Евгений Будинас - Давайте, девочки Страница 16

И они отправились на танцевальный бал в Дом офицеров.

Они рвались тогда к красивой жизни. И, если уж выбирались на платные танцы, то раскалывались на семьдесят копеек с фрэнда (что было на двугривенный, а то и на два дороже, чем в других танцзалах), и шли только сюда – в роскошный дворец в стиле ампир, где большой эстрадный оркестр всегда начинал танцевальную программу с «Венского вальса» Иоганна Штрауса…

…Рыжюкас любил приходить сюда, на уютную под сенью каштанов площадь, совсем неподалеку от Ленкиного дома и прямо перед ансамблем «старейшего университета Европы», куда и вход стал теперь платным, разумеется, не для студентов, а для туристов.

Это смешно, потому что раньше в плохую погоду они с Ленкой через грязноватый и мрачный проходной двор пробирались сводчатыми коридорами этого «исторического ансамбля», его темными двориками и запутанными переходами со скрипучими половицами дощатых лестниц, чтобы попасть в самую дальнюю аудиторию филфака – маленькую каморку, буквально на два стола, как специально созданную, чтобы здесь беспризорно целоваться.

Но вряд ли туристов туда водят…

Иное дело показывать им бывший Дом офицеров с белоснежной колоннадой под новым флагом республики, где теперь разместилась резиденция президента – этот бывший Дворец епископов, пожалуй, и впрямь, самое элегантное из всех городских средневековых зданий!

Недавно, оказавшись здесь на официальном приеме, Рыжюкас с ностальгической нежностью рассматривал старинный узорный паркет, по которому важно прохаживались дипломаты и даже президенты европейских государств. Тот самый, теперь лакированный, а тогда до зеркального блеска натертый пчелиным воском, паркет, с которого его однажды вытурили за попытку и здесь отколоть запрещенный буги-вуги.

…Конечно, на заводскую подсобку эти залы походили не больше, чем раскошная морская яхта на старую ржавую баржу. С которой Генсу Рыжуку к этой красивой жизни еще предстояло вырваться, получив для начала хотя бы школьный аттестат.

Тут ему, как всегда, помог случай.

Утром он слонялся возле «Хроники» в ожидании первого сеанса. Мать про увольнение с завода не знала, и по утрам Рыжук уходил из дому, как на работу.

Школьный физик и алкаш по прозвищу Ростислав-в-Квадрате возник откуда-то сбоку. Из кармана его засаленного, темно-синего, до самых пят плаща выглядывала чекушка, веселая, как воробей.

– Рыжий! Ты здесь чего? – спросил он, увидев, что Гене готов смыться.

Если в школе Рыжуку и жалко было с кем-то расставаться, так это с Ростиславом-в-Квадрате. В квадрате не потому, что он Ростислав Ростиславович, а потому что его брат Иван Ростиславович преподавал в соседней школе русский язык и литературу, и были они близнецами, похожими друг на друга, как два огурца из одной бочки.

У обоих были засаленные орденские планки на одинаковых, когда-то коричневых, пиджаках в тоненькую, когда-то белую полоску. Но поверить в то, что Ростислав-в-Квадрате воевал, было трудно. Низенький, согнутый, как вопросительный знак, он и мухи не мог обидеть. Мухи, видимо, об этом знали: даже зимой они ползали по ширинке его засаленных штанов.

Когда он совсем не мог вести урок, Витька-Доктор отводил его в «маленькую учительскую», где тот отсыпался до конца занятий на драном диване. А Махлин-Хитрожоп бежал в соседнюю школу за братом Иваном. Иван Ростиславович приходил на урок физики. И тут начинался цирк.

В детстве их, конечно, путали. Близнецов всегда путают в детстве, но их детство давно прошло. Это были старые соленые огурцы из одной бочки, но такие огурцы неразличимы только на первый взгляд. Время оставляет следы даже на очень похожих огурчиках… Кроме того, брат Ростислава был филологом и никогда не знал разницы между Омом и биномом. Правда, в такие дебри он и не забирался, стараясь ничего не объяснять. Только спрашивал, вызывая к доске. Но и здесь он не мог отличить Дизеля от Доктора, а про Рыжука думал, что он отличник Вовик Шмальц.

Поднимался такой базар, что в класс приходила Горькая Мать.

– Иван Ростиславович, – строго говорила она коллеге, которого знала уже много лет. – Я вас очень прошу, идите в свою школу.

Все затихали. А Иван Ростиславович смотрел на нее и, виновато улыбаясь, разводил руками:

– Я вас не понимаю, Лидия Захаровна, – говорил, делая вид, что он – это его брат. – Мне кажется, вы меня с кем-то путаете.

Смыться от Ростислава ему не удалось.

– Ты это куда? – ухватил он Рыжука за плечо. – Жизнь-то как?

– Плохо, – сказал Рыжук неожиданно для себя.

– Небось с Ленкой опять поссорились? – сочувственно спросил Ростислав-в-Квадрате. – И опять «навсегда»?

Про Ленку он все знал. Он у нее был классным руководителем и даже таскал ей от Рыжего записки.

И тут Гене ему все рассказал.

– С завода вытурили, в вечернюю школу с девятью двойками в табеле не берут…

Они сидели в скверике напротив «Хроники». Утро было зябкое, слегка моросило. Ростислав-в-Квадрате выслушал его молча. Потом задумчиво улыбнулся:

– Это ничего… Ты держись. После шестидесяти будет легче… Я вот тоже сегодня на работу не пошел: больничный дали, собираюсь вот, – он похлопал себя по карману, – полечиться…

Ростислав помолчал, что-то в уме прикидывая. Потом оживился:

– Слушай, Рыжий, у меня тут товарищ есть… Вместе прыгали. Это, понимаешь, не забывается… Под Москвой было. Нас долго всему обучали – рация, автомат, толовые шашки… Со дня на день должны были начаться учебные прыжки… Ночью подняли по тревоге со всей амуницией ну, думаю, настоящие тренировки. А потом: «Пшел!»… Ну и пошли кувыркаться в темноте… Кувыркаюсь в свободном полете, думаю: нет парашюта. Мешок какой-то дали, хрен его знает, что в нем. Потом дернуло. Снизу почему-то и вбок. А уже на земле объяснили задачу. Представь себе, почти все до земли добрались. Но в первом же бою уцелели только мы двое… Такое, понимаешь, не забывается…

Рыжук слушал с интересом, как передачу по радио, но его все это слабо касалось…

– Сейчас он директор вечерней школы, – неожиданно решительно повернул разговор Ростислав. – Короче – пошли. Только домой заскочи, возьми документы…

И они пришли в лучшую школу рабочей молодежи в городе – при лучшем номерном приборостроительном заводе, который из-за оборонной секретности называли «Три пятерки».

Когда они вошли в кабинет директора, Рыжук сразу понял, что тут полная безнадега: директор был Ростиславу такой же товарищ, как он – подруга Горькой Матери. Это сразу можно было усечь, увидев, в каком директор был костюме и какой у него кабинет. Один стол полированный чего стоил – на нем хоть в теннис играй…

А Ростислав вполне спокойно вошел, и хоть бы хны:

– Стакан у тебя, надеюсь, есть? – говорит от дверей, вместо «здрасте». – Или из горла будем? – Показал на Рыжука: – Это мой приятель, свой парень… В том смысле, что при нем можно.

А когда этот упакованный и солидный дядя достал из стола два граненных стакана и кусок черняшки с луковицей, Рыжик решил, что кто-то из них троих спятил. И понял, что пора обрываться…

– Вот привел тебе своего, можно сказать, лучшего ученика, – сказал Ростислав, вздохнув, словно любимую дочку отрывал от сердца, – он у нас, можно сказать, круглый отличник. На медаль тянет… Да еще и общественник. Самодеятельность, драмкружок, радиотехнический… Вот только дома у него – швах… Швах ведь? – спросил он у Рыжука.

– Швах, – согласно кивнул тот.

Это было чистейшей правдой.

– Совсем швах у него дома. И на работе тоже швах; с работы пришлось уйти: платят мало, а у него сестренка дома… Или брат? – снова спросил он у Рыжего.

– Брат, – ответил Рыжук, почему-то вспомнив палаш и шпоры.

– Ладно, – кивнул директор. – Давайте бумаги…

– Документы? – Ростислав достал из кармана плаща пакет. – Вот метрики… Справка с работы, но она теперь недействительна, принесешь новую… – Это он Рыжуку. – Табель за четвертый класс… Все. Он пусть пока идет… Ты иди, – это снова Рыжуку. – А остальное я занесу. Табель там, грамоты всякие, дипломы, характеристику… – И пояснил боевому товарищу: – Директриса у нас, понимаешь, больна, бухгалтер с печатью – тоже… Но все что надо я оформлю, заверю и сам занесу… А ты, – Рыжику – пока иди… В какой класс? – Ростислав повернулся к директору.

– В какой класс? – спросил Рыжука его новый директор.

– В десятый, – соврал Рыжук. Что было глупо – в десятом уже вот-вот начинались экзамены.

– Пока в девятый. – Похоже, директор все насквозь просек. И на получение документов не очень рассчитывал. – Пообвыкнешь, а с осени пойдешь и в десятый… Главное вовремя взяться за ум… Значит, в девятый «А». Он у нас самый сильный. Скажи Клавдии Ивановне: я прислал. И сегодня же вечером на занятия, сейчас повторение материала, нельзя пропускать… А с работой ты не переживай, на работу мы тебя устроим…Чтобы потом поступить в институт по специальности. Ты ведь собираешься поступать?