Дональд Бартельми - Шестьдесят рассказов Страница 17

Он включает свой приемник. И — вот она, по его собственному приемнику, та же самая музыка. Звуки запивают комнату.

Оттавский Карш.

«Мы послали человека к оттавскому Каршу, чтобы сказать ему, как мы восхищаемся его работами. Особенно, ну я не знаю, этой, с Черчиллем, и, ну вы знаете, этой, с Хэмингуэем, ну и вообще. И мы сказали ему, что хотим организовать сеанс для К., где-нибудь в июне, если это его устроит, и он сказал да, это будет окей, июнь будет о'кей, и где мы хотим, чтобы снимать, здесь в Нью - Йорке или где. Ну, это в общем-то была проблема, ведь мы не знали еще точно, какое расписание будет у К. на июнь, это только еще обсуждалось, так что мы навскидку сказали Нью-Йорк, где-нибудь в районе пятнадцатого. И он сказал, что о'кей, что он сможет. И он хотел знать, сколько времени будет отпущено, а мы сказали, а сколько времени вам надо? А он сказал, что не знаю, бывает по-разному, это зависит, кого снимаешь. Он сказал, некоторые люди не могут усидеть спокойно, все время вертятся, и тогда трудно сделать верный снимок. Он сказал, на каждом сеансе бывает один снимок, ну, вы понимаете ключевой снимок, верный снимок. Он сказал, что придется посмотреть потом, по ходу дела».

Одежда.

Он одевается аккуратно и невызывающе. Темные, консервативного покроя костюмы. Он должен во все времена поддерживать свежий вид, что весьма трудно при частых перемещениях с места на место, производимых в условиях далеко не всегда благоприятных. Поэтому он часто меняет одежду, особенно рубашки. За один день он меняет рубашки по много раз. В любой момент у него под рукой есть запасные рубашки, в коробках.

— У кого из вас мои рубашки?

Друг излагает свое мнение: одиночество К.

«Вы поймите главное: К., по сути, абсолютно одинок в этом мире. Какая-то страшная одинокость не позволяет людям сходиться с ним слишком близко. Может быть, это как-то связано с его детством, не знаю. Но его очень трудно понять, а многие люди, считающие, что понимают его довольно хорошо, не понимают его в действительности совсем. Он говорит или делает что-нибудь, повергающее вас в полное изумление, и вы вдруг понимаете, что совсем его не знаете и не знали.

Иногда он открывается с совершенно неожиданной стороны. Я помню, как однажды мы вышли в море на маленькой яхте. К. конечно же был капитаном. Погода испортилась, шквалистый ветер заставил нас повернуть к берегу. Я начал беспокоиться о швартовке и сказал ему, что боюсь, не сорвется ли якорь, удержит ли он нас при таком ветре, и вообще. Он только взглянул на меня. Потом он сказал: "Конечно же удержит. Для того он и есть"».

«Бывает вялая публика, а бывает активная.

Иногда, стоя перед публикой, я могу почувствовать, какая она: та или другая. Иногда настроение публики не очевидно, иногда проходит четверть часа, и только тогда удается понять, к какой разновидности публики относится эта конкретная публика.

И с ними нельзя говорить одинаково. Необходимо учитывать различия. Нужно сказать им то, что имеет смысл для этих конкретных людей, находящихся в данном конкретном настроении».

Посещение выставки.

К. входит в большую художественную галерею, расположенную на Пятьдесят Седьмой стрит, в Фуллер-билдине. Его сопровождение состоит из нескольких леди и джентльменов. В галерее выставлены работы некоего геометриста. К. оглядывает огромные, несколько теоретического плана полотна.

— Ну что ж, мы, по крайней мере, можем быть уверены, что у него есть линейка.

Сопровождающие чуть не валятся от хохота. Люди со смехом повторяют друг другу реплику К.

Художник, стоящий за спиной хозяина галереи, смотрит на К. с нескрываемой ненавистью.

Дети плачут. Детей несколько: мальчик лет четырех, другой мальчик чуть постарше и маленькая девочка, очень хорошенькая, в джинсах, и все они плачут. На траве лежат разнообразные предметы: электрический поезд, книжка с картинками, красный мячик, пластмассовое ведерко, пластмассовый совок.

К. недоуменно хмурится на детей, чья скорбь не связана ни с каким конкретным, доступным невооруженному глазу источником, но кажется беспричинным, обобщенным, абстрактным страданием. Чуть в стороне от детей стоит их мать, затянутая в хипстеры, изготовленные вроде бы из множества половинок зефира, щедро усыпанных бриллиантами, но, может, это и не так, я очень плохой наблюдатель. К. поворачивается к ней.

— Поиграй с ними, — говорит он.

Мать — мать десятерых детей — бесстрастно предлагает, чтобы К. сам «поиграл с ними».

К. подбирает с земли книжку с картинками и начинает читать ее детям. Тут же выясняется, что книжка написана по-немецки. Скорее всего, ее оставил здесь какой - нибудь иностранный посетитель. Однако К. непреклонен.

— А ист дер Аффе, эр исст мит дер Пфоте. («А» — это обезьяна, она ест лапой.)

Дети продолжают плакать.

Сон.

Апельсиновые деревья.

В небе, над головой, непрерывный поток странных летательных аппаратов, сходных по форме с кухонными принадлежностями: противни, дуршлаги, хлебные доски.

Эти сверкающие алюминием устройства летят, чтобы завершить бомбардировку Сиди-Мадани.

Ферма в горах.

Дела, (рассказ одного из помощников)

«И надо же было случиться, чтобы как раз в этот момент одновременно вызрела уйма дел, находившихся до того в подвешенном состоянии, дел, мимо которых мы не могли пройти, и все они, так сказать, оказались на передней конфорке, кипят и булькают. И мы не могли найти К. Никто не знал, где он. Мы и туда, мы и сюда, только что с собаками не искали. Но он — считай, что испарился, ушел, не сказав куда. А это самое дело, о котором я говорю, было важнее и неотложнее всех остальных вместе взятых. Критически важное. Ну вот, мы стоим там и думаем, что же нам теперь делать-то? Совсем издергались, потому что эта штука, она же была действительно… А тут пришел К. и разобрался с ней одним коротким телефонным разговором. Один звонок по телефону!»

Детство К. по воспоминаниям его бывшей учительницы.

«Он был очень активным мальчиком, очень способным, очень прилежным, очень внимательным, очень добросовестным. Но в этом нет ничего необычного, то же самое я могла бы сказать о многих наших бывших учениках. Да и что же может быть необычного в этих качествах, ведь это, в конце концов, как раз те качества, которые мы стараемся в них выявить, качества, которые мы поощряем. А вот что было в К. необычного, так это его жалостливость, очень редкая для мальчика такого возраста, они ведь считают это качество «девчоночьим», изо всех сил стараются никак его не выказывать, если даже имеют. Но я отлично помню, что у К. эта черта характера проявлялась очень отчетливо. Я бы даже сказала, что это было его главным достоинством».

Разговаривая один на один с официантами, он…

— Салат из одуванчиков с беконом. Да, пожалуй, так.

— Rysstafel[8].

— Вареная утка.

— Бобовое пюре.

— Жареная треска кусочками.

«Это методика того, как не разрушить долго вызревавшую ситуацию или, наоборот, как сломать ее, если окажется, что за время вызревания ситуация изменилась, превратившись в такую, чей смысл и возможные последствия принципиально отличны от тех, какими они были вначале. Я хочу сказать, что в этом бизнесе все постоянно изменяется (обычно к худшему), и вы обычно хотите сделать вид, что не отслеживаете эту конкретную ситуацию слишком уж внимательно, что вы не уделяете ей особого внимания — до того момента, когда вы будете полностью готовы сделать свой ход. Само собой, это удается далеко не всегда. Иногда вас просто стирают в порошок, сносят с лица земли, расшибают вдребезги, тогда вам только и остается, что безразлично пожать плечами и выкинуть всю эту историю из головы».

«Иногда мне кажется, что не имеет ровно никакого значения, что именно я делаю и как, что мне вполне достаточно существовать, сидеть где-нибудь, например в саду, и наблюдать за тем, что попадает в поле зрения, за всякими маленькими событиями. В другие моменты я отчетливо сознаю, что все, что я сделаю или не сделаю, может оказать воздействие на судьбы других людей, возможно — большого количества других людей, что на мне, как и на всех нас, лежит ответственность за наилучшее использование дарованных нам талантов в борьбе за всеобщее благо. А потому отнюдь не достаточно сидеть в этом самом саду, при всей приятности и успокоительности подобного времяпрепровождения. Мир полон нерешенных проблем, ситуаций, требующих осторожных, разумных, продуманных действий. Возьмем, к примеру, Латинскую Америку».