Ефим Ярошевский - Провинциальный роман-с Страница 15

— Послушай, Толя, чем ты там занимаешься конкретно? В каком ты качестве?

— Моя профессия там — наладчик. Мы налаживаем производство. Но тебе это вряд ли будет интересно узнать. Лучше послушай один мой курский анекдот.

И он рассказал мне притчу про горбуна и заику.

— …Там такой юмор, Фима. Вообще, люди там почти не дерутся. У них нет сил. Там все тяжело работают. Какой-то несчастный край…

Потом Толя рассказывал:

— Я решил жить проще. Это всегда здоровее. Изучать языки я бросил. Гораздо выгоднее их запоминать. Но это нудно. И я решил изменить метод. Я взялся за лингвистику вообще. Я подошел к ней издалека. У меня получилась своя система. Каждый, кому есть что делать в лингвистике, найдет себе свое дело в ней. А? Но я не об этом. Я о другом… Например, я беру два слова: парадигма и диафрагма. Что мы там видим? Мы видим там общие части. Какие? Во-первых, ди. Но это начало. Есть скрытые части. Неясные пока что нам с тобой. Парадигма. Я расчленяю. Тут пара-ди и одно гма. Тебе это ни о чем не говорит? Тут что-то скрывается. Ниже я скажу, что. Беру диаграмму. Ди — а грамма нет. То есть он есть, но на самом деле его нет. Пока. Я поясню. Под видом слога гма скрывается что-то другое. Исчезло р и еще одно м. Где нам их искать? Это неважно. Важно, что мы нашли их общие корни. Такие корни не валяются где и как попало. Они гнездятся в слове и ждут своего часа. Н о это еще не все. Между парадигмой и диаграммой кроется диафрагма. Это заметно. Если хочешь, то диафрагма — это фрагмент парадигмы. Как? (Я был ошеломлен…) Это попутно. Главное другое: я нахожу закономерности. Я свожу эти слова вместе, воедино. У меня получается ясная диаграмма всех известных мне парадигм. Из которых можно почерпнуть остальные. Ты понял? Это очень увлекательно — так делать. Слова можно брать из любых языков. В этом достоинство метода. Ошибаются те, кто думает, что парадигма встречается в нашей жизни редко. Отнюдь. Она — чаще. Мы узнаем об этом путем датчиков, прикрепленных к сухожилиям наших друзей. И так далее… Скажем, слово парагенез. По сходству и по смежности согласных (гласные я опускаю) это — пара гениев. Общее тут — пар. В пару мы насыщаемся. Это — главное назначение всей купности систем, которые в нас обитают… Это не должно нас смущать. Наоборот, — пусть смущаются другие. Те, кого это коснется, когда станет надо. А это станет.

— Ты сумасшедший?

— Почему?

— Нет, я так просто спросил. Извини.

— Я продолжаю… На основании того, что я частично здесь говорил, я решил построить небольшой курс лекций. Их я буду читать дома. Для тех, кому будет не лень. Там я докажу свои законы. Приведу примеры на стихах. Прежде всего на своих. Мне они ближе. Как и тебе. Например:

Кто изобрел песок в пустыне?Не я, не вы и не они.Кто наспех уши сделал свиньям?Кто выходными сделал дни?Он — полиглот и полурезчик,своих сомнений тайный чтец.Его отец — слепой наводчик,живущий от своих щедрот…

И так далее. Меня подкупает в этих строках многое. И главное — скрытая компоновка рифм. Невидимых вооруженным глазом. И наглядность их. Но многое пропадает бесследно и наобум. Я так не могу. Я должен во все это вмешаться. Меня сдерживает недостаток времени. А это трудно окупить. Так что свои идеи я пустил на самотек. Пусть текут сами. Ты меня понял?

— Кажется, да. Хотя…

— Вообще я устаю. Поэтому отдых входит в мой рацион. Как и в твой. Но пользоваться моим отдыхом я позволяю не всем. Лишь тем, кто в него посвящен. И так далее… И последнее: секрет ПИ. Секрет Получения Информации. Это самое трудное. Здесь туман. Как видишь, скопление трудностей. Без этого я не жилец и не отгадчик.

— Но… но как все это понять, Толя?! Это не совсем укладывается в голове. Как все это усвоить? Как все это… взять у тебя?

— Тут свои правила. Их надо знать. Дело в том, что люди получают львиную долю моих знаний — внутривенно. Только венозная кровь способна растворить те затвердения, которые являются ее результатом. И наоборот. Так что — тут своя связь. Ты понял? Не нам ее нарушать. Ни одно мышечное вмешательство в идеи не выдержало еще испытания временем. (Суглинок тут не при чем. Лиман это доказал в недавнем прошлом, в своем рассказе «Издревле») Таким образом, мы получаем нашу пищу незаметно. Всему свой день. Очень скоро наши знания скажутся сами собой. Нам остается только внимательно следить за каждым из нас… Все.

Толя устал. Я тоже. Надо было переварить информацию. Это было непросто. Я взял себя в руки. Обратно мы шли, болтая о ерунде. Исходили паром… Потом мы купили мороженое. Толя съел четыре порции. Я — две. Но наши шансы были равны. То, что он отдал, он не получил взамен: своим мнением я с ним не поделился. Мне надо было обо всем крепко подумать.

На прощанье Толя зажег семафор. Он сделал это легко, без усилий. И уличное движение было восстановлено. «Фокус!» — восхищенно догадался я. Люди ни о чем не догадывались, и вечер тек своим чередом.

Глава 15. Полный абзац

Ветер продувал перекресток, качал фонари, заносил закатной пылью трамваи, срывал с тумб афиши, объявления, нес мусор. Бледно зажглись фиолетовые трубочки реклам. На Привоз уходили тучи. Город остывал, готовился к ночи. Было еще светло, легко было узнать знакомых.

Кто это пронесся вприпрыжку, черненький такой, маленький, в светлых тапочках? Волоча портфель, остановился, закуривая. Редкие крепкие зубы показал и ханские усики на смуглой скуле. Энергично потряс руку, сказал:

— Привет. Шизаюсь.

— Здравствуй… Как жизнь? — (Вопрос идиота: ведь ясно же сказал, как). — Страшный суд. Везде опаздываю. Обещал к Матусевичу в три, к Вике — в четыре. А теперь семь. Ни фига не успеваю. Зашиваюсь. А работы навалом. Шесть заказов, а я один. Ну их всех к е… матери. Зашился, блядь, дальше некуда. Повеситься от такой жизни. А как у тебя? Тоже хреново? У всех так. Мне еще шесть плакеток сделать, а они, суки, тянут с дровами. Как с луны свалились… (Закуривай). Художники припоцаные! У них своих кистей нет, так я им должен все достать. Страшный суд! В дурдоме сидел, а такого не было. Недели две среди дуриков провел, так и там было не так страшно. Народ там, правда, какой-то странный. Их хрен поймешь. Я там в палате с одним убийцей сидел. Сосед был по койке. Так однажды в другом конце онанист попался. Всю ночь спать не давал. Сам себе анекдот рассказывает: восемь, восемь, восемь. И на койке кидается. Ну я перетрухал: вдруг сосед проснется и, не р азберясь что к чему, меня же и прикончит. Представляешь положение? Я тогда в темноте подошел к этому буцу и говорю ему тихо: «Если ты, говорю, сука, не успокоишься, я тебе так дам, что навеки жить перестанешь». Буц, буц, а понимает. И затих. А что оставалось делать? Я ему так каждую ночь внушал. Так он и вылечился. Вообще, с ними разговаривать трудно. Зафигачат ни с того, ни с сего — и калекой станешь. А кому это нужно? Помню, один дурак на другого за что-то рассердился — и как схватит стол! Хотел дать тому по голове. А стол наглухо к стене привинчен. Так тот чуть с ума не сошел от злости, аж обосцался с натуги. Так ведь это дурики — слабо ориентируются в пространстве. А тут? Здоровые люди, а ведут себя как дети. Ну их всех на фиг! Я с ними скоро завяжу. Меня от них сламывает. Сдам заказ — и слиняю. Ты видишь, что делается? Шизануться можно. А на фиг мне терять квалификацию? Просто смешно. Сами всю архитектуру портят, а потом говорят, что хуево задуман проект. Дикий народ. Я на них с мотрю, и у меня стамески из рук валятся. И совестно, и ничего сделать нельзя. Короче, полный абзац. Ну ладно, извини. Я линяю. Увидишь Диаблова — передавай привет.

Крепко пожал мне руку и растаял во тьме.

Был закат. И дул ветер.

Кто— то опухал в углу тротуара. Кто-то знакомый. Тротуар под ним походил на старинную фреску, пошел трещинами. Знакомый нехорошо, неорганизованно мочился. Пускал пузыри. Пел забытые песни. Умирал.

А на углу стояли. Стояли и бранились, захваливая друг друга, два друга. «Они что-то не поделили, — подумал Толя. — Наверно, бабу». Мельком прислушался: оказывается, они не поделили Шурика. Вырывали его друг у друга из рук. Обещали любить, хорошо относиться, лелеять. Потрепанным Арлекином бежал от них тот. На углу оглянулся. Этаким Буратино, Пульчинеллой, востроносой куклой. Гостем оттеда. И пропал за углом.

Блудливо вошел в магазин Лангер, купил плавленый сырок «Радость». Сделал вид, что никого не видит. «По-моему, он виляет», — решил Толя. И пошел за ним. Был холодный весенний вечер, морской туман, какая-то мозговая сырость.

— Куда он пошел? Может быть, мне все это снится? — спросил себя Толя.

— Напрасно ты так думаешь, — ядовито сказал Олежек. — Это тебе кажется, что снится. На самом деле это жизнь. Жизнь как сон.

— Надо взять это для пьесы. Мне достаточно пары костылей и ведра воды… И потом — у нас есть выход: мы можем проснуться. Поэтому я не расстраиваюсь. Меня такие повороты закаляют.