Елена Радова - Сука Страница 17

Через несколько минут из ворот неохотно вышел одетый в спортивный костюм Кашаев в домашних тапочках. Он не был удивлен – давно ждал чего-то подобного.

– Козлы ваще, – зло сказал он, – я что, один живу? И свет вырубите. Ослеп совсем.

– Долг отдавать собираешься?

– Нет у меня перед вами долгов. Отсидел свое.

– Не перед нами. Резину на фирме брал?

– Ничего я не брал. Жена только договор с той фирмой заключила. А брать мы ничего не стали – цены не устроили.

– Документы есть.

– А у меня – нет.

– Давай разбираться, как так получилось?

– Разбираться не я с вами буду.

– Кто ж, кроме тебя?

– Да Тельнов, слыхали про такого?

– Он-то здесь при чем?

– Узнаешь. Давай телефоны свои – вам позвонят.

– Значит, так, ждем три дня. На четвертый – по-другому будем разговаривать.

– Ждите, сосунки.

Весь этот диалог Ольге в общих чертах пересказал наутро, когда растаял первый снег, ее одноклассник Серёга.

– Вот попали мы в оборот.

– Это самый худший из всех вариантов, которые я только мог ожидать. Если действительно позвонят от Тельнова, то добра не жди. Но отступать теперь некуда. Скорей всего тебе придется присутствовать на стрелке вместе с моими мальчиками.

– А ты?

– Нет. Мне нельзя с ворьем встречаться.

– Почему?

– По статусу не положено.

– Не понимаю.

– Сказал: нет. А понимать эти вещи тебе не обязательно.

Серёжку как подменили – голос чужой, слова не произносит – выплевывает. После этого разговора на Ольгу черной тучей наплыла апатия, и она подумала: будь что будет, в конце концов. Не смерть же. А страшнее смерти в мире вещи нет.

К вечеру приехал Романов. Он буквально ввалился к Алешиной в кабинет с целлофановым пакетом в руке. Ольга поняла, что он слегка пьян.

– Ты чего? – спросила, когда он брякнул зазвеневший при соприкосновении со столом пакет.

– Давай напьемся, а?

– С каких ковриг?

– А просто так. Тошно мне. Ты что творишь?

– В каком смысле?

– Подослала мальчиков крутых к Кашаеву домой. Он, конечно, испугался. Те – с угрозами расправы над всей семьей.

– Да не было никаких угроз...

– А ты там была?

– Нет, конечно.

– Я не знаю, может, он и врет, а может, твой информатор недоговаривает, но могли быть те угрозы, думаю.

– Да хрен с ним, пусть теперь он поволнуется – его очередь.

– Господи, дуреха ты моя своенравная... Он испугался и позвонил своему сокамернику. А сосед его по камере – о-го-го...

– Да знаю я – некто Тельнов.

– Не «некто», а сам господин Тельнов, «умывальников начальник и мочалок командир». Есть против него только Лазарев, другой крупный бандит. И хотя сферы их влияния поделены, он, конечно, не упустил бы возможности включиться в эту разборку. Дело-то не в деньгах, а в принципе. Для них эти деньги – мизер. Я уже интересовался: никто не знает, как на него выйти...

– Ой, бога ради, не надо никаких Лазаревых-хреназаревых. Пусть Маликов сам разбирается.

– Да ни черта у него не получится, вот посмотришь. Рожей не вышел – в том смысле, что силенок у него не хватит. Даже если хватит ума.

– Знаешь, Генка, так все это осточертело, что мне уже все равно. Не получится – пойду к учредителям, доложу о своем проколе.

– Сейчас надо было идти. После всего – глупо уже. У них своя контрразведка работает. И про стрелку с ворьем, если она состоится, им, не беспокойся, тут же доложат. Возникает мысль: с какой целью ты их в этом деле обошла, зная, что под ними работает мощная охранная фирма? Как ты будешь это объяснять, не представляю.

– Скажу, что есть на самом деле. Стыдно мне было каяться в своем недосмотре. А потом, знаешь, ведь если бы я к ним пошла, то они бы уж вытянули из меня, кто мне Кашаева присоветовал... А я совсем не хочу тебя светить.

– Да не боюсь я твоих новых русских. Все мы из одной кормушки жрали – они такие же бывшие ребята-комсомольцы, как и я. Только я свой капитал наживал относительно честно, а они на дефицитных телевизорах местного розлива.

– Давай пить, что ли. У меня уж стало – ни дня без выпивки.

– Тут запьешь, – понимающе ответил он, разливая коньяк по стаканам. – «Ни дня без строчки, друг мой точит. А у меня – ни дней, ни строчек...»

– Молодец, поэзию знаешь, – похвалила Ольга.

– Он, кстати, в наш провинциальный «гэ» скоро приезжает.

– Да видела я афиши.

– Сходим? Вместе?

– Как ты понимаешь, мне сейчас совсем не до Вознесенского. – Ольга набирала свой домашний номер. – Колька, это я. Мы тут пьем на работе с Романовым. Да, напьюсь сегодня в стельку. Так что ты за мной часика через три приди, боюсь, нетранспортабельная буду, – отрапортовала она мужу по телефону.

– Во как! Даешь стране огня. – Романов резал сыр, да так и застыл с ножом в руке. – Я думал, мы к себе поедем...

– Самодовольный индюк, – глупо хихикнула Ольга. – Никуда я с тобой не поеду. Все – «любовь прошла, завяли помидоры. Сандали жмут, и нам не по пути...».

– Я с тобой больше не дружу, забирай свои куклы, – обиженно ответил он.

– Давай только обо всей этой истории не говорить. Меня от нее тошнит, – попросила она.

– Какой – нашей?

– Нет, той, что про Кашаева.

– С удовольствием. Знаешь, я тут на днях прочитал... Пересказываю близко к тексту: если бы элементы мелкобуржуазного эдема, ну, всякие там телефоны мобильные, коньяки заграничные, шампуни навороченные, джакузи и тому подобное, перенести в советский период шестидесятых – семидесятых годов с их проникновенными эмоциональными особенностями, как-то: душевность, энтузиазм, бардовская песня, туризм доморощенный, – мы получили бы идеальную среду для жизни российского человека образца начала двадцать первого века.

– Интересная мысль. Если бы... Только не нужно было ничего, мне кажется, они просто всех этих роскошеств даже и не заметили бы. И без всего этого они были самодостаточны.

– Скажем, не отказались бы они от таких удобств. И вообще не о них речь, о нас.

– Положим, что так. Но вообще мне сама постановка этого предположения не нравится. Мы имеем то, что имеем. И незачем насильственно «притягивать за уши одну ситуацию к другой».

– Может, ты и права. Это я так – для завязки разговора. Расскажи что-нибудь.

– Что ж мне тебе рассказать? – грустно-лукаво улыбнулась Ольга. – Помнишь, когда я еще в редакции работала, у нас путевки профсоюзные были в Питер. Так сказать, одно из последних приятных проявлений совдепии, уж перед самым ее концом. Мне так захотелось, чтобы ты со мной поехал, и ты как-то сразу согласился...

– ...а потом «подсунул» тебе вместо себя Галку свою. Как ты неиствствовала на вокзале. Я весь внутренне сотрясался от смеха, когда увидел твои глаза, метавшие молнии.

– А Галя шла рядом с тобой, такая тихая, к поцелуям зовущая. Такая домашняя и теплая. Женщина, решившая расширить свой кругозор: посмотреть за мизерные деньги «великий город с областной судьбой» – раньше как-то не получалось у нее, не складывалось. Знаменито ты тогда устроил: жена и любовница в одном номере.

– Не любовница, а любимая женщина...

– Какая разница? О, вечерами мы такие разговоры разговаривали. Она без конца звонила тебе, спрашивала, любишь ли ты ее. Ты отвечал утвердительно – я видела это по ее собственнической улыбке. О, эти вечера, какая мука...

– Ну, ты мне тоже «подкинула» финток. Ты зачем серьги-то с брюликами надела?

На Ольге тогда действительно были старинные бабушкины серьги с маленькими подвесками. Галя тотчас впилась в них взглядом, как удав в кролика. Алешина хмыкнула про себя довольно: теперь покоя Романову не будет.

– Ну уж не для того, чтобы ее раззадорить. Я ведь в последний момент узнала, что ты не едешь.

– Для меня, значит?

– Так точно, гражданин начальник.

– Что, репетируешь?

– Вроде того... Я, может, завтра с местными авторитетами встречаюсь И все из-за твоего Кашаева. Мне сегодня Игорёк на книжном развале словарь воровских слов и выражений купил.

– Да ты что? И предположить не мог, что такая литература издается.

– А сейчас какая угодно литература печатается. Время такое – гуляй, Ваня. А после нас – хоть потоп.

– Словарь-то покажи.

Она выдвинула ящик стола и достала тоненькую книжечку.

– О, смотри, ты знаешь, например, что такое – «кентовка»? Это значит – семья. Смотри-ка, а «гоп-стоп» – это уличный разбой. «Обиженка» – камера для заключенных, которым удалось сбежать из прежней камеры. Как это? О! «Хипеж» – волнения, смута, мятеж, затеваемый заключенными против администрации. «Метла» – язык, ну это понятно. «Сесть на колеса» – это, оказывается, быть в бегах. Как интересно...

– Слушай, хватит, оставь в покое мое самообразование. Не люблю что-то осваивать зря – вдруг не пригодится?

– Знаешь, мне иногда кажется, когда в твоей жизни не хватает событий, ты их сама фабрикуешь. И прекрасно знаешь, что каким-то способом проблема сегодняшняя все равно будет решена. А раздуваешь сама все, чтобы попереживать, да еще заталкиваешь в оазис своих страданий других людей.