Айн Рэнд - Источник Страница 15

— Слушай, Кэти, мне это совсем не нравится. Ты же всегда мечтала поступить в колледж. И если этот твой дядя…

— Не говори о нём так. Ты же его совсем не знаешь. Это совершенно поразительный человек. Он такой добрый, всё понимает. И очень интересный, весёлый, всегда шутит, да так умело — всё, что казалось очень серьёзным, в его присутствии оказывается совсем не таким. И при этом он чрезвычайно серьёзный человек. Знаешь, он целыми часами говорит со мной, и ему не надоедает, его не раздражает моя глупость. Он мне всё рассказывает о забастовках, о жутких условиях жизни в трущобах, о бедняках, которых заставляют трудиться из последних сил, — только о других, и никогда о себе. Один его друг сказал мне, что дядя мог бы стать очень богатым, если бы только захотел, он ведь такой умный. Только он не хочет, деньги его совсем не интересуют.

— Это же ненормально.

— Ты сначала с ним познакомься, а потом говори. Да, и он хочет с тобой познакомиться. Я ему про тебя рассказывала. Он называет тебя Ромео с рейсшиной.

— Ах вот как?

— Да ты пойми! Он же по-доброму. Просто он так выражается. У вас много общего. Возможно, он окажется тебе полезен. Он тоже кое-что понимает в архитектуре. Ты непременно полюбишь дядю Эллсворта.

— Кого-кого?

— Да дядю моего!

— Скажи-ка, — попросил Китинг чуть охрипшим голосом, — как зовут твоего дядю?

— Эллсворт Тухи. А что?

Китинг бессильно уронил руки и ошалело посмотрел на неё.

— Что с тобой, Питер?

Он сглотнул. Кэтрин увидела, как у него судорожно дёрнулся кадык. Потом он очень решительно сказал:

— Кэти, я не стану знакомиться с твоим дядей.

— Но почему?

— Не хочу. Через тебя — не хочу… Пойми, Кэти, ты же совсем меня не знаешь. Я из тех, кто использует людей в корыстных целях. А тебя я использовать не желаю. Никогда. И ты мне не позволяй. Кого угодно, только не тебя.

— Как это — использовать меня? Что это значит? Почему?

— Да всё просто. За знакомство с Эллсвортом Тухи я отдал бы всё. Вот так. — Он хрипло рассмеялся. — Значит, по-твоему, он кое-что понимает в архитектуре? Дурочка ты! Да он — самая важная персона в архитектуре. Возможно, пока это ещё не так, но через пару лет будет так. Спроси у Франкона — эта старая лиса в таких делах не ошибается. Твой дядя скоро станет Наполеоном среди архитектурных критиков, вот увидишь. Во-первых, не так уж много охотников писать о нашей профессии, так что он быстренько сумеет монополизировать этот рынок. Видела бы ты, как все крупные шишки в нашем бюро облизывают каждую запятую в его публикациях! Ты говоришь, что он, может быть, окажется мне полезен? Да он может сделать мне имя, и сделает, и я непременно с ним познакомлюсь, когда буду к этому знакомству готов, так же как познакомился с Франконом. Но только не здесь, только не через тебя. Понимаешь? Не через тебя!

— Но, Питер, почему ты отказываешься?

— Потому что я не хочу так! Потому что это мерзко, потому что я всё это ненавижу — свою работу, профессию, ненавижу всё, что я делаю, и всё, что буду делать! И я не намерен впутывать во всё это тебя! Ведь, кроме тебя, у меня ничего настоящего в жизни нет! Умоляю тебя, Кэти, не вмешивайся в мои дела!

— В какие дела?

— Не знаю!

Не разжимая его объятий, она встала. Он припал лицом к её бедру. Она гладила его по голове и смотрела на него сверху вниз.

— Ладно, Питер, мне кажется, я всё поняла. Тебе не обязательно встречаться с ним, пока ты не захочешь. Только, когда захочешь, скажи мне. Если надо, можешь меня «использовать». Я не против. От этого ничего не изменится.

Когда он поднял голову, она тихо смеялась.

— Питер, ты перетрудился. У тебя нервы немножко не в порядке. Я заварю чаю, хочешь?

— Ой, я совсем забыл. Я же сегодня не ужинал. Времени не было.

— Надо же! Кошмар какой! Сию же минуту отправляйся на кухню! Сейчас что-нибудь придумаю.

Он вышел от неё через два часа. Он шёл, ощущая в себе лёгкость, чистоту, светясь от счастья, позабыв о своих страхах, позабыв о Тухи и Франконе. Он думал лишь о том, что пообещал ей снова прийти завтра и что до завтра осталось ждать нестерпимо долго. Когда он ушёл, она ещё долго стояла у дверей, положив руки на дверную ручку, хранившую след его ладони, и думала о том, что он может прийти завтра — а может и через три месяца.

— Когда закончишь, — сказал Генри Камерон, — загляни ко мне в кабинет.

— Хорошо, — сказал Рорк.

Камерон резко развернулся на каблуках и вышел из чертёжной. За весь месяц он впервые обратился к Рорку с такой длинной фразой.

Каждое утро Рорк приходил в чертёжную, выполнял задания и не слышал ни единого слова, никаких замечаний. Камерон обычно заходил в чертёжную и подолгу стоял за спиной Рорка, заглядывая ему через плечо. Создавалось впечатление, что он намеренно старается смутить Рорка, сделать так, чтобы дрогнула его рука, чётко выводящая линии на бумаге. Два других чертёжника запарывали работу при одной мысли, что такое жуткое видение может появиться у них за спиной. Рорк же, похоже, не замечал этого. Он продолжал работать, неспешно и уверенно водя рукой, столь же неспешно откладывал притупившийся карандаш и брал другой. «Та-ак», — внезапно бурчал Камерон. Рорк поворачивал голову с вежливым и внимательным видом. «Да?» — спрашивал он. Камерон отворачивался, не сказав ни слова и презрительно прищурившись, словно желая показать, что не считает нужным отвечать, выходил из комнаты. Рорк продолжал работу.

— Плохо дело, — поведал Лумис, молодой чертёжник, своему престарелому коллеге Симпсону. — Невзлюбил старик этого парня. И я его хорошо понимаю. Этот здесь долго не протянет.

Симпсон был стар и немощен. Он служил у Камерона ещё во времена, когда бюро занимало три этажа, застрял здесь и не мог понять, по какой причине. Лумис же был молод и выглядел совсем как те хулиганы, что собирались обычно на углах возле закусочной. Здесь он оказался потому, что со всех прочих мест его выгнали.

Они оба недолюбливали Рорка. Да и всюду, куда бы Рорк ни пошёл, при первом же взгляде на его лицо окружающие обычно начинали испытывать к нему неприязнь. Лицо его было непроницаемо, как дверь банковского сейфа. В сейфе хранят только ценные вещи, но люди не желали задумываться над этим. От его присутствия в комнате тянуло холодком, и это раздражало многих. Было в нём и ещё одно странное свойство — он внушал окружающим такое чувство, будто он здесь и в то же время не здесь. Или, возможно, он здесь, а вот их самих нет.

После работы он отмеривал пешком весь неблизкий путь домой — в доходный дом на Ист-Ривер. Он выбрал это жильё потому, что всего за два пятьдесят в неделю в его распоряжение предоставлялся весь верхний этаж — колоссальных размеров помещение, которое раньше использовалось под склад. В нём не было потолка, а крыша протекала. Но зато здесь по обе стороны тянулись два ряда окон, где в некоторых рамах даже сохранились стёкла, а другие были заделаны картонными листами. С одной стороны из этих окон открывался вид на реку, а с другой — на город.

Неделю назад Камерон заглянул в чертёжную и швырнул на стол Рорка размашистый набросок с изображением загородного дома.

— Посмотрим, сумеешь ли ты из этого сделать настоящий дом! — рявкнул он и ушёл, не вдаваясь в дальнейшие объяснения. В последующие дни он не приближался к столу Рорка. Вчера вечером Рорк закончил чертежи и оставил их на столе Камерона. Утром Камерон зашёл, кинул Рорку эскиз каких-то стальных перекрытий, приказал ему потом зайти в кабинет и больше в течение всего дня в чертёжной не появлялся.

Остальные ушли домой. Прикрыв стол старой клеёнкой, Рорк вошёл в кабинет Камерона. На столе у того были разложены Рорковы чертежи загородного дома. Свет лампы падал на щеку Камерона, на бороду, в которой белели седые волоски, на его кулак, на угол чертежа, чёткие линии которого словно впечатались в бумагу.

— Ты уволен, — сказал Камерон.

Рорк стоял посреди вытянутой комнаты, перенеся всю тяжесть тела на одну ногу, свесив руки по бокам, приподняв одно плечо.

— Да? — тихо спросил он, не шелохнувшись.

— Иди сюда, — сказал Камерон. — Садись.

Рорк подчинился.

— Ты слишком хорош, — сказал Камерон. — Слишком хорош для той судьбы, которую сам себе готовишь. Бессмысленно, Рорк. Лучше понять это сейчас, чем потом, когда будет поздно.

— Что вы хотите сказать?

— Бессмысленно тратить отпущенные тебе годы на идеал, которого ты никогда не достигнешь, которого тебе просто не дадут достичь. Бессмысленно превращать свой талант в дыбу, на которой сам же и будешь распят. Продай его, Рорк. Продай сейчас. Конечно, это будет уже не то, но всё же тебя на это хватит. У тебя есть то, за что будут платить, и много платить, если ты будешь использовать свой талант так, как они пожелают. Не отвергай их, Рорк. Иди на компромисс. Иди немедленно — потом всё равно придётся согласиться на компромисс, только тогда тебе придётся пройти через такое, о чём потом придётся горько сожалеть. Ты этого не знаешь. А я знаю. Избавь себя от этого. Уходи от меня. Уходи к кому-нибудь другому.