Павел Верещагин - И танки наши быстры Страница 16

Эксперт тем временем уложил свой саквояж и подошел к стоящим в дверях.

— Ну-ка, золотая рота, дайте огоньку, — смущенно попросил он. Ему была неприятна происходящая сцена.

Бурцев поднес зажигалку к его сигарете и закурил сам.

— Что, боишься? — презрительно спросил опер и опять замахнулся. — А когда душил ее, не боялся?

Молодой опер скосил взгляд на старшего коллегу. Тот нажимал кнопки телефона с каменным лицом. Ему не нравилось происходящее, но он не вмешивался — видимо, это на их службе принято не было.

«Этот далеко пойдет», — почему-то подумал Бурцев о молодом.

Они с экспертом курили, стараясь не обращать внимания на разворачивающуюся сцену.

— Опусти руку! Ну! Руку опусти. Не слышал?

Эксперт встретил взгляд Бурцева и отвел глаза.

— Как это он ее? — спросил Бурцев.

— Задушил ремнем от брюк, — неохотно ответил эксперт.

— А он что, правда, псих? — вполголоса спросил Бурцев. Тот неохотно пожал плечами. Бурцев понял: милиции полагается задавать вопросы, а не отвечать на них.

— Может быть. А может быть, состояние аффекта. Перевозбужден. И неадекватно реагирует. — Эксперт сделал шаг к столу и раздавил свой окурок в пепельнице. — А то и просто дуркует. Так тоже бывает.

— Но ведь если он псих, ему ничего не будет? Медик как-то странно посмотрел на Бурцева.

— Если экспертиза признает невменяемым. Но в спецпсихушке тоже не сладко, — заметил он.

За их спиной послышался удар и звук падающего тела.

— Зачем вы деретесь? Мне же больно! — вскричал пристегнутый.

— На место! — с презрением прокричал опер. — На табуретку! Быстро!

Псих, ограниченный пристегнутой рукой, закопошился на полу и принялся карабкаться на табуретку.

Медэксперт мельком взглянул в их сторону и покачал головой.

В это время старший опер повесил трубку и стал собирать бумажки на столе.

— Все, Серега! Кончай! — объявил он. Молодой опер стоял, собирая губами кровь с разбитого кулака. — Все ясно! Я дозвонился до участкового по месту жительства. Все подтверждается. По документам — она его жена. И была прописана в квартире. А на самом деле — вместе не жили.

— А как у него с вменяемостью? Известно? — спросил эксперт. — Как брак-то разрешили?

— Раньше состоял на психучете. Но агрессивности не проявлял. Жил с матерью. Соседи отмечали странности — и все. Потом мать похлопотала, с учета сняли… Она была какой-то деятель в комитете по здравоохранению…

Псих на табуретке, казалось, не слышал этого рассказа, всхлипывая и трогая пальцем быстро вздувающуюся гематому под глазом.

— Потом ему и вообще стало лучше. Пристроили его на работу на почту. Даже в самодеятельности стал вступать. А потом заметили, что кто-то письма вскрывает. Вышел конфликт с начальством. У него срыв. А потом еще… Коллеги вызвали скорую… Опять поставили на учет. С работы, ясно дело, уволили.

— Обычная история, — подал голос медэксперт.

— А полгода назад его мать умерла. Он и вообще пошел вразнос. Жил, продавая родительские вещи. Был пойман на том, что прятался в общественном туалете и подглядывал за женщинами. Участковый хлопотал о госпитализации, но ему отказали, сказали, раз не агрессивный, то и оснований нет. Связались с женой… Она устроила ему домашний присмотр. Но вот сегодня, похоже, сиделки не углядели…

— Да, обычная история, — повторил эксперт.

— Короче, все. — Старший опер с удовлетворенным видом сложил бумажки в папку и защелкнул кнопки. — Преступник взят на месте. Мотив есть. Орудие изъято. Картина ясна. Раскрыто по горячим следам. Нам — плюс. Можно сворачиваться и передавать в прокуратуру. А уж они пускай решают, что с ним делать.

— Это был порыв минуты! — торопливо повторил пристегнутый. — Я не сознавал, что делаю…

— Ах, ты все еще не успокоился? — спросил молодой опер. И опять шагнул к пристегнутому, отводя назад сжатую в кулак руку.

— Оставьте меня в покое, гадкий человек! — заплакал больной.

Эксперт досадливо крякнул.

— Серега, дай покой, — поморщился старший опер.

— А вы что стоите, как в цирке?! — сердито прикрикнул он на Бурцева и санитара. — Выносите!

Санитар бойко вышел вперед. Он огляделся вокруг, сдернул с дивана накидку и расстелил на полу рядом с телом. Обошел сбоку, нагнулся, подхватил тело под мышки.

Бурцев так и остался стоять у дверей. Санитар поднял на него голову.

— Ну, елы-палы, давай! Хватайся!

Бурцев почувствовал дурноту и с усилием сглотнул.

— Ты на лицо-то не смотри! Не смотри! — крикнул бывалый санитар.

Бурцев справился с собой, подошел, подхватил под коленки и они, приподняв, переложили труп на покрывало.

Псих на табуретке болезненно дернулся, но, опасливо поглядев на молодого опера, ничего не сказал.

Санитар связал покрывало двумя узлами — в головах и в ногах — наподобие гамака.

— Берись!

Бурцев взялся за узел в ногах. Убийцу охватило беспокойство. Он задергал пристегнутой рукой.

— Куда вы ее! Не уносите. Она еще встанет. Меня же накажут…

Бурцев и санитар, перетаптываясь и шаркая, двинулись к дверям.

Проходя в двери, санитар задел выступающей круглой частью узла за косяк. Раздался глухой стук.

— Тише, ты, не налегай! — сердито крикнул санитар.

— Куда вы ее! Пусть она сама идет! — Краем глаза Бурцев видел, что убийца вскочил с табуретки и забился.

На лестничной площадке возникла заминка — кому идти первому.

— Иди, иди! — мотнул головой вниз по лестнице санитар. — Ногами вперед. Теперь можно.

Остаток дня Бурцев просидел дома. Он никому не звонил и сам не отвечал на звонки. Пробовал смотреть телевизор и никак не мог сосредоточиться на том, что говорили с экрана. Несколько раз заглядывал в холодильник, но там ничего не было, да и есть как-то не хотелось.

Дважды Бурцев поднимался по лестнице и звонил в восьмую квартиру. Он волновался за Настю. И до убийства-то девушка была явно не в себе, а теперь и представить было трубно, каково ей. К кому из соседей она могла пойти, он не знал, но в любом случае ей пора было уже вернуться. Однако на его звонки никто не отзывался, и как Бурцев ни прислушивался, ему не удалось услышать за дверью никаких признаков жизни.

Но уже после десяти часов кто-то позвонил Бурцеву в дверь. Удивляясь позднему гостю, Бурцев открыл двери и увидел на пороге Настю.

— Вы еще не спите? — спросила она. — Я увидела, что в окнах горит свет…

— Не сплю. Проходите, — сказал Бурцев.

Но девушка осталась стоять на пороге.

— Спасибо. Я на минутку.

Она посмотрела в лицо Бурцеву. В полумраке лестницы Бурцеву было плохо видно выражение ее лица.

— Какой ужасный день… — проговорила Настя. — Какое несчастье…

— Да.

— Бедная Валентина… Бедная… Бедная… Вот так жил человек, жил… И вдруг его не стало… А ведь на ее месте должна была быть я…

Бурцев пожал плечами:

— Не думайте об этом. Вы не должны об этом думать. Настя кивнула. И неуверенно переступила с ноги на ногу.

— И Коля… — добавила она. — Его тоже очень жалко… Он ведь совсем не злой… Только очень замкнутый… И совсем беззащитный… Ну, вы понимаете…

— Если он болен, то его не станут сажать с уголовниками, — сказал Бурцев. — Поместят в больницу… Будут лечить.

— Да? — с надеждой взглянула ему в глаза девушка.

— Конечно! — отвел глаза Бурцев.

Настя кивнула. Было заметно: она цепляется за любую соломинку, чтобы убедить себя в том, что все не так плохо. Бурцев исподтишка внимательно на нее посмотрел. Что-то в ее поведении было не совсем так…

Она вздохнула, хотела сказать еще что-то, но сдержалась и не сказала.

— Простите, пожалуйста, что я так ворвалась… — помолчав, проговорила Настя. — Но я, оказывается, боюсь идти в свою квартиру… Вы меня не проводите?

— Конечно.

Бурцев накинул куртку и вслед за девушкой вышел на лестницу.

Они поднялись на Настин этаж. В квартире царил все тот же беспорядок. Кресло было опрокинуто. Диван сдвинут с места. На полу был мелом очерчен контур тела.

— Давайте я помогу вам прибраться, — предложил Бурцев.

— Нет, нет, не надо. Завтра… А сейчас я лягу здесь, на диванчике…

Бурцев зажег все огни, которые нашлись в доме, и все же кое-как расставил мебель по местам. Не сговариваясь, они не стали оставаться в гостиной, а прошли на кухню и сели у барной стойки.

— Хотите, пойдемте ночевать ко мне? — сказал Бурцев. — У меня места много. Семейство уехало отдыхать…

— Спасибо. Но если я сегодня себя не пересилю, потом уже никогда не смогу здесь жить.

Бурцев согласился.

Настины глаза, покрасневшие от слез и волнений сегодняшнего дня, блестели.

— Говорят, в таких случаях нужно выпить водки, — сказала она. — Как вы думаете?