Петер Розай - 15 000 душ Страница 16

Эффектный трюк перед началом представления! Здорово! Клокман, прикрывая записную книжку от брызг шампанского, попытался поймать губами летящие капли. Публика разгорячилась. Кто-то кокетливо подмигивал, а в воздухе, чудилось, закружилась метель: конфетти! Серпантин! В тот же миг Рагуза взмыла на брошенном ей канате и пронеслась над залом в лучах прожекторов.

Зрители откупорили бутылки.

«Вот так, — подумал Клокман, — одни веселятся, а другие смотрят на них дома по телевизору».

Орлы вспорхнули с перекладин и закружили в полутьме под куполами.

Трампампам!

Трамтарарам!

Бах! — Под бой барабанов подлетали вверх сандалии и туфли ручной работы.

Чик-чирик! — Фьють!

Ух! Ух! Ух!

Оркестр, который уже давно был в полном составе, грянул: Ух!!! — Дзинь-дзинь-дзинь! Это звякали бунчуки! От них не отставали костяные и деревянные ксилофоны. Наверное, музыкантам этот зал казался широкой пропастью. Заиграли мандолины! За ними балалайки! Загремели литавры! Барабаны! Вступили флейты! Треугольник: динь-динь. Впереди — дирижер! Наконец, зазвенели колокола! Ярким блеском отливали их медные купола, по которым ударяли тяжелыми молотами звонари. И вот что странно: этот колокольный звон и заполонил весь шатер! Даже великан-дирижер, — за время отсутствия Клокмана он успел еще подрасти, — как бы легко он ни управлялся с остальными инструментами, послушно вступающими и умолкающими по его знаку, с этими колоколами, казалось, совладать не мог. Он возвышался над оркестром как башня; под его фраком могло бы уместиться несколько человек; вместо лица у него были пухлые ягодицы, вытянутые как рыбье рыло: черный столп его фрака раскачивался, как поднятый большой палец, как обелиск, как ось солнечных часов: ибо тут велись съемки, и шатер озаряли мириады прожекторов, чьи созвездия вспыхивали, сменяя друг друга, и отбрасывали то туда, то сюда широкие полосы теней. — Зрители перепрыгивали через телевизионные кабели.

Клокману нужно было поторапливаться. Он ведь хотел все учесть, все записать: гонорар! Вот что манило его, как тысячи призывно развевающихся платочков.

Время от времени на миг воцарялась тишина. И тогда манеж разрастался, становился просто необъятным.

Чтобы скоротать время, публика накачивалась алкоголем: будем здоровы!

Булькало пиво и шампанское. Бездонные глотки! Жерла! Кратеры!

Тут под куполом началось какое-то сказочное действо: взошла бутафорская луна. Ее плоский овальный диск, казалось, то увеличивался, то сжимался. По краям свисала во тьму бахрома лохмотьев и нитей.

Переплетение проводов, канатов и брусьев!

А вот и артисты! Двое рослых акробатов застыли в первозданной наготе на трапеции, держась руками за трос. Их пышные волосы нависали над бездной. Внизу в зареве прожекторов, которые не столько освещали, сколько окутывали все пеленой света, их коллеги, такие маленькие, что издали их можно было различить только по мельканию и блеску, выполняли трюки: они летали. Они крутили сальто. Они исполняли пируэты. Они делали «ласточку». Они сплетались в длинную, провисающую, сквозистую гирлянду, сцепившись руками и ногами.

Невозможно было и представить, что они могут сорваться. — Сладкие капли пота.

Клокман видел, как на рядах зрительного зала раскачивались, словно омытые дождем цветы, запрокинутые женские лица. Мужчины выпрыгивали из штанов.

Целая куча штанов.

На самом верху, на краю последней трибуны, — вон они куда забрались, — блестели корпуса телекамер! Били крыльями коршуны и вороны. Зыбилась завеса из потертых кабелей.

Акробаты, сверкая, словно звездочки из драгоценных камней, пушинками витали во мгле. Напоследок они совокупились в полете, слегка придерживая друг друга.

Они дурачились! — Свет погас.

Его погасила Рагуза, которая незаметно, скрываясь в тени, подобралась к лунному диску.

Оркестр грянул туш! Та-та! Тра-ра! Па-па-пам!

Из-под купола посыпались конфетти.

Еще один рекорд!

Разноцветные кружочки летели вниз, сбиваясь в пестрые пухлые комья, которые, словно благодушные чудища, устроили чехарду над манежем. Рагуза поклонилась, подобрав подол покрытого серебристыми чешуйками платья чуть повыше колен.

На трибунах зарыгали. Зрители проголодались: притулившись на ступеньках и ограждениях, они жевали гамбургеры. Еще пакетик чипсов, не желаете? — Самые нетерпеливые уже корчились в темных закутках: желающим раздавали бесплатные презервативы. С пупырышками!

На манеже продолжалось представление. Мы чуть было не проглядели! Мы ведь об этом еще не рассказывали! У края манежа, пошатываясь, кружились два вола, встав на дыбы! Блестели рога. Они шлепнулись и принялись кататься по песку! Их шкуры алели, как гуляш! Из-под арки над одним из проходов появилась длинная процессия.

Впереди шли жирафы и влекли на носилках мертвого или спящего слона. Их охраняли львы. Слон был жив! Он задрал хобот и замахал! В хоботе он держал букет цветов! — За ними шествовали разнообразные крокодилы: они передвигались стоймя и покусывали друг друга. По песку волочились только загнутые колечком кончики хвостов! Они шли, высоко подняв головы! Искрящиеся пасти разинуты, как рогатки! Ребристые бока отливают перламутром.

Взметнулся песок. По манежу вальсировали тигры. Они целовались! В костюмах виднелись прорехи. Тигры-альбиносы.

Теперь со всех концов цирка на арену шествовали животные: они появлялись из-под трибун, сначала шли вдоль края манежа, а затем сворачивали к центру: все по плану!

Взметнулись вверх руки дирижера! Его подчиненные с раздутыми щеками и окровавленными пальцами наяривали как одержимые. Издали этот карнавальный парад напоминал чашу какого-то таинственного цветка: из людей тут были только немощные уборщицы, которые отплясывали в центре, задрав ручищи: сплошь и рядом плешивые и беззубые! Они-то и были венчиком из землисто-серых тычинок в самой сердцевине цветка! — Вокруг них выстроились в ряд иллюминированные аквариумы с хищными рыбами! Лоснящиеся от влаги голубые акулы с розовыми жабрами выпрыгивали из воды и крутили кульбиты в воздухе. Всюду пена, брызги! Из жаберных щелей текла вода! Сверху на трибунах каких-то дуралеев вырвало: только шампанское зря извели! В зале уже были видны сладкие парочки. Гул!!! Сдавленные крики. Брызги мочи. Клокман все записывал. Он уже навострился: всего пару раз глянет и сразу ухватит суть. Карнавальный парад животных! Тысячи участников! Развлекательная программа.

Какая-то вонь.

Зрители срывали с себя одежду и исподнее! Только клочья летели. Хрипение и мычание. Чашечка цветка слегка сжалась. Шкурки летучих мышей! Уши! Под топочущими копытами и ногами клубилась пыль, облака которой поднимались над манежем. Они расходись веером, образуя плотную завесу! Слышался кашель. Прямо буря в пустыне! Топот копыт! Пыль столбом. Ползущие барханы. Виднелись небольшие дюны, зыбились песчаные хребты: из облаков посыпались крупинки пыли. — Бряк-бряк-бряк!!! Тарарах!!! Тук-тук! — Публика веселилась! Вихрь лаковых трусиков! Растянутые чулки! Перламутровые ноготки на дамских ножках! — Клокман был искренне восхищен!

Животные скрылись под темными сводами: было видно только, как семенили их задние лапы. — Рассеивающаяся пелена из песка опала.

Теперь воздух был чист. И по мере того, как он становился чище и прозрачнее, шум в цирке стихал: все умолкли.

Берейторы выволокли на манеж большую и громоздкую металлическую станину. Две траверсы, к которым была подвешена цилиндрическая проволочная клетка, искрились синими и зелеными блестками. Чудилось, будто эти блестящие крапинки окаймлены корочкой спермы. Диски, обтянутые по ободу серой проволочной сеткой, которая крепилась к перекладинам, выглядели не слишком привлекательно. Сам барабан был круглый в поперечном сечении.

Почуяв поживу, к манежу подкрадывались съемочные группы с телекамерами.

Музыканты отставили инструменты. Мелькали вспышки, словно искорки в прищуренных глазах. Маленькие плавники. Мандолинисты отирали лоснящиеся лбы.

В тишине над головами зрителей там и сям выросли руки, словно мясистые зеленые лианы. Волосатые мужские руки! — Сдержанные женские стоны.

Берейторы вывели добровольцев на манеж, сорвали с них оставшуюся одежду и — прямиком в барабан!

Барабан завертелся, поскрипывая под ногами добровольцев. Теперь были видны наручники у них на запястьях. Струился пот. А барабан вертелся.

Он вертелся, хоть и не совсем плавно. Слышалось только монотонное гудение.

Неужели до них не доходит? Они ведь так и будут топтаться на месте!

Тут, словно сияющее солнце, появилась Рагуза! — Это был апогей праздника, зрители зашлись от восторга, как бесноватые.

Кандальники завыли в клетке.

Опишем все вкратце: Рагуза стояла на носу черного, похожего на облако корабля, выплывающего из-под купола. Он летел, рассекая килем воздух. На изогнутых стенах зыбились волнами отблески стразов. — А над всем этим, словно на кафедре, возвышалась Рагуза! В волосах у нее сверкала диадема с бубенцами и драгоценными камнями. Обута она была в розовые туфли без задников. В руке она держала наполовину опорожненную бутылку с пивом.