Андрей Вознесенский - Прорабы духа Страница 16

~~~

Вижу, как сон, — ты стоишь в полукругеновых подруг девятого дня.Сосредоточенно, но не в испуге,будто в обиде, не видишь меня.

А по спине под луной купороснойльется волос распущенных вал.Мало я знал тебя простоволосой.В детстве проснувшись, в пучке заставал.

Ты была праведница, праведница!Кто ты теперь? Дай мне знать как-нибудь.Будто с заминкой какой-то не справишься.Я не решился тебя спугнуть.

Видно, стояла перед астралом.Или русалка какая, шутя,меня разыгрывала, отсталого!Еще секунду я видел тебя. —Темной тревогой вздрогнуло тело —мать пролетела.

Милое дело. Обычное дело.Мать пролетела — жизнь пролетела. —Прощай, прощай! Кружись над краем плачущим,где ветви елей, воздух уколов,поднимут указательные пальчикиспадающих широких рукавов.

~~~

Музе

В каждой веточке бусинка болисверху листиком оснащена.Золотые, как будто бемоли,сыплет осень на нас семена.

Они впились в твой шарф полосатый,зацепились в твоих волосах.Тебя сделали музою сада.Я не знаю, в каких ты садах.

~~~

Ушла душа. Земле до лампочки.С тобой с Земли исчезли ландыши.

Поэтарх

I

Как бы ни ярился сегодняшний Плутарх,но ко мне явилсяПоэтарх.

Он был в летахпредвоенного Пастернака,дух, ищущий форму, сполох мрака.

Он шел, прогнув горизонт за Мамонтовкой.Я его чувствовал потрохами.Державин и Пушкин, строя памятники,были первыми поэтархами.

А в глубине золотого взглядаДанте сидел, архитектор ада.

Электричеством тряхануло.Он сказал мне: «Литература,мысль изреченная — утомлена.Тебе трудно. Мне архитрудно.Я — поэтическая архитектура.Я тебя выбрал.Выстрой меня».

Жизнь моя кончилась с этого дня.Струны, как стропы, струились сверху,снизу же — ни опор, ничего.Поэтическая атмосферасферу поддерживала его.

Живу в лачуге патриархальной.Поэтархальны мои запросы.Латунный шарик-модель порхает,поддутый трубкою от пылесоса.

И распускаются над ним нити.И в небе откликнутся струны арф.В это мгновение —извините — ко мне является Поэтарх.

II

Зачем посещаешь меня, Поэтарх?Что-то не так? Что-то не так?Зачем освещаешь мой темный этап?Ты жадное солнце. Я жалкий пятак.

Моя ли вина, что в подлунном краюдве силы боролись за душу мою?Небесна — одна,а другая — земна.Несоединимое соединю.

Две музы летели — добра или зла —и каждая правду свою несла.Одна на лире сводила с ума.Другая сработала лиру сама.

Я юность в земную науку вдолбил.Своей золотою свободой обил.Я дом спалил и развеял прах.Тебе недостаточно, Поэтарх?

А вдруг. Агасфер, обманул глазомер?Модель удавалась на первых порах.Врага пригвоздил, чтобы серой не пах.Но где же разгадка твоих атмосфер?

Где воздуха взять в загазованный час?Не помню, не помню, в столетье какомпоэт розу с жабой хотел повенчать?Повис между полом и потолком.

Бил мой молоток. И стучал в потолоксосед. Я был бог. Я обшивку толок.Сломав молоток, я прервал монолог.Спустился сосед: «Возьми мой молоток».Он принял глоток и ушел в потолок.

А рядом стояли года и дни,и чьим-то прообразом были они.И зданье сирени в махровых цветахвоздвиг неведомый Поэтарх.

Я дверь отворил. Я прошел на балкон.Он был на уровне облаков.Попробовал воздух — был крепок, как пол.Та дверь была меньше. Я дальше прошел.

Я шел по открытым дверям анфилад,в мужском туалете мыл руки Пилат.Мерцали таблички и справа и слева:«Власть», «Слава», «Котельная атмосферы».Спросили, дыша фимиамом и серой:«Чего тебе?»Я сказал: «Атмосферы!»

Откройте! Я не был большим человеком,но я атмосфера двадцатого века,глоток городской, загрязненном донельзя,но все же поэзии.Меня очищали, ловили ушами,но все же дышали.Как врач, говорю, проходя общежитие:дышите! дышите! дышите!

Как мне хочется во всех сферахпоэтической атмосферы!Дома, в обществе ли — душевныхпоэтических отношений.

Хочет даже шавка ошейная,даже волк, политически серый,человеческого отношения,поэтической атмосферы.

Кто-то в точку опоры верил.Для меня она — атмосфера.Все таланты, но Демосфену,погибают без атмосферы.

Воду горную лет на тыщизапечатывают в консервы.Так хранится в четверостишииглоток пушкинской атмосферы.

Дайте каждому атмосферыот рассвета и без отсева —сердцу малому, странам целым,без предвзятости осовелой.Чтоб дышала донизу сверхупоэтическая атмосфера.

Если нет ее — задыхаюсь.Я хочу, чтобы ей дышалею поддерживаемый над хаосомпоэтический земной шар.

III

Но помнится, я поломал молоток.Спустился сосед и с обшивкой помог.Сказал мне:«А твой «Пахтакер» — молоток».И шарик повис, как в стакане желток.

Спустилась соседка — дай шар подержу —и помолодела, как сняв паранджу.И кот на помойке сказал: «Покажуя стрелочку компаса в желтом глазу».

Сокурсник нашел и помог в монтаже,ошибка в душе, а не в чертеже.Да здравствует дружба, которой талантнас держит невидимый, но Атлант!

Я мистику бросил. Прошел на балкон,он был на уровне облаков.Попробовал воздух — был крепок, как пол.Над городом я, как по трапу, прошел.

По стрелочке компаса передо мнойя вышел, где жмурился шар золотой.Уже в конце трапа по арфам в дверяхпочти понимал, что вхожу в Поэтарх.

Сидела там ты — непрощенный мой грех,—тетрадку стихов под себя запихав,и щеткою волосы впопыхахот шеи зачесывала наверх.

И пели в них струны небесные арф.Так вот чьей моделью ты был, Поэтарх!

Упала тетрадка. Но не Петраркабыл автор первого Поэтарха:

ПАМЯТНИК

Я прожил, как умел. На слове не ловите!Но, видно, есть в стихе свобода и металл,я врезал в небеса земные алфавиты.Мой памятник летал.

И русский и француз, в Нью-Йорке и на Дальнемпусть скажут:«Был поэт, который кроме книг,не в переносном смысле, а в буквальномнам памятник воздвиг».

Я бросил тетрадку. Все бабьи дела!По куполу, вывинтив ножку стола,я врезал! Я рушил ошибку. Сбивалобшивку. И сыпались звезды в провал.Свобода вылупливалась из скорлупы.Лупи за прозренье, за глупость лупи!Кретину треногому в пах угодил.Он рухнул. Конструкции выли — добей.Сочтемся, кастрюлька, тебя я родил.Шло самоубийство идеи моей.Все перекроив, я упал, как дурак.Вокруг невредимо стоял Поэтарх.

«Готовы?» И я понимал, что летим,и сразу все стало внизу золотым.

Несло в неопознанном измерении,где чувства реальней, чем море и время.

Над огородами пролетали мы —уроды делались идеальными.

Под нами раскаивались убийцыи все обнимались и сразу любились.

Где раньше чернели неурожаи,как отсветы шара пшеницы лежали.

Мы плыли по ненависти столетий,и дикие лебеди бредили Ледой.

Из смертных морей, кто устал через край,мы брали в ковчег, точно зайцев Мазай.

Соседи. И кот. И сокурсник верный.И враг, отложивший баллоны с серой.

От светлых дел и печальных делпо шару своя набегала тень.

Две силы летели — добра или зла? —и каждая правду свою несла.

Одно полушарие золотое,другое — легкое, теневое.

Одна, как песнь, ушла за водою,другая тайно осталась дома.Одно полушарие золотое,другое — легкое, теневое.

Но почему душа заколола?Летим над Невою или виною?Одно полушарие золотое,другое — легкое, теневое.

Но солнце одно. И, гонясь за собою,они никогда не сольются, двое.Одно полушарие наплывает,а то, получается, убывает.

Алтушка-жизнь. Не дрожу над сором.Но улетает — держите вора! —одно полушарие золотое,другое — легкое, теневое.

Как сладко лететь! И как тайно знать —по струнам сейчас пробежала мать!

IV

Так вот для чего я губил пылесос.Провел полжизни в аэропортах.Великим народам кричал в лицо —осуществите Поэтарх!

Я слышал в ответ изреченную мысль,я беспокоил зодчих земли.Твердил себе — торопись, не уймись,покуда варвары не пришли.

Не в смысле того, что проект без затрат,но он отношений иных дубликат.За Матриархато-патриархатомя вижу эру Поэтархат.

Там зданья стоят на воздушных столбах,из горного воздуха стилобат,там люди добры, как сегодня пора б,я вечной свободы сегодняшний раб.

Мы жили, чтоб жизнь стала вечно чиста,пусть люди живут в облаках на лету.Мир, как известно, спасет Красота.Если мы сами спасем Красоту.

V

В стране Бояна или Артюра,уже не помню какого дня,«Я поэтическая архитектура, —он сказал мне. — Выстрой меня!»

Но ответствовал я бедняге:«Дуй на Щусева.[1] Здесь СП.Мы союзов не объединяли».Повернув, он пошел к себе.

Я за ним побежал, но ах…«Поэтарх, — кричал, — Поэтарх!..»

О