Агония Иванова - Украденные воспоминания Страница 16

Нина молча встала и вышла прочь. Она даже слушать это не хотела.

«Это не единственная школа в районе» — сказала она себе, тщательно вытирая лицо, чтобы на нем не осталось и следа слез, — «не единственная школа в городе…». Она хотела побыстрее уйти отсюда, скрыться, словно прячась от позора, но дорогу ей преградила молодая учительница, проводившая тестирование среди будущих первоклассников. Нина не помнила ее имени, но запомнила, что этой женщине очень понравился Илюша, как впрочем и она ему.

— Постойте, — взволнованно заговорила учительница, — послушайте…

— Я все уже поняла, — отмахнулась Нина.

— Пожалуйста, — не обращая внимания на встретившую ее антипатию, продолжала ее собеседница, — не ходите в коррекционную школу, только не ходите. Вы Илью погубите. Ему нельзя туда, понимаете? Нельзя? Он гениальный ребенок, чтобы вам не говорили. Ему и сюда не стоит. Понимаете? Лицей… Попробуйте договориться, поверьте мне…

Нина восприняла эти слова, как какую-то злую шутку. Она нахмурилась и скрестила руки на груди, готовая к обороне. Речь учительницы и в правду звучала нелепо. Ей ведь не известно, в сколькие школы Нина уже пыталась пристроить сына. Лицей! Только подумать.

— Уйдите с дороги, пожалуйста, — зло сказала женщина.

— Прошу вас… — хотела возразить учительница, но в глазах Нины прочитала ответ на любые возможные вопросы, — вот. Возьмите. Это мой телефон. Помогу, чем смогу… — она сунула Нине в руку какую-то скомканную бумажку с глазами, полными надежды и понимания.

— Нет, спасибо, — пробормотала Нина и быстро ушла прочь. Но бумажку она все-таки не выкинула, хотя собиралась и думала об этом всю дорогу домой.

— Ну, вот что ты бесишься?

Нина мерила комнату шагами. Вид у нее был удручающей — побелевшее лицо с глубокими синяками из-за бессонницы, делало ее похожей на человека, который давно болен какой-то страшной неизлечимой болезнью. Она сейчас была вся, как выбитая из градусника ртуть. Мужчина, сидевший на старом диване в углу комнаты, представлял собой ее полную противоположность, статичный и невозмутимый, как камень.

— Бешусь!? — нервно переспросила Нина, — я, бешусь!?

— Да, ты бесишься, — подтвердил ее муж, Константин Иванович — через пару часов тебе уже будить Илью, а ты себя совсем извела. Ну, ты посмотри!

— Школа… вот именно, что… — медленно проговорила Нина и наконец-то остановилась. На лице ее читалось отчаяние. Константин Иванович не выдержал. Он встал и порывисто обнял женщину.

— Мы должны это принять, понимаешь? — сказал мужчина, — то, что он такой. Не знаю за что это нам, но мы должны принять…

— Да не хочу я принимать! — воскликнула Нина, скинула его руки и отскочила в сторону, — и смириться не хочу! Он будет обычным человеком. Таким же как все. Лучше даже, слышишь?!

Нина думала, что сейчас заплачет, но этого не произошло. Ей было безумно больно, голова гудела, но отчего-то глаза продолжали оставаться сухими. Нине вдруг вспомнилось первое, что сказал ее супруг, когда они узнали о болезни сына. Она до сих пор ненавидела его за эти слова.

«У нас будет другой ребенок, нормальный…». Нина не знала, и думать не хотела, куда Константин в это мгновение хотел деть Илью. В ее понимании не укладывалось: как он мог подумать такое? Как ему вообще такое в голову пришло? Но пришло же!

Нет, никогда. Никому она не отдаст своего мальчика. И никому не позволит причинять ему боль. У него будет нормальная жизнь. Даже лучше.

Эта мысль немного успокоила ее.

— Пойдем завтракать, а то на работу опоздаешь, — сказала она ледяным тоном.

Мужчина только покачал головой. Нина знала, что до сих пор он продолжает думать так, как в первое мгновение, жалеть, что они не поступили иначе.

Ночью поднялся сильный ветер. Оконные рамы в их квартире были уже слишком изношенными, чтобы справляться с ним и поэтому сразу же все комнаты наполнил парализующий безжалостный холод. Нина одевала по несколько свитеров сразу и все равно продолжала мерзнуть.

— Здравствуйте, Антон Леонидович, — говорила она в трубку, стараясь держать ее подальше от уха. Пластмасса остыла до такой степени, что казалась льдом, от соприкосновения с которым по телу разбегались мурашки.

— Здравствуйте, — отвечали ей.

— Это Нина Скворцова. Вы помните, я вам звонила? — продолжала женщина и сделала глоток из кружки с чаем.

— Да, я помню. Нина Семеновна, к сожалению, мне придется вам отказать… — сказал человек на том конце провода, — не подумайте, дело не в вас. Просто школа наша существует на коммерческой основе и количество мест в классах ограничено. Сейчас очередь в первый начинается уже за два года, ну, вы понимаете, приличных школ в городе не много… Мне хотелось бы чем-то помочь вам…

Нина пропустила слова Антона Леонидовича мимо ушей. В его многословности не было смысла, достаточно было сказать простое и короткое «нет». Не прощаясь, женщина медленно опустила трубку на рычаг и обняла кружку пальцами. Через щели в оконной раме сквозил ветер, развевавший легкие прядки волос у ее лица.

Нина мучительно соображала, пытаясь придумать какой-то выход из сложившейся ситуации. Она устала упрашивать, умолять, обижаться, но готова была делать это снова и снова. В ее голове мелькала соблазнительная мысль: а может быть и вовсе забрать Илью на домашнее обучение, самостоятельно заниматься его образованием. Но год-другой и ей все-таки придется вернуться на работу — у Константина дела шли все хуже. Что тогда будет с Ильей?

Содрогаясь от порывов ветра, она вышла на улицу — тонкая и хрупкая, в легком пальто, не спасавшем от холода. Ей просто некогда было думать о том, чтобы поискать или купить что-то теплое.

У ворот она остановилась и прикрыла глаза. С каждым разом ей все больше хотелось забрать отсюда сына и убежать куда глаза глядят. Она отчаянно ненавидела эти ворота, этот забор, напоминающий тюремный, эти белые стены, невысокие ступени, эти зарешеченные окна, эту табличку «коррекционная школа» над дверьми. Это казалось ей страшной несправедливостью — они не должны быть здесь, ни она, ни ее Илюша. Ведь он не такой, он нормальный, он обычный, он такой же, как все… Из последних сил Нина верила в это, как и в то, что однажды ей все-таки удастся пристроить его в общеобразовательную школу. Но при этом где-то в глубине души она не хотела этого, мысленно откладывала этот момент, надеясь избежать его.

Потому что среди сверстников его не ждет ничего, кроме ненависти и отчуждения.

Глава вторая

«На что бы ты могла пойти ради того, во что ты веришь?» — спросила сама себя Нина. Она часто задавалась этим вопросом, и сейчас он стоял перед ней с особенной актуальностью. Всю свою жизнь Нина старательно избегала этой опасной, щекотливой темы, но тема все равно настигала ее. Нина помнила, как бабушка прятала в нижнем ящике комода свои старые, потемневшие иконы и больше всего на свете боялась, что однажды это всплывет наружу: они верят во что-то, кроме партийных идеалов и заветов Ильича. Тогда бы они лишились всего, стали бы предметом всеобщего смеха и презрения, а Нину, несомненно, с позором выгнали бы из комсомола. Поэтому слово «вера» быстро превратилось для женщины в табу, и она оказалась пленницей собственного страха произнести его даже про себя. Но при этом, она все равно верила и чтила, хотя, конечно, не Бога.

Она верила в то, что сможет дать своему ребенку нормальное будущее, а для начала нормальное образование. Она верила в то, что Илья станет хорошим человеком, ничуть не хуже тех, кто ставил на его судьбе клеймо, лишь только заслышав диагноз.

Нина куталась в легонькое пальто, нетерпеливо поглядывая на вокзальные часы.

Сейчас она одинаково сильно хотела двух вещей: чтобы сбылось задуманное ею, и чтобы дождь не пошел еще какое-то время.

Люди, проходившие мимо нее, с интересом оборачивались на стройную молодую женщину, чтобы оценить ее красоту. О своей совсем незаурядной внешности Нина вспоминала очень редко, еще реже об этом вспоминал ее муж. Еще до рождения Ильи она вдруг перестала быть женщиной в его глазах, превратившись в «просто Нину». «Просто Нина» для мужчины никакого интереса не представляла, ее можно было увидеть дома, он изучил ее, как книгу, которую читал много раз.

Человек, которого дожидалась Нина, был совсем иного мнения. Сейчас она была для него — музой, богиней, царицей, загадкой и гостьей из иной галактики. Для ее белокурых волос существовало пока множество поэтических сравнений, а глубину глаз невозможно было описать словами. Нина привыкла слушать его комплименты со скучающим видом.

Сказать, что она его не любила — ничего не сказать. Чтобы все было ясно, стоит признаться в том, что этот человек был директором и одновременно учредителем одного из лучших платных лицеев во всем городе, а Нина была борцом за идею.