Сью Таунсенд - Публичные признания женщины средних лет Страница 16

Должна предупредить Вас, читательница газеты «Дейли мейл»: если я узнаю, что Вы публично заявляли о моей связи с Чарльзом, я натравлю на Вас мэрию города Лестера (ту ее часть, которую лично коррумпировала).

Я Вас предупредила!

Ни о чем…

Во вторник на этой неделе я с огромным удовольствием приняла участие в сборе средств для нуждающихся. Речь не о лотерее — в данном случае в роли нуждающихся выступали сценаристы, и каждый получил по пять тысяч фунтов стерлингов.

Организует эту раздачу призов общество «Драматурги Пирсон-телевижн». Мотивы их похвальны, но движет ими не чистый альтруизм. Телевидению нужны писатели. Без писателей телевизор превращается в мертвую мебель и погибает. Как ни странно, многие на первый взгляд умные телезрители не понимают, что к созданию кино писатели тоже имеют отношение. Актеры привыкли, что на улице к ним подходят поклонники со словами:

— А я видел вас вчера по телевизору! И как это вам удается так удачно импровизировать, вы были потрясающе умны (варианты: смешны, заставили меня рыдать).

Некоторые актеры принимают эту плохо замаскированную лесть на свой счет.

— Спасибо, — скромно бормочут они, царапая свою далеко не скромную размашистую подпись в альбоме для автографов или на каком-нибудь мятом листочке, извлеченном со дна сумочки поклонницы.

Другие актеры, которые почестнее, режут правду-матку:

— Слова придумываю не я, а автор.

Но обычно и это не помогает. Попробуйте объяснить десятилетнему ребенку, что Майкл Джексон раньше был черным, а леди Эдна Эвередж[16] на самом деле — мужчина по имени Барри Хамфриз, питающий слабость к высокому искусству, в особенности к античной литературе. Потому-то я рада участвовать в проекте, где прославляют и поощряют молодых сценаристов. Сказать по правде, не такие уж они и молодые, но все это относительно. Я уже привыкла к двенадцатилетним регулировщикам с жезлами в руках. Недавно в магазине сердитая покупательница, размахивая бракованным кошельком, требовала заведующего. К моему удивлению, из кабинета в глубине зала вышла восьмилетняя девочка. Этот ребенок (ей бы играть в дочки-матери с Барби и Кеном) отчеканил наизусть параграф из Закона о защите прав потребителей — в применении к кошельку, у которого три месяца назад отвалились кнопки. Должна заметить, что, вопреки обыкновению, на сей раз я была на стороне магазина. Хозяйка кошелька, как мне показалась, кнопок не щадила. Наверняка рвала что было сил, то и дело открывая кошелек. И вообще, чего ради ждать три месяца? Сама же сказала, что работает рядом, в городе. Зашла бы и пожаловалась в первый же день, как только кошелек не застегнулся. Не хотелось бы отвлекаться, но я все же доведу до конца рассказ об этой маленькой человеческой драме. Ребенок-заведующая предложила женщине кредит в размере стоимости кошелька (очень великодушно с ее стороны, решила я). Жалобщица обвела взглядом ряды кошельков на полках (выбор был огромный), заявила, что ни один из этих кошельков ей не нравится, и потребовала 9,99 фунтов наличными. Тут я хотела вмешаться и высказать ей все, что о ней думаю, но удержалась, лишь позволив себе чередой улыбок и закатыванием глаз просемафорить свою солидарность ребенку-заведующей. Однако отвлекаться, повторюсь, не хотелось бы…

Когда сценаристам вручили чеки, состоялся небольшой банкет — мы чуть выпили и закусили, — потом сфотографировались все вместе. Наконец народ разошелся, остались только писатели, девушка-танцовщица (подруга одного из сценаристов), несколько бутылок вина и я. Опасное сочетание.

Гораздо, гораздо позже мы ввалились в такси, а еще часа два спустя сценаристы и танцовщица стояли на улице в Сохо и радостно махали вслед такси, которое увозило меня к вокзалу Сент-Панкрас, на поезд до Лестера.

В половине двенадцатого ночи я позвонила из поезда мужу и произнесла слова, над которыми так издеваются противники мобильных телефонов: «Алло, я в поезде».

Я проспала Кеттеринг, Маркет-Харборо, Лестер и бог знает что еще и проснулась в неподвижном составе на темной пустынной станции. Я покинула здание вокзала, где шаги множились гулким эхом, и вышла на улицу. Ноттингем обезлюдел. Таксисты давно храпели под одеялами. В маленькую привокзальную гостиницу меня впустил мужик в подтяжках.

— Только наличными, — подозрительно прищурился он.

Мне еще не доводилось видеть в одном месте столько пластикового шпона, но спала я довольно крепко. Выглянув утром из окна номера, я заметила внизу канал, грязный и глубокий. Мелькнула мысль: не броситься ли в него? Но потом я решила, что жизнь должна продолжаться, даже у таких дураков, как я.

Дом моей мечты

— В Корне продается дом с лесным участком, — заметила я как бы между прочим, но муж-то знает, что под моей мягкой внешностью кроется помесь Пола Пота с Джоан Кроуфорд[17]. Я никогда ничего не говорю просто так. Поэтому он все понял, включил сигнал поворота, и мы свернули на Корн.

Корн — это не штаб-квартира производителей заменителя мяса, который уважают вегетарианцы, а большая деревня, сплошь из звездных вилл. Тут живет магнат плоских животов Розмари Конли[18]. Кстати, живописная речка, собравшая в деревне столько звезд, протекает именно через ее участок. Должно быть, бедняжка подбирает живот, протекая мимо.

Дом назывался «Одинокий ясень». На воротах, рядом с изображением вздорной клыкастой овчарки, висел замок. Не помню, то ли я под калитку подлезла, то ли перемахнула через нее. Я была в азарте, потому что увидела лесной участок.

Судя по моим последним фотографиям, детство, юность и всю взрослую жизнь я провела в подземных ночных клубах, но на самом деле я выросла, можно сказать, на природе. Ребенком лазала по деревьям и устраивала норы в густых зарослях, осенью собирала каштаны и желуди, а весной рвала чистотел и примулу. Летом я брала бутылку воды, бутерброд с вареньем и устраивала пикник в тени какого-нибудь раскидистого дерева, а зимой, в снегу (в моем детстве снег всегда шел), с огромным наслаждением первой оставляла отпечатки своих сапог на снежной целине. Я знала каждое дерево в лесу, и когда начались безжалостные вырубки, чтобы освободить место под жилые участки, мое сердце было разбито.

— Продают задешево, потому что поместье разграблено, — сказала я мужу, шагая лесом по тропинке. — Но здесь тринадцать акров.

Он и ухом не повел. Смолчал, не ткнув меня носом в тот факт, что нам некогда следить и за своим садом, размером с ломоть хлеба, где всего-то пять деревьев. Дом еще не был виден, но вдалеке уже показался загон для скота. Мы прошли мимо заросшего теннисного корта с провисшей сеткой, мимо летнего домика на лужайке.

Взобрались на небольшой холм, и вот он, дом — темный, заколоченный, словно из фильма ужасов. Того и жди, блеснет молния, грянет гром и вдалеке раздастся вопль. Мы осмотрели хозяйственные постройки, оранжерею и теплицы. Бассейн зарос грязью, но сад был чудный — даже зимой. Пруды, кирпичная беседка, повсюду деревья и дивная смесь запахов хвои и гнилых листьев. Я ослабла от желания. Я его хотела. Хотела, даже не заходя внутрь. Представляла, как мои внуки будут бегать по лесу. Как я буду работать в летнем домике. Как муж заменит все сто стекол в оранжерее. (Странно, но он не разделил этой моей мечты.)

Увидев фасад дома, я чуть не лишилась чувств от радости. Ставни, прелестный балкончик в стиле короля Эдварда, с витыми железными перилами, красавица-дверь. Вышел бледный мужчина, весь в угольной пыли. В руке он держал фонарь. Желаем ли мы «осмотреть дом внутри?»

— Да! — чуть не крикнула я. — Конечно, желаем осмотреть внутри. Это наш дом. Мы тут будем жить!

Батарейки в фонаре нашего бледного гида садились, а все окна были заколочены, поэтому мы то и дело спотыкались в потемках. Но я углядела великолепные оконные рамы, потолки, полы и камины и поклялась, что поселюсь здесь и тут станет светло, тепло и уютно. Мы поблагодарили бледного мужчину, и тот опять скорчился у своего угольного камина.

На следующий день я вернулась с сестрой Кейт и двумя дочерьми. Кейт пришла в восторг, зато дочери отпрянули в ужасе. Мы помчались в агентство недвижимости, где молодой человек сообщил мне, что дом уже продан.

— Ну и ладно, — с облегчением сказали мои дочери, глядя на мое безутешное лицо. — Что в нем хорошего, в этом доме? «Одинокий ясень»! Придумали название!

— А как бы ты его назвала? — спросила я, затягиваясь очередной сигаретой.

— «Прах и пепел» не пойдет?

Мы все засмеялись, но я не так искренне, как остальные.