Харуки Мураками - Призраки Лексингтона Страница 16

Целую неделю я пролежал на больничной койке, питаясь только жидкой пищей. Меня несколько раз рвало и мучили кошмары. Все это время отец всерьез беспокоился, не повлияет ли высокая температура в придачу к сильному шоку на мое сознание. Ведь я был в таком тяжелом состоянии, при котором возможен любой исход. Но физически я смог восстановиться и уже через несколько недель вернулся к привычной жизни. Я уже мог нормально питаться и даже ходить в школу. Но это не значит, что все встало на свои места.

Тело К. сколько ни искали, так и не нашли. Вместе с ним бесследно пропала собака. Обычно утонувших в этих краях людей сносило течением на восток к маленькой бухточке, и через несколько дней выбрасывало волной на берег. Но только К. нигде не могли обнаружить. Видимо, волна была такой большой, что его унесло далеко в открытое море. Он опустился на дно, став кормом для рыб. Местные рыбаки долго разыскивали его тело, но поиски не принесли результатов и на том закончились. А раз нет трупа — нет и похорон. С тех пор родители К. будто впали в безумие. Они то день-деньской бесцельно бродили по берегу, то, запершись в своем доме, читали молитвы.

Однако ни разу они не упрекнули меня за то, что в самый разгар тайфуна я повел К. за собой к морю. Наверное, потому, что хорошо знали: мы с К. были почти братьями. Мои родители тоже старались не вспоминать об этом. Но сам я понимал: при желании я мог спасти К. Пожалуй, добежал бы до места, где он стоял, оттащил туда, куда не дошла бы волна. Пусть даже все произошло в последний момент, мысленно возвращаясь назад, я осознаю, что запас времени у меня был. Но как я уже сказал, меня подавило ужасом, и, бросив К., я спас только себя. Оттого ли, что меня не осуждали родители К., а может потому, что окружающие обходили эту тему стороной, пытаясь не сыпать соль на раны, я мучился вдвойне и долго не мог отойти от психологического шока. Я забросил школу, ел кое-как и целыми днями валялся на кровати, пялясь в потолок.

Я никак не мог забыть усмешку на лице К. в то мгновение, когда он лежал на гребне волны. Перед глазами постоянно маячила его рука, его манящие пальцы. Стоило уснуть, и во сне, будто заждавшись, всплывали эти руки и лицо. Во сне К. выпрыгивал из своей капсулы и, схватив мое запястье, уволакивал меня за собой в пучину.

Часто я видел такой сон. Я купаюсь в море. Скажем, в какой-то ясный летний полдень плыву брассом от берега. Солнце припекает спину, приятно касается тела вода. И в этот момент кто-то хватает меня под водой за правую ногу. Ступней я чувствую прикосновение холодной как лед руки. Она держит так крепко, что я не могу высвободиться, и утаскивает меня за собой под воду. Там я вижу перед собой лицо К. Как и тогда, он растягивает до ушей ухмылку и пристально смотрит на меня. Я хочу позвать на помощь, но голоса нет. И только хлебаю воду, и она заполняет мои легкие.

Громко вскрикнув в темноте ночи, весь в поту, со спертым дыханием я прихожу в себя.

В конце того года я заявил родителям, что хочу как можно скорее покинуть наш городок и переселиться в другое место. Я не мог дальше жить на побережье, где волна унесла К., а я, как вы уже знаете, почти каждую ночь просыпался от собственного кошмарного крика. Я хотел уехать из этих мест подальше, иначе сошел бы с ума. Выслушав меня, отец пошел навстречу, и в январе я, переехав в префектуру Нагано[9], пошел в тамошнюю школу. Неподалеку от города Коморо жили родители отца, которые взяли меня к себе. Там я перешел в среднюю, а затем и в старшую школу. Но даже на каникулы не возвращался в родной дом. Только родители изредка приезжали навестить меня.

Сейчас я живу в самом Нагано. Закончил механический факультет института, поступил на работу в компанию по производству точных механизмов, где и работаю по сей день. Работаю как все, живу обычной жизнью. Как видите, ничего странного во мне нет. Нельзя сказать, что я легко схожусь с людьми, но я занимаюсь альпинизмом и у меня есть несколько близких друзей, с которыми мы ходим в горы. Уехав из своего городка, я перестал видеть кошмары так часто. Но прошлое не оставляет меня в покое: изредка, как сборщик налогов, стучится в дверь, напоминает о себе. И приходит, когда, кажется, уже начинаешь о нем забывать. Всегда один и тот же кошмар. И каждый раз я просыпаюсь от громкого крика, и постель моя влажна от пота.

Может, поэтому я так и не женился. Просто не хотелось никого будить своими воплями, скажем, в два-три часа ночи. Хотя у меня было несколько женщин, но ни с кем я не провел вместе ни единой ночи. До мозга костей мною владел страх, и посвятить в него кого-нибудь было просто немыслимо.

И вот прошло сорок с лишним лет, как я не бывал на родине, не приближался к злосчастному побережью. И не только к нему: за все эти годы я ни разу не бывал на море, боялся, что на побережье меня постигнет участь, столько раз снившаяся в кошмарах. И если раньше я любил плавание, то с тех пор перестал ходить даже в бассейн. Я сторонился реки озер, избегал судов и лодок. Ни разу не летал на самолетах за границу. И все же так и не смог избавиться от своей химеры — смерти утопленника. Вот такое мрачное предчувствие удерживало мое сознание, будто К. — своими холодными руками из сна.

Впервые с тех пор, как пропал К., я ступил на тот берег прошлой весной. Годом раньше умер от рака отец. Брат, чтобы поделить наследство, продал наш дом, а когда разбирал имущество, обнаружил коробку моих детских вещей и отправил мне их почтой. Среди груды бесполезного хлама я случайно обнаружил несколько картинок, подаренных мне К.: родители, по-видимому, сохранили их на память. От страха у меня невольно перехватило в горле. Показалось, что с картинки передо мной предстал дух самого К. Решив избавиться от них как можно скорее, я завернул картины обратно в тонкую бумагу и положил в коробку. Но выбросить их почему-то не решился. А еще через несколько дней, после долгих сомнений я, собравшись с духом развернул и взял в руки акварели К.

Почти на всех рисунках были знакомые мне пейзажи: море и побережье, роща и городок, написанные в свойственной К. манере. На удивление картины не поблекли — они производили такое же впечатление, что и раньше. И чем больше я, сам того не желая, всматривался в них, тем сильнее меня одолевали милые сердцу воспоминания. Рисунки выглядели намного искусней, чем их образ в моей памяти. Глядя на них, я почувствовал, какое сердце билось в груди малолетнего К., и понял, какими глазами он смотрел на мир. Рассматривая картины, я сцена за сценой отчетливо вспоминал, что мы делали, где бывали вместе с К. Ведь то были и мои детские глаза, безоблачные и живые, которыми я в то время смотрел на мир.

Теперь, возвращаясь с работы домой, я усаживался за стол и брал в руки картины К. Я мог рассматривать их до бесконечности. Ведь на них были прекрасные пейзажи моей детской поры, надолго вычеркнутые из памяти. Когда я глядел на картинки, казалось, что-то тихо пробирается ко мне внутрь.

И вот примерно через неделю меня как озарило: что если я все это время глубоко заблуждался? Тогда, лежа на гребне волны, К. не мог меня презирать и ненавидеть и совсем не собирался тянуть за собой в пучину. Просто мне почему-то показалось, что он ухмыляется. Хотя в тот момент К. был уже без сознания — или же, улыбнувшись мне, прощался навеки. А принятое за ненависть выражение лица было не чем иным, как бликом овладевшего мною страха... Чем больше я вглядывался в старые акварели К., тем сильнее становилась эта убежденность. Ведь, как ни посмотри, в картинах К. ничего, кроме невинной и мирной души, обнаружить я не мог.

Затем я долго сидел неподвижно. Зашло солнце, комнату неторопливо окутала пелена сумерек, но вскоре она уступила место глубокой тишине ночи. Ночь тянулась бесцельно долго, а когда от тяжести гирь мрака стало невыносимо, наконец-то настал рассвет. Едва зарей тронуло небосвод, проснулись и запели птицы.

Тогда я подумал: «Нужно вернуться в тот город — причем немедленно».

Я наспех собрал вещи в спортивную сумку, позвонил в фирму предупредить, что беру отпуск по срочному делу, и сел в поезд на родину.

Город уже не был тем тихим городком на взморье, что оставался у меня в памяти. С бурным расцветом экономики в 60-х окрестный пейзаж изменился, и пригород стал промышленным районом. Перед станцией, там, где прежде ютились одинокие сувенирные лавки, протянулась торговая улица, единственный кинотеатр превратился в огромный супермаркет. Не было и моего дома — его снесли за несколько месяцев до моего приезда, и сейчас здесь зиял голый пустырь. Спилили все деревья из сада, и лишь кое-где сквозь черноту земли пробивалась зелень травы. Исчез и старый дом, в котором жил К. На его месте раскинулась закатанная в асфальт платная стоянка, где в ряд стояли автомобили и микроавтобусы. Но я не сентиментален, и этот город уже давно не мой.

Я вышел на взморье и поднялся на мол, за которым простирается никому не подвластное море. Безбрежное море. Вдалеке — прямая линия горизонта. Все тот же береговой пейзаж, так же лежит песок, бьются о берег волны, гуляют по молу люди. Пятый час пополудни, мягкий солнечный свет предвестием вечера омывает окрестности. Словно задумавшись, неторопливо кренится к западу светило. Я сел на песок, поставил рядом сумку и стал молча разглядывать пейзаж — этот превосходный умиротворенный пейзаж, глядя на который трудно представить, что когда-то сюда нагрянул шквал и высокая волна смыла моего единственного лучшего друга. С тех пор минуло сорок с лишним лет, и, пожалуй, уже не осталось людей, кто помнил бы о том происшествии. Впору усомниться, не иллюзия ли это.