Лев Правдин - Область личного счастья. Книга 1 Страница 16

Когда звонил телефон, она отвечала таким певучим, нежным голосом, что даже Крошка пожалела ее:

— Женька, у тебя, может быть, живот болит? Ты скажи.

Когда тридцатку задерживали у пятой диспетчерской встречные лесовозы, Мишка Баринов заходил к ней. Он садился против влюбленной росомахи. На чумазом от газовой копоти лице его мрачно горели бешеные глаза.

Он молчал, зная, что бесполезны сейчас слова. А она, далекая от него и от всего окружающего, просто не замечала его отчаянных переживаний. Тем более, что он ничего не говорил. Сидел и молчал. Но однажды, не выдержав, он хрипло спросил:

— Все ждешь?

Она, прикрыв белыми веками неспокойные глаза, вскинула голову:

— Ну и что? Жду!

— Он же и не думает о тебе и, может быть, смеется над тобой.

— Ах, если даже так!

— Он тебя, Женька, не замечает.

— Заметит.

— Да не будет по-твоему; у него, наверное, еще и не такие, как ты, бывали.

— А такой не было. Миша, забудь меня. Все равно я люблю другого.

Уронив голову, разметав по столу пышный чуб, Мишка простонал:

— Никого ты не любишь, Женька. Вся любовь твоя выдуманная.

Женя вспыхнула и в самом деле стала похожа на росомаху, злую лесную зверюгу.

— Ф-фу! Это как раз не твое дело.

Рванула ручку телефона.

— Крошка, где же твоя встречная?.. Да говорю же, тридцатка здесь газует… Терпенья нет… Это как раз не твое дело.

Так прошли две ночи, но и на третью он не пришел. Не пришел и Гольденко, потому что жесткая рука Корнева поставила его на место. Опять заходил Мишка Баринов и мрачно сверкал глазами. Ну что ему надо от нее? Подумаешь, какая страсть под северным сиянием! Прямо испанец.

Наконец это ей надоело. Она поняла, что герои — народ чрезвычайно молчаливый. Только и знают, что совершают подвиги, на девушек внимания не обращают, писем не пишут и вообще без боя не сдаются.

И она решилась.

Нарядилась с особой тщательностью, повязала белый пуховый платок, который особенно шел к ее румяному круглому лицу и делал его задумчивым и печальным. Вместо рабочего кожушка надела зимнее пальто, несколько легковатое для севера. Да разве страшен ей мороз?

Для начала Женя решила зайти к Валентине Анисимовне. У них были общие интересы — обе увлекались вышиванием, и вышивали хорошо. Валентина Анисимовна, прожившая столько лет в тайге, была очень довольна, что в леспромхозе есть девушки, с которыми можно посоветоваться насчет того, что к лицу, какие сейчас моды. Девушки, знающие толк во всем этом.

Она приветливо встречала их, расспрашивала о доме, о родных, давала советы, как надо жить в тайге. Жить достойно и просто.

Был полдень, невысоко над тайгой сияло солнце, пробиваясь сквозь морозную дымку. Солнце уже светит по-мартовски, но греет еще слабо. В это время — Женя знала — директор уезжал на лесоучастки, Виталий Осипович вообще редко бывал дома, а ребятишки в школе.

— Валентина Анисимовна одна сидела в своей просторной, сверкающей чистотой кухне. Она обрадовалась Жениному приходу.

— Вот и хорошо, что ты зашла, Женичка. А я мужикам моим рубашки к лету вышиваю. Ну да, залётке моему и Виталию Осиповичу. Кто же ему сделает?

«Я сделаю, я», — хотелось сказать Жене, но она сдержалась, отчего пришлось вздохнуть.

Валентина Анисимовна принесла начатую вышивку. Вот она начала, но еще не знает, кому. Мелкие розовые и красные розы по коричневой кайме. Будет очень красиво. Наверное, инженеру пойдет, красное идет брюнетам.

— Ой, какой же он брюнет? — вздохнула Женя. — У него же такое лицо, какое-то бледное. Нет, ему надо васильки по золотой кайме. А глаза у него как раз серые.

Женя вспыхнула так, словно на ее щеках вдруг оказались вышитыми эти красные розы, и глаза стали как васильки.

— Ой, Женичка, — засмеялась Валентина Анисимовна.

— Ну, Валентина Анисимовна, какая вы! Я только сказала, как лучше…

Но разве обманешь бабу рязанскую? Она со вздохом провела по вышивке своими полными белыми руками. Поглаживая красные и розовые цветочки, говорила:

— Он, Женичка, очень пережил много. На фронте израненный весь. Он и во сне командует все и даже стонет.

— Стонет?

— Да, представь себе. У него немцы невесту на свою каторгу угнали. Он сейчас кипит весь, виду только не подает, но я-то знаю. Ненавидит, а бить их, этих извергов, ему нельзя. Он от этого и не поправляется. Кровью сердце обливается на него глядеть. Вот, Женичка. Его пожалеть можно, а больше ничего. Пусть у него сердце отойдет.

У Жени дрогнули губы, а в горле застрял какой-то клубок. Она поспешно выдернула из рукава платочек; на тонком батисте — голубые васильки.

— Вот так, Женичка.

Валентина Анисимовна сочувственно погладила Женю по щеке и взяла платочек. Голубые васильки, вышитые искусной Жениной рукой. Один василек потемнел от слезинок, от этого узор стал еще красивее.

— Вот это и вышивать надо. Ты про это говорила, Женя?

Женя, наконец, одолела свое волнение. В общем, правильно сказала старшая росомаха Клава, — она дура. Если герой, — то, значит, ордена и почет. А под орденами что — их ведь на сердце носят? А что у него в сердце? Какое ей дело? Она любит, она любит его.

Она будет любить его молча, она ничего не скажет ему и ничем не обнаружит своей любви. Потом. Пусть пройдет время, у него отойдет сердце, и он сам заметит и ее, и преданную ее любовь.

Она совершенно овладела собой и даже сумела равнодушно сказать:

— Вы ничего не думайте, Валентина Анисимовна. Я к нему именно так и отношусь, как… к герою. Мне его очень, очень жаль. И невесту его. Я бы разорвала этих гадов — фашистов. Правда, васильки ему к лицу? Даже так лучше, один светлый, другой потемнее. Я вам помогу вышивать, мне по целым ночам все равно делать нечего.

ТАЕЖНЫЙ ПЛЕН

В этот вечер, собираясь на дежурство. Женя надела свое старое рабочее платье и вязаную синюю кофту, те самые, что надевала до того, как были прочитаны стихи про одинокую сосну. Новые платья сложила в чемодан. Ничего этого сейчас не надо. Ее любовь совсем не такая, чтобы наряжать ее в шелковые платья.

Наконец-то нашлось время перешить пуговицы на своем кожушке. Теперь он не будет сжимать грудь, когда придется вздохнуть поглубже.

Она оделась и вздохнула. Нет, теперь не давит.

Тридцатка все равно ждала ее у гаража. Приняв машину от сменщика, Мишка Баринов всегда находил какие-то неисправности. Он копался в моторе, поглядывал на дорогу. Что бы там ни было, он любит Женю и добьется своего.

Едва только в свете фар появилась Женя, машина оказалась в полной исправности.

Поехали. Женя сосредоточенно смотрела на знакомую дорогу, на груды снега по краям, на свет фар, теряющийся в темноте, и молчала.

Мишка украдкой наблюдал за ней. Он растерялся немного. Женя была прежней и вместе с тем чем-то не похожей на себя.

«Не вышло, — подумал он, — сорвалось».

И спросил:

— Все кончено?

— Ничего и не начиналось, — сухо ответила она.

— Я же тебе сказал — ни черта не выйдет.

— И не надо. А тебе-то какая печаль?

— Ну и ладно! — от гнева Мишка не находил слов и у будки так нажал на тормоза, что Женя едва не ударилась головой о стекло. Она открыла неподатливую дверь кабины и выпрыгнула на снег.

— Раскаешься, Женька! — крикнул Мишка, с грохотом захлопывая дверцу.

Женя ушла не оглянувшись.

Марина не ждала ее так скоро. Еще больше удивила Женина сдержанность и спокойствие. Казалось, ей доверена тайна, значимость которой обязывает к строгости.

— Женя, ты сегодня прелесть. И не опоздала, и в этом платье.

— Разве в хорошем платье хуже? — подозрительно спросила Женя.

— Да, но в лес, в эту копоть? Нет, ты сегодня очень мила. Ты вообще красивая. Ну, вот тебе график. На погрузке одна тридцатка. Я с ней поеду. Не ревнуешь?

Женя засмеялась. Определенно Марина очень хорошая подруга. Верно, не такая общительная, как сама Женя, и не так много смеется и болтает. Она симпатичная. Волосы, у нее очень красивые. Светлые и пышные. А глаза зеленые. Брови, как шнурочки, но она их не бреет. И ресницы, какие бывают только у киноактрис. Губы тонкие очень. Но она не злая, говорят, у злых тонкие губы. А Марина очень добрая. Все красиво в ней.

И одеваться она умеет. Даже простое, будничное выглядит на ней очень красиво. Сколько раз Женя пыталась подражать ей, но получается не то.

Завклубом Леша Крутилин сказал, что Марина похожа на Психею. Женя спросила, на кого похожа она. Леша ответил: «Вы похожи на Пышку». Она обиделась, но он дал ей книгу Мопассана, она прочитала и перестала обижаться. Только она никогда бы не поддалась этому пруссаку, чтобы выручить из беды каких-то там буржуев.

Когда Марина спросила, не ревнует ли она к Мишке Баринову, Женя вздернула плечи, чтобы сказать свое обычное «ф-фу», но вместо этого засмеялась: