Джефф Николсон - Бедлам в огне Страница 17

Я поступил так, как в моих обстоятельствах поступил бы, наверное, каждый писатель: откупорил бутылку шампанского и выпил ее. На голодный желудок я опьянел со второго стакана. Сжевал пару яблок, чтобы не дойти совсем уж до животного состояния, но фрукты как-то не очень хорошо поглощали алкоголь. И, прикончив бутылку, а на это ушло не так уж много времени, я приготовился впасть в тяжелое забытье. Что и сделал.

7

Ночь я проспал одетым. А когда проснулся, настроение заметно повысилось – и на то имелись все основания. Сон пошел мне на пользу, и я решил, что нынешний день будет лучше вчерашнего, – в конце концов, куда уж хуже? – начну все сначала. Если понадобится, брошу вызов Линсейду. И больше не стану терпеть вздор медсестер и санитаров. Я получу, что желаю. Я добьюсь, чтобы меня кормили, уважали и, быть может, дали ключи от ворот, а самое главное – я переговорю с Алисией.

В дверь хижины постучали, затем она мягко отворилась, и вошел худощавый, улыбающийся юноша. Он толкал перед собой столик на колесиках. Одет молодой человек был весьма оригинально: халат с короткими рукавами и стоячим воротником и брюки с пестрым узором. В другой ситуации я принял бы его за повара или стоматолога, но в нынешних обстоятельствах его надраенный, стерильный вид позволял предположить, что передо мной медбрат.

– Здравствуйте, – сказал он. – Меня зовут Реймонд. Как вы себя чувствуете сегодня?

– Неплохо, – ответил я.

– Прошу прощения за беспокойство. Боюсь, клиника Линсейда обошлась с вами не самым приветливым образом.

Ну наконец-то. Ничего больше и не требовалось; немного сочувствия, намек на извинение.

– Вы очень точно выразились, – сказал я.

– Могу я предложить вам чай, кофе, леденцы?

– Спасибо, кофе.

Он завозился с кастрюлькой и молочником, налил в маленькую пластиковую чашку густой тепловатый кофе.

– Не хотите ли пакетик соленого арахиса?

– Почему бы и нет? – ответил я.

Он протянул мне орешки, а затем вручил один из тех пакетов, что подают самолетах: в них содержится все, что может понадобиться во время долгого полета, – расческа, зубная паста, бумажное полотенце. В пакете также нашлись маска для сна и наушники, что представлялось явным излишеством, но приятно, что мне дали хоть что-нибудь.

– Не так много, – сказал Реймонд, – но это самое малое, что мы должны сделать. От имени всех нас я рад приветствовать вас на борту, и если я могу сделать ваш полет более приятным, не стесняйтесь обращаться.

Я подумал, что он перебарщивает с авиаметафорами, и поднес к губам кофе. Вкус у него был определенно таким же мерзким, как в самолетах.

Затем я услышал женский голос:

– На вашем месте я не стала бы увлекаться этим кофе.

Я повернулся и увидел Алисию в белом халате, знакомых роговых очках и планшетом под мышкой. Она стояла за спиной Реймонда, крепко ухватив его за плечо. Реймонд весь как-то испуганно поник.

– Не думаю, что он отравлен, – сказала Алисия, – но лишняя осторожность не помешает. Состояние Реймонда постоянно улучшается, но иногда случаются рецидивы.

У меня во рту остался густой, горький вкус, когда я возвращал Реймонду чашку.

– Простите, доктор Кроу, – пролепетал он с таким покорным видом, словно готов был припасть к ее ногам.

– Реймонд, на обратном пути захватите с собой столик, – сказала она.

Реймонд вышел, не сказав ни слова, и я остался наедине с Алисией.

– Боже, как я рад вас видеть.

– Правда?

– Да, – подтвердил я, слегка разочарованный.

Могла бы сказать, что тоже рада меня видеть. В прошлый раз мы здесь целовались, терлись друг о друга, все в этой комнате напоминало мне о нашей близости, но поведение Алисии подсказывало, что сегодня ничего такого не ожидается. Она замкнулась в скорлупе своего профессионализма и, хотя сказала, что рада моему прибытию в целости и сохранности, совсем не такой радости я ждал. Еще у меня появилось ощущение, будто Алисия разглядывает меня и разочарована моим видом – помятым, мокрым, грязным. Я начал рассказывать о своем приезде, о воротах, санитарах, мягкой комнате и пропавших вещах, но Алисия не выказала никакого интереса.

– Болезни роста, – беспечно сказала она.

– А кроме того, я потерял книги, которые намеревался использовать на занятиях.

Эта новость вызвала еще меньше интереса.

– Все будет в порядке, – сказала она. – Честно говоря, уже через пять минут вы должны быть в лекционном зале – расскажете больным, кто вы, почему вы здесь, чем будете заниматься и так далее.

– Не знаю, готов ли я к этому.

– Не волнуйтесь. Наши пациенты – не чудовища. А чтобы вам было проще, доктор Линсейд написал для вас вступительную речь. Вам надо только прочесть ее.

Она протянула мне с десяток листов плотного машинописного текста.

– Не лучше ли пересказать все своими словами?

– Нет.

В ее предложении, наверное, был смысл, поскольку я понятия не имел, чем мне предстоит заниматься.

– Возможно, вы захотите выкроить пару минут, чтобы ознакомиться с текстом, – сказала Алисия. – А может, и не захотите.

Наверное, выглядел я обескураженно, и Алисия вдруг провела ладонью по моей небритой щеке. Жест был ободряющим, хотя я подозревал, что щетина только усилила впечатление, что я не совсем в форме. Алисия увидела на полу пустую бутылку из-под шампанского и проговорила, то ли с неодобрением, то ли – мне хотелось думать, что так – с некоторым сожалением:

– А я надеялась, что мы выпьем ее вместе.

Я тоже на это надеялся, но если она действительно хотела выпить со мной шампанского, ей следовало написать об этом в открытке, а еще она могла бы встретить меня в хижине. Я постарался не выдать своего раздражения. В конце концов, мне хотелось ей понравиться.

– Еще будет время для других бутылок, – сказал я.

Ее нахмуренные брови давали понять, что она в этом не уверена.

– А мы можем выпить кофе, не испорченный Реймондом?

– Вы слишком многого хотите, – сказала она.

Думаю, Алисия кривила душой, но, похоже, сейчас она и в самом деле не собиралась меня чем-то угощать.

– Пойдемте, вы сможете проглядеть речь по пути в лекционный зал.

Мне хотелось вымыться и побриться, но Алисия, наверное, упрекнула бы меня в капризности. Грязный и помятый, я поплелся за ней.

Читать на ходу – занятие не из простых, и я никак не мог вникнуть в смысл написанного. Но волновался я не сильно, ибо подозревал, что первое появление на публике важно не тем, что я скажу, а тем, как скажу. Я должен предстать перед больными уверенным, знающим, умеющим писать, – словом, человеком, который знает, что делает. Несомненно, проще добиться этого в чистой и выглаженной одежде, но я сказал себе, что даже это обстоятельство можно обратить себе на пользу – изобразить неряшливого художника не от мира сего. Я собирался выжать максимум из неудачных обстоятельств.

Через несколько минут я уже находился в одном зале с пациентами клиники Линсейда. Выражение “лекционный зал” показалось несколько напыщенным для определения этой маленькой и скудно обставленной комнаты. Почти квадратное помещение футов тридцать в длину и ширину. За окном рос густой, неровный кустарник; стены выкрашены в белый цвет, и, похоже, краска давно не освежалась. Я встал за шаткую кафедру и взглянул на людей, которых помимо своей воли воспринимал как зрителей.

Их было десять – десять пациентов; я думал, будет больше. Шесть мужчин и четыре женщины – срез, хоть и не вполне репрезентативный, всех размеров, форм и возрастов. Почти все были белыми, за исключением двух: совсем молоденькой возбужденной негритянки, почти девочки, которая то и дело подпрыгивала на месте, и пожилой индианки, мирно сидевшей рядом, – образец спокойствия и невозмутимости по сравнению со своей соседкой. Чуть позже я узнал их имена: Карла и Сита.

Я оглядел собравшихся, украдкой пробуя встретиться с каждым взглядом, установить связь, хотя мне совершенно не хотелось разглядывать их, не хотелось выглядеть излишне любопытным. Зато у них сдерживающие факторы отсутствовали. Они таращились на меня с огромным интересом и каким-то предвкушением, как будто я – артист кабаре и пришел их развлечь, но как именно, они еще не знают. А потому они выжидающе глазели на меня, словно я вот-вот примусь жонглировать, или отбивать чечетку, или затяну блюзовую балладу. Я заподозрил, что сильно их разочарую.

Первой выступила Алисия:

– Это Грегори Коллинз, прославленный писатель, который отныне будет работать у нас. Грегори, я хочу вас познакомить с Андерсом, Байроном, Чарльзом Мэннингом, Реймондом, Карлой, Коком, Морин, Ситой, Черити и Максом. Макс, проснись!

Макс, грузный человек с обрюзгшим лицом, клевал носом в заднем ряду. С виду он не столько спал, сколько пребывал в пьяном отупении, хотя, естественно, я полагал, что у больных нет доступа к спиртному. От окрика Алисии он очнулся и поднял на меня затуманенный взгляд. Тупо отметив мое присутствие, он тут же опустил голову, и я не сомневался: не пройдет и минуты, как он снова погрузится в забытье.