня,Сердце, красная птица,Два дворца, три камелька.Я королева…

Я выходил на террасу и обнаруживал в саду на дорожке Софи, которая вытягивала мордочку, как песик в ожидании кусочка сахара. А иногда она пряталась за сосной. Я видел ее тень, но делал вид, что ничего не замечаю, и произносил громко, чтобы она слышала меня:

— А я-то думал, что здесь кто-то есть? Значит, просто показалось.

Она не выходила из своего укрытия, но я догадывался, что она улыбается, и добавлял:

— Ну конечно же, в этом краю полно крылатых фей.

Или же говорил:

— Это, наверное, мне почудился огромный розовый фламинго.

Она выскакивала на дорожку и кричала:

— Я королева болот.

Смотря по настроению, она объявляла себя то королевой горлиц, то пчел, то морей.

— Ты меня видел?

— Нет.

— Точно?

— Точно. Я вижу только тени.

— А что ты делаешь?

— Работаю.

— Вечно ты работаешь.

— Да, частенько.

— Как папа. Посмотри, что я нашла.

Она протягивала руку.

— Не вижу. Ты далеко стоишь… Заходи.

— А я тебе не помешаю?

Она входила ко мне в кабинет — волосы спутанные, на брючках засохла тина, к кофточке пристали колючки.

Она приближалась ко мне, сжав кулачок. И быстро разжимала пальцы, чтобы показать свое новое чудо.

Я не раз замечал, что Софи даже не смотрит в сторону Калляжа; я спросил ее как-то, что она думает стройке. Неужели эти скрежещущие, пыхтящие чудовища, пожирающие песок, все эти бульдозеры, скреперы, подъемные краны, землечерпалки совсем не интересуют ее?

— Нет, — ответила она, — ничуть!

Она пожала плечами и состроила гримаску. По ней, лучше лягушки, насекомые. Разве сравнить грузовики или бульдозер с жуком? Вот вчера она рассматривала глаз у мухи. Фантастика! Разве людям сделать такой глаз? И к тому же мухи думают, она знает наверное. Видела даже, как они смеются. А как я думаю: смеются или нет?

И тут же без перехода заводит разговор о звездах…. Для нее это рукой подать. Что там за звездами? Небо. А за небом? Опять небо, и снова небо. Она об этом часто думает, особенно вечерами, даже голова начинает кружиться. Я говорю: Паскаль, бесконечность… Она знает: папа уже рассказывал ей. Все равно непонятно. Верю ли я в бога? Она — да, «в общем», но ей не удается представить его себе. А что такое смерть? Она видела мертвых животных и птиц, у нее самой как-то умерла птичка. Говорят, люди становятся птицами, жуками, ящерицами, а птицы становятся людьми, а может, деревьями и цветами. А дети? Откуда берутся дети? «Ну это ты спроси у мамы!» Да нет, она не о том, это она тоже знает. Но они появляются откуда-то издалека: как маленькие ручейки, сначала они долго текут под землей, выбиваются на поверхность, а потом снова уходят под землю. Кто ей об этом рассказал? Никто. Сама придумала. Она часто об этом думает, oсобенно вечером в постели. А ночью она видит сны.

— А ты видишь сны? — спрашивает она.