Манфред Грегор - Мост Страница 16

— Пусть все останется между нами!

В третьем райхе вся молодежь должна была состоять в каких-нибудь организациях. Каждую среду после уроков школьники встречались на спортплощадке либо в молодежном клубе на «военной подготовке». Шольтен тут считался «пассивным». Он не являлся ни на какие занятия, у него даже формы не было; должно быть, он вообще не числился в списках организации «Гитлерюгенд». Тем не менее в четверг он мог подойти перед началом уроков к классному наставнику Штерну: «Прошу извинить, господин учитель, но я не выучил стихотворения. Ведь вчера была военная подготовка!»

Шольтен говорил: «Была военная подготовка». Он не говорил: «Я был на военной подготовке». Для него это было неравнозначно. Первое — удачная уловка, второе — ложь, а Шольтен никогда не лгал. Вот если бы учитель спросил: «Сколько времени ты потратил на военную подготовку?» — Шольтен непременно сознался бы: «Я вообще там не был!» — и спокойно принял бы заслуженный выговор. Ему это было не впервой.

Когда пришла повестка с предписанием в тот же вечер явиться в казарму, Шольтен упаковал вещи, взял рюкзак в одну руку, флейту — в другую и отправился к Альберту Мутцу. Он терпеливо ждал, пока Альберт возился со своими вещами, а потом попросил его мать:

— Пожалуйста, сыграйте нам на прощание.

Та молча села за рояль и заиграла.

А Эрнст Шольтен тем временем подошел на цыпочках к стенному шкафу, осторожно открыл его и положил туда свою флейту:

— Ну, вот и все, до свидания, мама! — сказал Альберт Мутц и взял рюкзак. Мать подошла к стоящей возле двери чаше со святой водой, окунула кончики пальцев и начертала на лбу сына крест. Положила руки ему на плечи и поцеловала.

Шольтен стоял рядом с Альбертом, и во взгляде его черных глаз, лихорадочно блестевших на бледном лице, чувствовались решимость и едва сдерживаемая, боль.

— Храни тебя господь, мой мальчик, — сказала мать Альберту и вдруг встретилась взглядом с Шольтеном. Тогда она привлекла к себе черноволосого худощавого юношу. — Позаботьтесь о моем сыне и о себе! — сказала она ему.

Альберт Мутц повторил:

— Ну, вот и все, до свидания…

А Эрнст Шольтен произнес деревянным голосом:

— Прощайте, сударыня!

Только когда они ушли, она спохватилась: он сказал «прощайте». А когда укладывала ноты в шкаф, увидела флейту.

Эрнст Шольтен любил жизнь. И вот теперь, стиснув зубы, лежал он за пулеметом, выполняя приказ генерала. Но разве он здесь только для того, чтобы выполнить приказ? Разве совсем иное чувство не руководило им уже давно? Какое-то необъяснимое упорство, заставившее его остаться…

Руки Шольтена крепко сжимали ложу пулемета. Палец застыл на спусковом крючке. Танк был уже в десяти метрах от моста, солдаты — метрах в пятнадцати-двадцати.

— Пора! — сказал Шольтен и рванул спуск. В ту же секунду дрожь пулемета отдалась в плече.

Все шестеро прошли военную подготовку в течение каких-нибудь двух недель. Их обучили только действиям одиночного бойца на местности и кое-как научили владеть оружием. И если шестнадцатилетним юнцам у моста все же удалось ошеломить противника, то лишь потому, что выбранная ими позиция находилась в вопиющем противоречии с элементарными правилами военной науки, да и вообще вся оборона моста была бессмысленна с точки зрения мало-мальски разумной тактики. Она больше походила на «индейскую засаду», которую куда скорее разгадали бы их заокеанские сверстники — бойскауты, чем кадровые военные.

Приклад пулемета больно ударял Шольтена по плечу. Он не старался бить по разным целям, а взял на мушку одну-единственную фигуру в светло-зеленом и метил только в нее. Он видел, как слева и справа от мишени отскакивали фонтанчики штукатурки, и продолжал стрелять. Пулемет трясся и рвался с двуноги.

— Ну, крепче, Мутц! Держи, тебе говорят! — вопил Шольтен, и Мутц, лежа на спине, левой рукой прижимал сошки к земле, а правой подправлял ленту, А Шольтен все нажимал и нажимал на спуск. Он увидел, как солдат стал падать вперед, медленно, очень медленно, но продолжал стрелять, пока тот не распластался во весь рост на земле.

Карл Хорбер строчил из пулемета как одержимый. С искаженным лицом, крича во все горло, строчил и строчил по солдатам, прижавшимся к стенам домов.

И тут начался кромешный ад.

Точно неуклюжий, сытый дракон, танк изрыгнул огонь, он залязгал гусеницами по левой, потом по правой стороне улицы. Вспышка пламени, треск и грохот разрыва, барабанная дробь осколков, и через секунду все повторилось снова. Светло-зеленых как ветром сдуло с улицы, лишь трое или четверо остались лежать на земле. Но теперь уже и ребята на мосту попали под обстрел. Пули со звоном отскакивали от выступа парапета, щелкали по бутовым глыбам и разлетались во все стороны.

Тогда и Шольтен, подобно Хорберу, стал бить наудачу, бешено вращая ствол пулемета. Лента кончилась. Мутц подсунул новую, руки и ноги тряслись. Шольтен вставил ленту, она заклинилась, он еще раз отдернул крышку ствольной коробки и поправил ленту. И с перекошенным лицом снова нажал на спуск.

«Пока только одного», — подумал он, и перед его глазами возник малыш Зиги. И тут же вновь он обнаружил светло-зеленых. Они успели укрыться в домах и теперь нещадно палили из окон верхних этажей. А у въезда на мост по-прежнему торчал танк, изрыгая огонь и тяжело переваливаясь, точно допотопное животное.

Юрген Борхарт по-прежнему сидел на своем дереве. Он уже давно сменил самозарядную винтовку на обычный карабин.

— Куда годится эта дрянь? — выругался он и взялся за «К-98». Чувствуя себя в безопасности, он спокойно и методично брал на прицел одно окно за другим. Засевшие там, видимо, никак не могли догадаться, откуда такая напасть. То один, то другой из светло-зеленых высовывался из окна и выпускал очередь по пулеметным гнездам на мосту, подставляя себя под пули Борхарта. Тот видел, как после его выстрелов от окна испуганно отпрянул сначала один, потом второй, а третий повалился на подоконник, безжизненно свесив руки.

Вальтер Форст просидел у себя под мостом, пока не завязалась перестрелка. А теперь он лежал на откосе, у самых перил моста, далеко от своего надежного укрытия, и следил за танком. Тот двигался то вправо, то влево, стреляя из всех стволов, а один раз пополз было прямо на него, на Вальтера Форста, и тот уже был уверен, что его заметили, но вскоре танк повернул и направил башенное орудие в противоположную сторону. После того как это повторилось несколько раз кряду, к Форсту вернулось самообладание.

«Ни черта они из своего танка не видят, — решил он, — иначе не стали бы так бессмысленно палить в белый свет, как в копеечку». Он медленно подсунул свой фаустпатрон под перила и замер. «Надо бить в самую середину, — сверлило в мозгу, — надо влепить точно между башней и корпусом. Это заткнет им глотку».

Танк опять пополз по той стороне моста, где залег Форст. «Почему они топчутся на месте? Почему не пытаются уничтожить нас с тыла?» — спросил себя Вальтер Форст и тут же нашел ответ: они думают, что здесь засела команда подрывников, которая выжидает подходящий момент, чтобы взорвать мост.

— Если он еще раз подойдет поближе, я выстрелю, — прошипел Форст. — Можешь поставить на себе крест, — погрозил он танку. — Я не шучу!..

Тут танк опять пополз прямо на него.

— Вот только поверни — тут тебе и каюк! — прошептал Вальтер Форст, и глаза его заблестели. Он лежал, притаившись, все в нем дрожало от напряжения. Танк снова повернул в сторону. Форст прицелился поточнее, нажал на спуск.

Из трубки, зажатой под мышкой, вырвалась огненная струя. Ему показалось, что прошли секунды, минуты, часы, а на самом деле не прошло и десятой доли секунды, как крышка люка взлетела в воздух и из отверстия повалил черный дым.

Танк завертелся на месте со скрежетом, лязгом и грохотом, будто захмелевший великан.

А потом остановился.

— Это я его! — завопил Форст. — Это я! Ребята, я подбил танк, ура!

Вальтер Форст словно рехнулся. Изо всех глядящих на мост окон трещали выстрелы, а он поднялся во весь рост и закружился в индейском танце. Остальные наблюдали за взрывом со злобной радостью.

«До чего же хладнокровен, сукин сын! — мелькнуло у Шольтена. — Ну и спокоен, собака!» — И он продолжал вести огонь по окнам.

— Влеплю ему заряд прямо в задницу, если он сию же секунду не уберется, — заскрежетал зубами Борхарт. — Вот провалиться мне на этом месте!

Но Вальтер Форст уже исчез; пригнувшись, он одним прыжком укрылся под мостом. Вверх по улице ползли еще два танка. Без пехоты. Солдаты давно уже попрятались где-то, черт их знает где. Вероятно, в домах.

«Шерманы» остановились в двадцати метрах от въезда на мост и открыли огонь. Из вращающихся башен вырывался огонь то по правому, то по левому пулеметному гнезду. Шольтен лежал за пулеметом и расстреливал уже третью ленту. Теперь он бил и по танкам. «Какая дичь, — думал он, — с пулеметами против танков, бред какой-то!»