Елена Бажина - В часу одиннадцатом Страница 16

Как-то, проезжая по трассе с одним из своих новых приятелей, Александр захотел все же взглянуть на место своих прежних трудов. Приятель, уже наслышанный о былых приключениях Александра, свернул с трассы и незаметно подъехал к окраине небольшого поселка.

Он увидел несколько уродливую, как ему показалось, крышу. Присмотревшись, он увидел девушку, которая копала огород. Какой-то молодой человек ремонтировал козырек пристройки, которой в прежние времена еще не было. Вероятно, это был кто-то из преемников Александра.

Парень работал сосредоточенно, и вдруг Александру показалось: а может быть, это я, может быть, время вернулось вместе со мной, и я по-прежнему нахожусь там, в этом доме?.. От одной этой мысли ему стало нехорошо. Парень поднял голову, словно что-то чувствуя, и посмотрел в его сторону. Но не увидел его. “Нет, — усмехнулся Александр, — сейчас ты ничего не увидишь. А вот пройдет время…”

И кажется тогда, в один из дней, когда Александр мучительно старался прийти в себя и найти работу, на Ярославском вокзале у книжного лотка его вдруг схватил за рукав старичок в старомодном пиджаке, деревенского покроя брюках, с рюкзаком, — словом, почти такого же неприкаянного вида, какой на тот момент имел Александр.

Вообще-то я рад, что тебя встретил, говорил он. Он постарел, похудел, немного ссутулился, но спокойное ощущение внутреннего достоинства, казалось, было неистребимым, вечным спутником его скитальческой жизни. Странно, что к Александру, несмотря на все происшедшее, у него сохранилось хорошее отношение.

— А я хочу встретиться с Николаем, — сказал он, и назвал фамилию Николая, которую Александр даже в былые времена слышал редко. — У него сменился адрес. Он ведь, знаешь, взял у нас рукопись, воспоминания о сельском священнике, моем отце, которую написала одна из наших прихожанок, и издал это под своей фамилией. А еще, — добавил он тише, — мы ведь отдали Матвею и Николаю много вещей, — где сейчас все это?..

Александр пожал плечами. Кажется, Василий Степанович и не настаивал на ответе.

— Я все равно найду его и поговорю с ним, — сказал тщедушный старичок, и Александр представил Василия Степановича рядом с надменным, самоуверенным Николаем, который, вероятно, ответит, что так было угодно Богу, а односельчанка, написавшая воспоминания, должна смириться.

— И почему это вы, — сказал задумчиво Василий Степанович, вдруг объединив Александра с кем-то еще, — если к чему-то прикасаетесь, то обязательно все разрушаете? Неужели совсем не осталось честных людей?..

Александр вспомнил полуоткрытый потайной шкаф в квартире Ксении Сергеевны, папки с бумагами, коробочку с частицей мощей какого-то местночтимого святого, подсвечник…

Василий Степанович попрощался и пошел к платформе, даже не напомнив Александру о сказанных им когда-то словах: “да, конечно, я ручаюсь”… А ведь мог бы и напомнить.

Словно очнувшись, Александр снова посмотрел вглубь вагона. Вот еще одна станция. Сейчас, когда он видит ее, сидящую на деревянной скамейке, ему кажется, что он просто выпал из того вечера, когда расстался с ней, и где-то ходил, бродил по земле бесцельно, и вот сейчас вернулся. Так просто, как будто не было этих лет, а ведь за это время многое могло измениться.

Поезд сбавляет скорость. Александр не расслышал названия станции. Он знал, что все равно не его. Значит, она не едет в Тулу, она не может туда ехать: что ей там делать? Она выходит на следующей. Подняв голову, она рассеянно смотрит в окно, потом, словно очнувшись, берет сумку с колен и поднимается. Она направляется к выходу. Александр опускает голову ниже — чтобы ее взгляд случайно не встретился с его взглядом.

Он тоже поднимается и осторожно идет к выходу — только к другому, слегка расталкивая пассажиров, и в то же время посматривая в окно: чтобы не потерять ее из виду, когда она выйдет на платформу. Уже на перроне он увидел, как она спускается по ступенькам. Зачем она приехала сюда? Ему стало страшно, но он не мог не идти за ней, он боялся отстать и снова потерять тот момент, который так бездарно потерял когда-то. В конце концов, он снова оказался в том времени своей жизни, когда ему терять нечего.

Он будет идти за ней, пока она не увидит его, решил он. Возможно, она узнает его не сразу. Но все-таки узнает, в конце концов. И он скажет, наконец: это я, Саша, тот самый, с которым когда-то ты провела энное количество дней и ночей, который когда-то был дорог тебе. Наверное, ему следует сказать, что во многом был неправ. Мы неправильно закончили тот разговор, я бы хотел продолжить его, но уже не так, как раньше. Так нельзя расставаться. “Я не знаю, что будет дальше, я не знаю, что у тебя сейчас за жизнь, возможно, мы уже чужие навсегда, это неважно”, — скажет он ей.

Она направилась куда-то вдаль, через привокзальную площадь, окруженную одинаковыми постройками, к переулкам, а он шел за ней, забыв о цели своей поездки, шел, готовясь узнать самое неприятное для себя. Он шел, сам не зная, зачем ему это надо, он, нашедший когда-то путь жизни, шел за той, которая когда-то давно выбрала путь смерти.

В какой-то момент он очнулся, посмотрев на фигуру, шедшую впереди. Она оглянулась, и он замер. Это было другое лицо, совсем не ее, и не она это была, совсем не она. Что-то снова смешалось в его голове, может быть, это от недосыпания, от болезни показалось все это, но ведь он был уверен, что это она. Может быть, она пошла совсем другой дорогой, а может быть, и не было ее в электричке, а ему только почудилось.

Александр остановился, посмотрел вслед уходящему силуэту, повернулся и побрел к станции. Ему предстояло ждать очередную электричку до Тулы. Вот так уже в который раз. “Снова начинаю выходить из электричек и блуждать где попало, — подумал он. — Снова показалось. Уже в который раз я кого-то принимаю за нее”.

Что ж, если так упорно ему это кажется, значит, неспроста. Значит, настанет момент, когда эта встреча наконец-то произойдет реально, по-настоящему, и он уже будет к ней готов, подумал он, поднимая капюшон куртки. А сейчас он сядет в электричку, поедет дальше, и все мрачные мысли улетучатся от скорости и стука колес. Он забудет все, и будет жить сегодняшним днем, как все, не считая себя особенным и богоизбранным, не вспоминая зла и сожалея только об одном: что так легковерно когда-то пошел путем, который принял за дорогу к храму.