Питер Мейл - Хороший год Страница 16

Из книги выпала закладка, оказалось, это винная этикетка. Об этом сорте, как и о сотнях других, Макс в жизни никогда не слыхал, но этикетка ему понравилась: плотная кремовая бумага и незамысловатый узор — сдержанно-тонкий, без современного штукарства. Именно такую он выбрал бы для своего вина, если бы на его виноградниках удалось получить что-нибудь путное. Заслышав на лестнице шаги Натали, он сунул закладку в книгу, положил ее на место и поднялся навстречу хозяйке.

На сей раз, расставшись со своим официальным костюмом, она надела белые облегающие брюки и черную блузку без рукавов. В косых лучах солнца волосы Натали отливали медью. Макс приготовился пожать ей руку, но, к его удивлению, Натали потянулась к нему и поцеловала в обе щеки. От нее пахнуло теплым пряным ароматом. Что ж, утро начиналось великолепно.

— Итак, едем chiner?[76] Вы готовы?

— Звучит заманчиво. Надеюсь, все будет в рамках закона?

Натали рассмеялась.

— Закон ничего не имеет против антиквариата и выгодной покупки. — Она повесила на плечо большую кожаную сумку. — Хотя сегодня выгодные покупки вам не светят. Поедем на моей машине. Я люблю сама сидеть за рулем.

Отлично: Максу всегда хотелось поездить с хорошеньким шофером, он об этом мечтал еще в ту пору, когда работал в конторе. Тем не менее он поймал себя на том, что изо всех сил упирается ногой в пол — жмет на несуществующую педаль тормоза. Натали вела машину в типично французском стиле: быстро, нетерпеливо, бесшабашно. Вдобавок руль она держала одной рукой, высокомерно пренебрегая безопасностью. Нельзя сказать, однако, что свободной рукой она не пользовалась вовсе. Даже когда не требовалось переключать передачи, эта рука все равно была при деле: откидывала со лба блестящие волосы, поправляла темные очки или эффектно жестикулировала, расставляя нужные акценты в речи Натали.

Пока они мчались по шоссе, она вкратце рассказала Максу, как из сонного городишки с воскресным базаром старинных безделушек Иль-сюр-Сорг превратился во всемирно известный центр торговли антиквариатом.

— Кто только теперь сюда не едет: торговцы из Нью-Йорка и Калифорнии, из Лондона, Мюнхена и Парижа, художники по интерьеру со своими лощеными клиентами, у которых дома в Alpilles[77]... — На минуту смолкнув, она опрометчиво прибавила скорость, чтобы на крутом повороте обогнать идущую впереди машину, и только чудом не задавила встречного велосипедиста.

— Можете открыть глаза, — покосившись на Макса, усмехнулась она. — Мы почти приехали.

Макс мысленно вознес молитву святому — покровителю перепуганных пассажиров — и немного расслабился, поскольку движение сильно замедлилось, машины теперь ползли почти вплотную друг к другу, водители высматривали возле реки место для парковки. Натали приметила парочку, загружавшую в свой "вольво" огромную и очень мрачную картину — религиозный сюжет. Махнув им и получив в ответ отмашку — да, мол, уезжаем, она остановилась, вынудив ехавших за нею немного сдать назад. Тут же раздался вой сирен, перекрываемый разъяренными гудками соседа сзади. Не обращая внимания на оглушительную какофонию, Натали преспокойно заняла освободившееся место, после чего пренебрежительно тряхнула пальчиками ехавшему сзади — жест был почти оскорбительный. Тот в долгу не остался: сделал еще более неприличный жест и нажал на газ.

Макс вышел из машины и потянулся.

— По воскресеньям всегда такие пробки?

Натали кивнула:

— Зимой поспокойнее, но не намного. В торговле ведь мертвых сезонов не бывает.

Они направились к ряду палаток, в которых brocanteurs[78] уже разложили и расставили накопленные за неделю бесценные реликвии: старое постельное и столовое белье, фаянсовую посуду, обтрепанные театральные афиши, ресторанные пепельницы, едва держащиеся на ножках стулья, любительские натюрморты "под Сезанна" — все то, что некогда украшало быт сотен давно исчезнувших семей.

— На этой стороне улицы товары в основном для туристов, — сказала Натали, — для тех, кто ищет сувенир. Торговцы посолиднее на той стороне. А серьезные коммерсанты располагаются еще дальше, на старом вокзале. С них мы и начнем. — Взяв Макса под руку, она потянула его к узкому пешеходному мостику через речку. — Но первым делом — кофе. Если я сейчас же не выпью кофе, превращусь в сварливую стерву.

На другом берегу опять потянулись прилавки — с сырами, цветами, оливковым маслом и всевозможными травами, с дешевым тряпьем, жесткими розовыми лифчиками и корсетами, которыми торгуют теперь, пожалуй, только на базарах во французской глуши. Макс молча впитывал оттенки и запахи, с удовольствием глядя на оживленную толчею и чувствуя легкий нажим направляющей его женской руки.

В кафе они сели за столик над рекой и заказали две grands crèmes[79]. Обхватив чашку обеими руками, Натали жадно отхлебнула и с довольным вздохом откинулась на спинку стула:

— Alors[80], а теперь, пока не забыла... — И принялась рыться в сумке. — Обед.

Макс наблюдал за ней, задумчиво нахмурив брови. Вроде бы она не из тех девиц, которые возят с собой бутерброды. Но еще дядя Генри говаривал, что лягушатники — сущие рабы желудка, а потому — кто ее знает...

Натали достала из сумки мобильник и, перехватив недоуменный взгляд Макса, спросила:

— В чем дело?

— Ни в чем. Просто вспомнилось одно дядино высказывание насчет французов и еды. Я уж было решил, что вы сейчас вынете пакет с бутербродами. Так сказать, обед на пикнике.

От подобной нелепости брови у Натали взлетели на лоб, она зацокала языком:

— Неужели я похожа на bonne-maman?[81]

Он пристально посмотрел на нее. Да уж, такую дамочку трудно представить хлопочущей у плиты.

— Пожалуй, не очень. Конституция не та. И фартук к вашей сумке явно не подойдет. Скажите, а вы дядю моего знали?

— Разок видела. Настоящий английский мужчина.

— Это хорошо или плохо?

Натали дернула плечиком и улыбнулась:

— Смотря какой мужчина. — Пока Макс размышлял над ее ответом, она просмотрела на мобильнике несколько телефонных номеров, нашла нужный и приложила трубку к уху: — Jacque? C'est Natalie. Bien, et toi?[82] — Она рассмеялась: видимо, ответ ее развеселил. — Oui, deux. Dans le jardin. A tout à l'heure[83].

Они допили кофе, и Натали взглянула на часы.

— До обеда у нас масса времени. С каких торговцев вы хотели бы начать? Просто дорогих или дорогих до смешного?

Она повесила сумку на плечо и зашагала впереди, прокладывая ему путь сквозь толпу. Макс смотрел, как колышутся ее бедра и медная грива; мысли об антикварной мебели напрочь вылетели у него из головы.

Битых два часа они разглядывали комоды, гардеробы, кровати под балдахинами, мраморные ванны и множество перегруженных декором стульев и столов якобы эпохи одного из Наполеонов или более многочисленных Людовиков. В конце концов Макс уяснил одно: хлам, сваленный у него на чердаке, едва ли заинтересует этих поклонников marqueterie[84] и belle époque[85]. Немного обескураженный, он поискал глазами Натали; стоя среди целой коллекции люстр, она беседовала с высоким стройным молодым человеком. Макс подошел и стал ждать удобного момента, чтобы вклиниться в разговор.

— Очень поучительное мероприятие, — сказал он, когда молодой человек куда-то отошел, — но мое старье, пожалуй, не того класса. Золоченой бронзы там определенно маловато.

— Ah bon? Может быть, вам просто нужно...

— Выпить. Потом пообедать. А еще — старьевщик, который приедет и все с чердака заберет.

— Как, неужто в комнатке для горничной нет полотен Рембрандта? — засмеялась Натали. — А под кроватью парочки Пуссенов? Бедный Макс. — Она взяла его под руку. — Ничего. Стаканчик вина сразу поднимет вам настроение.

Для обеда она выбрала небольшой ресторан, хозяин которого был ее приятелем. Сюда с удовольствием захаживали торговцы антиквариатом и художники по интерьерам; в обнесенном стеной саду было прохладно, идеальное местечко для отдыха после бесконечного и мучительного торга за каждую вещицу. Натали подвела Макса к единственному свободному столику в тенистом углу, под раскидистым фиговым деревом, которое росло, казалось, прямо из стены.

Немедленно явился плотный мужчина в просторной белой рубахе и белых брюках. Он вручил им меню, звонко чмокнул Натали в обе щеки и пожал руку Максу. Это и был Жак. Он пожурил Натали за то, что она редко заходит, махнул официанту, чтобы принес вина, и принялся нахваливать plat du jour[86] с таким жаром и страстью, будто он заготовил слишком много продуктов и боится, что они пропадут. После чего пожелал Максу и Натали приятного аппетита.

Вино принесли в графине из толстого запотевшего стекла — в такую жару один его вид вызывал неодолимую жажду. Макс наполнил бокалы, они легонько чокнулись. Вроде бы всего лишь жест вежливости, но в обществе Натали он обретал необычайную интимность. Подобно большинству англичан, Макс привык, что собутыльники держатся на расстоянии друг от друга, лишь буркнут бесстрастно перед первым глотком: "Будем здоровы!"