Владимир Кунин - Путешествие на тот свет Страница 17

Вопрос доктора Вольфа... и мгновенный перевод Тани Закревской:

— Тимур Петрович, доктор Вольф спрашивает: при его посещении вашей епархии он может воспользоваться моей помощью в качестве переводчика или вы предпочтете кого-нибудь из своих сотрудников, знающих немецкий язык?

Краем уха Тимур слышал, что у Тани давний «корабельный» роман с Костей Бегловым.

Но вот уже несколько месяцев, как Таня Закревская так нравилась самому Тимуру Петровичу Ивлеву, что сейчас он, наплевав на все правила приличия, перешагнул через свою обычную стеснительность и неожиданно даже для себя искренне и тихо сказал:

— Я, Танечка, предпочитаю только вас. В любом качестве и на все случаи жизни.

— Ой... — испуганно произнесла Таня. — Можно я это не буду переводить доктору Вольфу?

Где-то далеко-далеко внизу, в гигантском машинном отделении лайнера, ровно грохотали два огромных и могучих двигателя мощностью в двадцать одну тысячу лошадиных сил.

Десятки внутри корабельных служб и семь пассажирских палуб над ними, высотою с десятиэтажный дом, включая и самую верхнюю — пеленгаторную палубу, с большой застекленной верандой и уютным кафе, гасили все звуки, рвущиеся из преисподней судна. Оставалась всего лишь еле ощутимая дрожь ковра под ногами переводчицы Тани Закревской, старого немецкого хирурга Зигфрида Вольфа и Тимура Ивлева, главного доктора этой плывущей в ночи крохотной частицы мира...

А мимо них, по широкой и очень красивой лестнице, соединяющей музыкальный салон с помещениями нижнего бара, вверх и вниз непрерывно сновали стройные официанты в малиновых фраках и хорошенькие официантки в соблазнительно коротких малиновых юбочках.

Вверх — в салон, с подносами бокалов шампанского, коньячными рюмками и маленькими стопочками с ледяной водкой, а вниз, за новыми порциями, — с теми же подносами, уставленными пустой посудой.

На верхней ступеньке лестницы стояла администратор ресторана — строгая женщина средних лет, в строгом форменном малиновом костюме и строго, без тени улыбки, отмечала в блокноте каждый проносящийся мимо нее поднос с напитками.

По существу, путешествие еще только начиналось...

... Мартов откинулся на спинку кресла, оторвал взгляд от экрана компьютера и снял очки.

Прикрыл уставшие глаза, ощупью нашел на столе пачку «Мальборо». Там оставалась всего одна сигарета.

Мартов открыл глаза, закурил и тяжело встал из-за стола, с трудом разминая одеревеневшую спину и затекшие ноги.

Отнес в кухню переполненную пепельницу, высыпал окурки и пепел в помойное ведро, а пепельницу тщательно вымыл и насухо вытер.

Сунулся было в холодильник перехватить чего-нибудь, а там — пусто.

То есть почти пусто. Банка стручковой фасоли, ошметки вчерашнего недоеденного омлета с жареной ветчиной и тертым сыром — фирменное блюдо Сергея Александровича Мартова, и... полное отсутствие его любимейших традиционных сосисок из магазина «Альди»!

«Все сметено могучим ураганом...» — подумал Сергей Александрович и понял, что поход в магазин неотвратим, как смена дня и ночи, как чередование времен года, как... еще что-нибудь такое-этакое, без чего мир не просуществует и секунды!

И если мир Сергея Александровича без хлеба насущного еще как-то мог обойтись, то без сигарет ему наверняка и получаса не протянуть.

Мартов вернулся к компьютеру, «кликнул» на значок «Сохранить» и стал одеваться для похода за сигаретами, сосисками и глотком свежего воздуха.

Да, неплохо было бы еще и бутылочку «Баллантайна» прихватить. А то вчера вечером на алкогольные запасы Мартова неожиданно обрушился такой мощный, опустошительный навал, что необходимое восполнение утраченного, естественно, после приобретения сигарет и сосисок, стояло на почетном третьем месте.

Вчера вечером, когда Мартов валялся на тахте и со смешанным чувством неловкости и любопытства наблюдал за репортажем с последнего непотребного и постыдного съезда Союза российских кинематографистов, раздался телефонный звонок.

Мартов приглушил истерические вопли из Белого зала московского Дома кино и взял трубку.

Звонила какая-то «поклонница таланта Сергея Мартова» и спрашивала — не может ли она поговорить с автором ее любимых книжек...

— Я слушаю вас, — с досадой произнес Сергей Александрович, глядя на экран телевизора.

— Это Сергей Мартов?! — чуть ли не захлебнулся восторженный женский голос с явными южнорусскими интонациями.

— Да. Это Сергей Александрович Мартов, — подчеркнуто сказал он.

— Ой, извиняюсь... Шоб я знала ваше отчество?! Я лично с Дюссельдорфа, но счас в Гамбурге. У меня все-все ваши книжки есть! С собой.

— Так... — растерянно протянул Мартов, не отрываясь от телевизора. — И что бы вы хотели?

С нескрываемым раздражением Мартов понял, что уже потерял нить происходящего там, в Москве, на скандальном съезде десятков его бывших друзей и знакомых. Еще за несколько секунд до этого нелепого и несвоевременного телефонного звонка «дамы с Дюссельдорфа», вслушиваясь в крики и ругань, несущуюся из динамиков телевизора, Мартов праведно думал: какое счастье, что судьба уберегает его от участия в этом постыдном московском действе...

И тут же поймал себя на откровенно пошлом лукавстве.

Ах, как хотелось ему на самом деле быть сейчас там, в Москве, на Васильевской, тринадцать, в этом Белом зале Союза, среди всех тех приятелей и недругов, с кем бок о бок прожиты столько лет и с которыми Мартов говорил на одном языке. Даже во время самых ожесточенных споров.

Может быть, это спасло бы его от ощущения одиночества, медленно наползающего на него с каждым годом все сильнее и сильнее...

— Простите, пожалуйста, — сказал в трубку Мартов, — я не расслышал, чем я могу вам помочь?

— Боженьки ж ты мой! Шоб вы мне были только здоровеньки! Так я ж говорю — только подписать ваши книжки!.. Я вернуся в Дюссельдорф, покажу ваши автографы, там же все умрут!

— Ну уж нет, — рассмеялся Мартов и выключил телевизор. — Я вам подпишу что угодно — только дайте слово, что Дюссельдорф не потеряет ни одного жителя!

— Так это ж хохма! Вы шо, не врубились? — расхохоталась женщина. — А куда ехать?

— Позвоните завтра с утра, я вам продиктую адрес.

— Об каком утре речь?! Утром уже в шесть тридцать автобус. Я ж тут на экскурсии от еврейской гемайнды. От нашей дюссельдорфской общины...

«О, черт бы тебя подрал с твоей гемайндой!..» — подумал Мартов и посмотрел на часы. Было четверть десятого.

— Ну хорошо. Запишите адрес...

Ровно в десять часов вечера порог мартовской квартиры перешагнула абсолютно русская кустодиевская красавица тридцати трех лет, сбросила туфли и подала руку «лодочкой». И сказала:

— Люба.

Она сразу же безошибочно прошла на кухню, хозяйственно вытащила из своей большой сумки бутылку украинской горилки, несколько бананов и три книжки Мартова. Две старых, потрепанных, и одну новую, только что купленную.

Выложила все это на кухонный стол и деловито спросила:

— Гулять здесь будем или в вонциммере?

Ночью она приподнялась на локте, заглянула сверху в измученную физиономию лежавшего пластом Сергея Александровича и с ласковым удивлением сказала в своей неистребимой манере «с-под Одессы»:

— Таки старый конь борозды не портит...

— Но и глубоко не пашет, — усмехнулся Мартов.

— Мине — так за глаза и за уши! Спи.

— Я так и не понял, как ты попала в Германию?

— Ой, Боже ж мой! Ну, по еврейской линии, как все... Спи.

— Ты-то какое отношение к этой линии имеешь?!

— Старую хохму помнишь? «Муж-еврей — не роскошь, а средство передвижения». Спи!

— А где муж?..

— Объелся груш. Был и сплыл. Спи ты, Господи!....

Когда утром Мартов открыл глаза, ее уже не было. Мартов босиком прошлепал в кухню. Все было вымыто, вычищено, убрано и протерто до блеска. На кухонном столе поверх сахарницы лежала записка, написанная крупными буквами, уверенным почерком: «Звони. Л.», и внизу — номер дюссельдорфского телефона.

Мартов начал было делать зарядку, но после мощной вечерней выпивки и почти бессонной ночи с упражнениями не по возрасту сердце его расстучалось так пугающе сильно, что Мартов перетрусил, плюнул на зарядку, принял душ и сел за компьютер.

А когда с величайшим трудом, поминутно сверяясь со своими диктофонными записями, досочинил сцену «капитанского коктейля» и выяснил, что у него кончились сигареты и холодильник намертво пуст, он взял сумку на колесах и отправился за покупками.

Неподалеку от дома Мартов увидел на фруктово-овощ-ной лавке большую красочную рекламу: «... ВСЕГДА СВЕЖЕЕ!» — «... IMMER FRISCH!»

Фриш... Фриш!..

По совершенно дурацкой звуковой ассоциации Сергей Александрович неожиданно понял, что вопреки четко выстроенному поэпизодному плану сейчас нужно срочно переходить к тому Фришу, о котором ему в Нью-Йорке так подробно рассказывал почтенный пенсионер Интерпола — легендарный Сол Гринспен.