Мартен Паж - Быть может, история любви Страница 16

~ ~ ~

Виргилий вернулся домой уже ночью, надел спелеологическую каску, зажег фонарик и стал расхаживать по квартире. Он принес от Фостин коробку с вещами, которую для него там оставила Саломе.

Саломе была последней подружкой Виргилия, и он не знал, почему она порвала с ним. Она позвонила, чтобы сообщить о своем решении, но в тот момент его соседки — сверху и за стеной, — с таким самозабвением симулировали оргазм, что он ничего не разобрал из ее объяснений. А попросить ее повторить было неловко. Как фаталист он не сомневался в серьезности причин разрыва. Их роман продлился несколько месяцев и закончился в начале лета. Саломе ненавидела квартал, где жил Виргилий, поэтому он ездил к ней, в квартиру на улицу Гоблен, расположенную в двух шагах от площади Италии. Там остались его рубашки, брюки, белье, диски и книги. Он был рад получить все обратно.

Он открыл коробку. Вещи оказались чужими. Хозяин этих рубашек был раза в два выше Вергилия и тонким вкусом явно не обладал. Виргилий ненавидел пестрые рубашки. Брюки были выдержаны в том же стиле. Саломе перепутала — эти вещи принадлежали какому-то другому ее приятелю. Неужели она совсем не знала Виргилия? Неужели она думала, что он мог носить эти кошмарные шмотки? Ему стало обидно. Диски также не порадовали его. Такую музыку он не слушал. Все то, о чем они разговаривали, все, что у них было общего, уже забыто. Иногда он думал о ней, вспоминал их счастливые минуты, пикники на берегу Сены, походы в кинотеатр на улице Шампольон. Все эти воспоминания в одно мгновение утратили свою ценность.

Он отыскал в мусоре рекламу японского ресторана с доставкой суси, сасими и маки. Он готовился провести вечер этой среды в одиночестве и тоске. Подтянул ремень спелеологической каски, налил себе бокал фожера и задумался о своих сердечных делах.

Луч фонарика на каске проходил через бокал с вином и окрашивал стену в красный цвет. Виргилий отпил глоток вина.

Он не поддерживал отношений со своими бывшими подружками. Дело было не в том, что ему тяжело давался разрыв. Скорее наоборот, этим разрывам не хватало травматичности.

Удивительное дело: многолюбы очень похожи на туристов. Мы любим так же, как путешествуем: ненадолго и следуя организованному маршруту. Мы влюбляемся, чтобы накопить сувениров и писем, собрать коллекцию ощущений, насытить взор новыми красками; чтобы было о чем рассказать коллегам, друзьям, психоаналитику. Любовь и путешествие — это одно и тоже, поскольку они всегда заканчиваются возвращением.

Почему он влюблялся во всех этих женщин? Все они были хорошенькими и умными, но всем им не хватало индивидуальности. Их главное достоинство состояло в том, что он не сильно страдал, когда они исчезали из его жизни. Возможно, поэтому-то он их и выбирал: он любил женщин, расставание с которыми если и причиняло ему боль, то ненадолго. Их отношения не имели перспектив. Но зато никого не калечили.

До появления/исчезновения Клары в его жизни не было места сюрпризам. Жизнь Виргилия проходила банально, но он ее контролировал. Он достиг равновесия.

Виргилий знал, что ему не хватало амбиций. Есть разница между амбициозностью и самозабвенным погружением в то, чем человек занят. Виргилий поклялся, что отныне будет в личной жизни столь же требователен к себе, как в работе; что он будет постоянно совершенствоваться, расти и решительно избавляться от черновых набросков самого себя. Но о чем свидетельствовали поиски женщины, с которой его ничего не связывало, — о непомерных амбициях или об умственном расстройстве? Он не мог с уверенность ответить на этот вопрос.

В дверь позвонили. Это был рассыльный из японского ресторана. Виргилий заплатил, допил вино и вышел из дома. Он отдал суси девушкам, поджидавшим клиентов, и пошел в сторону площади Республики.

Легкий дождик освежил его. Он удивился, почему не мокнут волосы, и обнаружил, что не снял спелеологическую каску.

Вскоре появилась вывеска магазина «Монопри» на улице Тампль. Красные буквы сверкали в полутьме. Виргилию стало лучше. Когда он прошел через автоматические двери и оказался в освещенном зале, с его плеч спала тяжесть. Нет ничего более живительного и успокаивающего, чем покупки. Бывало, что в одинокие вечера, когда он не видел никакого смысла в общении и не желал утешаться в кругу друзей, сердце ему согревала прогулка по отделам «Монопри». Он просто не верил, что имеет право купить все эти сокровища. Там было полно вещей из его детства, разные кубики и плюшевые мишки, его любимые хлопья, какао в оранжевой пачке, стиральный порошок с сюрпризом внутри, минеральная вода. Товары остались прежними. Лишь эти кусочки прошлого выжили и сохранились, лишь они затрагивали тайные струны в душе. К несчастью, все чаще и чаще службы маркетинга истребляют воспоминания, меняя форму и цвета упаковок.

Виргилий взял корзинку у касс. Охранник окинул его подозрительным взглядом; нагнувшись к уху начальника, что-то прошептал, указывая пальцем на его каску; затем некоторое время шел за ним. Виргилий прогуливался среди овощей и фруктов, молочных продуктов, алкогольных напитков, соков и косметики. Зал пестрел красками, словно поле цветов. Ему достаточно было взглянуть на какой-нибудь товар, чтобы тут же перенестись в родные места, представить себе крестьян, которые сеют, собирают урожай, обрабатывают его.

Виргилий видел сходство между супермаркетами и берегами Ганга в Варанаси. Эскалаторы, ведущие в продуктовый магазин, напоминали гхаты — лестницы, по которым индусы спускаются для омовения прямо к воде. Мы рвемся в супермаркеты, как индусы в священную реку: источник исцеляет, успокаивает и утоляет жажду.

Поход в магазин позволяет приобщиться к коллективному мистическому опыту. Мы шагаем бок о бок. Каждый несет корзинку или толкает тележку. Никто не прячет своих покупок. Мы понимаем, что вон у того мужчины чувствительная кожа, что он любит сосиски, что у него есть дети и что эти дети предпочитают шоколадные хлопья в виде животных; а вон та женщина любит тарталетки с лимоном и безе, волосы у нее сухие, а порция лосося и риса карри на одного говорит о том, что она не замужем.

Корзинки приоткрывают завесу, скрывающую нашу интимную жизнь: обществу все известно о наших ванных комнатах, туалетах, содержимом холодильников и составе семей. Невинное разоблачение на публике стало правилом. И нас нисколько не смущает эта младенческая нагота.

~ ~ ~

Из грузовика, перегородившего велосипедную дорожку на бульваре Мажанта, четверо мужчин выгружали ворохи свадебных платьев на плечиках в прозрачных пластиковых чехлах. Виргилий и Армель сидели в «Таверне» неподалеку от Восточного вокзала. Этот вокзал расположен в сотне метров от Северного; в отличие от своего большого брата он неуютен и неприветлив, и подступы к нему куда менее гостеприимны.

Армель решила перенести начало уикенда на четверг и отправиться в Страсбург к Анн-Элизабет первым же поездом. Багаж лежал на стуле рядом с ней. Он уместился в одну элегантную кожаную сумку. Обзаведясь собственным кабинетом, Армель не забыла о маленьких женских радостях: купила сумку для путешествий и ботинки со шнуровкой, которые и надела в то утро. На ней был элегантный костюм темно-синего цвета. Забранные наверх волосы не скрывали лица. Кожа источала легкий аромат — смесь туберозы и пряностей.

Официант принес корзиночку с круассанами, два апельсиновых сока, два кофе — один обычный черный и один без кофеина. Мелкий моросящий дождик таял в ночи, подходившей к концу.

Виргилий, еще не проснувшись окончательно, пригубил кофе. Он подумал, что проводит все свое время в компании напитков. Напитки определяли его социальную жизнь. Беседуя с кем-нибудь, он всегда пил (вино, обычный чай, травяной чай, газировку, кофе без кофеина). Возможно, так он пытался смочить и смягчить слова, которые часто выходят шершавыми, неотшлифованными, то ли случайно, то ли нет. Армель разломила круассан на две части. Надкусила кончик, остальное отодвинула. Отпила глоток сока. Виргилий взял кусочек от круассана подруги. Им обоим было уже за тридцать, и килограммы нарастали очень быстро. С некоторых пор Виргилий отказался от своего обычного завтрака — овсяных хлопьев и соевого молока. Он чувствовал, что ноги его отяжелели, а живот оброс жирком. Дул легкий бриз, он поднял воротник куртки.

— Знаешь, я думаю, моя личная жизнь не складывается, потому что меня воспитывали на плохом примере.

— Твои родители — чудесная пара, — сказала Армель.

Родители Виргилия очень любили Армель. Бывая в Париже, они всегда с ней обедали. Она была им как дочь.

— Отец бросал в мать ножи, — заметил Виргилий. — По-твоему, гармония в семье выглядит именно так?

— Это всего лишь цирковой номер.

— Подсознательная попытка убийства.

— Это твоя интерпретация. Главное, твои родители счастливы.