Виктор Ерофеев - Время рожать. Россия, начало XXI века. Лучшие молодые писатели Страница 17

Как по команде, мы впали в беспамятство, более известное в народе как летаргический сон. Мы спали на изуродованной взрывами и разъезженной танками и бронемашинами кровати, как солдаты спят в своих уютных родных окопах во время короткой затишки перед очередной атакой. За окнами все еще слышались сдавленные отзвуки невидимой канонады. Зазевавшиеся ночные прохожие, случайно оказавшиеся в зоне боевых действий и не подозревавшие, что снаряды были холостыми, падали замертво, не в силах противостоять натиску неизвестных обстоятельств.

По комнате метался Джинджер — огненно-рыжий гигантский дог, ополоумевший от вида переплетенных и сросшихся извивающихся мужских тел. Джинджер не раз был немым свидетелем подобных баталий, но эта поразила его своей неизбывной жестокостью и напором. Он подбегал к кровати, вставал на нее передними лапами и, пронзительно глядя на нас светящимися в темноте немигающими глазами, издавал нечеловечески тоскливые звуки, в которых мне слышался осуждающий голос морали и нравственности, над которыми мы издевались всем своим видом и поведением, всем своим разнузданным существованием. Мне казалось, что в тот момент высокоморальный Джинджер выполнял функции полиции нравов. Собака призывала людей одуматься и прекратить произвол и разврат. Хотя, можно предположить и обратное: собака хотела присоединиться к груде оскотинившихся людских тел и получить причитающуюся ей порцию животного кайфа. В конце концов, у нее наличествовали все те же органы, что и у нас, и им тоже можно было найти применение!

(ТРОЕ В ЛОДКЕ, НЕ СЧИТАЯ СОБАКИ. Римейк 1997 года. © Ярослава Могутина. Разрешение автора на публикацию обязательно.)

…Меня проглючило. Сквозь кокаиновую дымку сна мне показалось, что голый Дин расхаживает по квартире, размахивая своим болтом, незряче натыкаясь на мебель и углы и с грохотом роняя вещи. Он шарил в пустоте руками и всем своим видом демонстрировал сомнамбулическое охуение. ПОДНИМИТЕ МНЕ ВЕКИ! — «коронной» фразы из гоголевского «Вия» ему явно не доставало. Другой Дин шароебился на кухне, матерясь, шаря в холодильнике и гремя посудой. Еще один Дин ублюдочно улыбался мне из-за угла, заговорщически подмигивая и прикладывая палец к губам. Я понял, что надо съебывать, причем — чем быстрее, тем лучше. Но уходить неебанным после всего пережитого было преступной глупостью.

Я растормошил настоящего Дина, спавшего рядом и обнимавшего меня во сне. Мое нетерпение было ему понятно. Вскоре я наконец-то имел возможность убедиться в первоклассных самцовых качествах Большого Дина. Он стал деловито и грубо разминать мою жопу, время от времени впиваясь ртом в изголодавшуюся настырную дыру. Его большой член, достигший полной эрекции, пульсировал в предвкушении подкожных забегов. Дин достал гондон, разорвав зубами упаковку, и несколькими привычными движениями облачился в резину. Пару штрихов смазки — и вот уже он входит в меня сзади, его руки тянут меня за плечи, он до упора въезжает в меня… Как избежать банальности в описании ебли? Ощущение первородной заполненности, необузданный оптимизм и уверенность в завтрашнем дне — что еще я чувствую, когда чей-то хуй турбиной вращается в моей жопе? В моем организме непреодолимое и непередаваемое томление. Вот еще красивый образ: Я ПРИШПИЛЕН ЕГО ХУЕМ К КРОВАТИ, КАК БАБОЧКА — К ПЛАНШЕТКЕ ЭНТОМОЛОГА.

«Oh-eah! Take this big dick, boy! Squeeze your pussy-hole!» — Дин цитирует «крылатые фразы» из полюбившихся кинофильмов. Я точно следую его инструкциям, проворно «подмахивая» и озвучивая действие по всем правилам жанра. Несомненно, мы образуем хороший дуэт. Наверное, если бы не кок, мы могли работать без дублей. Для дебютантов у нас неплохой репертуар: 1) я на животе, Дин сзади; 2) я на четвереньках, он сзади (doggy style); 3) я на спине, Дин сверху; 4) Дин на спине, я сверху. Даже профессиональные многоборцы удивленно подняли брови.

За несколько секунд до конца Дин ловко вынул из меня хуй, сорвал опротивевшую резину и, подавшись вперед всем телом, громко хрипя, обильно кончил мне на лицо. Стараясь избежать попаданий в рот и глаза, я повернул голову набок, и сперма затекла мне в ухо. Даже в моей богатой на сюрпризы практике это был беспрецедентный случай. Я развеселил Дина, сообщив ему об этом. «ПО КРАЙНЕЙ МЕРЕ, ХОТЬ ТВОЕ УХО БЫЛО ЦЕЛКОЙ!» — неудачно сострил он. Между тем, я ровным счетом ничего не знал о том, насколько реальны шансы заразиться СПИДом или другими венерическими заболеваниями через ухо. Меня охватила паранойя, мне уже начинало казаться, что сперма Дина просочилась прямо в мой мозг, распространив заразу по самым важным клеткам и сосудам организма. Меньше всего мне хотелось закончить жизнь через выебанное ухо! Я вскочил, как ошпаренный, и опрометью бросился в душ, пытаясь тщательно промыть пострадавшую ушную раковину.

Страшно было признаться самому себе, что все происходящее — не более, чем наркоманский бред. Еще страшнее было осознать, что реальность была абсурднее и глупее бреда. Наспех одевшись, я заглянул на прощанье в комнату, в которой провел целую вечность. Как всегда, мне хотелось что-нибудь спиздить. Я даже мысленно обшарил помещение, мгновенно соображая — что именно. Но сверхчеловеческим усилием воли я призвал самого себя к элементарной порядочности и цивилизованности и не сделал того, что так нестерпимо хотелось сделать. Я в очередной раз на потребу общества подавлял в себе свои природные инстинкты и потребности.

Дин и Грегг спали в обнимку в розоватом полумраке рассвета. Мне вдруг на мгновение показалось, что их манекенские тела — это трупы, застывшие в искусственно-кинематографических позах, а я — хладнокровный убийца, оставляющий после себя эти свежие теплые трупы прямо на месте затянувшегося шоу. Почему-то мне было бы гораздо спокойнее на душе, если бы они были мертвы. По большому счету, я их чудовищно презирал и ненавидел.

Я ничего не знал об этих людях, кроме того, что я никогда их больше не увижу.

…ПОРНОГРАФИЯ — ПРЕКРАСНАЯ НАУКА О ТЕЛАХ! — говорил Супермогутин. Да, но это вовсе не означает, что это наука о прекрасных телах! — уточнял Гипермогутин. — Скорее наоборот: эстетика безобразного, отвратительного и уродливого — основа этого самого низменного из всех возвышенных жанров и искусств. Вот этим-то восхитительным уродством мы и кружим головы легковерной похотливой толпе.

Пределы дозволенного были определены, пытливые взгляды устремились на автора.

— Писать чернилами — банальная затея, — Могутин начал издалека. — Конечно, некоторые отдельно взявшиеся остряки-самоучки пытались оригинальничать, прошел слушок, что Ленин писал молоком для конспирации, но как ни бились его партагеносцы, как ни выпаривали берестяные грамотки Вождя, упрямые буквы не желали ложиться в слова. Есенин — тот уж хитрил напропалую! «До свиданья, друг мой, до свиданья! Милый мой, ты у меня В КРОВИ!» — неверной рукой нацарапал он в предсмертной записке своему возлюбленному чекисту. Силы, видите ли, оставили его! И действительно, дотошная экспертиза выявила, что беспримерное содержание алкоголя в клюквенном соку растерзанного поэта подтверждало неизбывность его порывов…

Могутин прервался на мгновение, пытаясь наверстать упущенную было хуйню повествования, и тут же значительно и веско подбил итоги импровизированного (псевдо)философского экскурса: НЕ ЗНАЮ, КАК ДРУГИЕ, А Я ПИШУ СПЕРМОЙ, самым изысканным и элитарным из всех существующих флюидов. Именно спермой была написана История Лучшей Груди Победителя.

…Неверными шагами я добрался до дома. В голове моей было то, что условно можно назвать ветром. Меня покачивало и подташнивало. Состояние было, мягко говоря, приподнятое. В носу чудовищно свербило от немереного количества вынюханного кокаина. Я явно перебрал, явно перебрал. Мне стало весело, когда я попытался оценить, сколько сот чужих баксов я вынюхал за одну ночь. Зайдя в ванную, я высморкался кровью и, как всегда, с удовольствием посмотрел в свои пронзительные блестящие глаза с расширенными квадратными зрачками. Я никогда не видел в них ничего, кроме жестокости и отчаяния.

Утренняя почта не без злорадства сообщала о долгожданной кончине престарелого извращенца, посвятившего все свои книги воспеванию гомосексуализма и наркотиков. Уж не эти ли два «фактора риска» стали поводом (или подлогом) его беззастенчивого долголетия? Что было вначале: наркотики или гомосексуализм? Задумываться над этим животрепещущим вопросом бытия у меня не было ни сил, ни возможностей. Символично, что старый пидор откинул копыта в ночь, когда я был одним из его персонажей, разыгрывая подсунутый им сюжет. Всегда приятно, когда умирают известные люди! Я в таких случаях всегда думаю: ну вот, одним говнюком-конкурентом стало меньше! А этот еще несколько лет назад без особых напрягов мог бы освободить помещение.

Моя жизнь пошла под откос. Раскаиваться было слишком поздно: я насрал на все законы природы и жизни, и обе эти оголтелые сучки ощетинились против меня. Сколько раз я молил бессмысленного бога сделать так, чтобы моя жизнь стала легендой, чтобы она не была похожа ни на одну другую жизнь! Я получил то, что хотел. Несуществующий бог откликнулся на мои мольбы, надрочив на меня откуда-то сверху. Ну вот мне и настал пиздец…