Лин Ульман - Когда ты рядом. Дар Страница 17

— Так называется наш мебельный магазин, — отвечает Мартин.

— Да, верно.

— Мы продаем столы, стулья, ковры, кровати, жалюзи, лампы, шезлонги, полки, шкафы, скамьи, офисные столы, пуфики, а кроме того, у нас подают лучшие в городе эспрессо и салат руккола…

— Не отвлекайся, пожалуйста.

Мартин переводит дух.

— Но если на диван плюхается какая-нибудь уродина, которая явно хочет его купить, я тут как тут, качаю головой и показываю на другую модель, тоже итальянского производства. Я пытаюсь убедить ее, что другой диван красивее и дешевле и что ей следует выбрать его. Конечно, не всех удается убедить. Бывает, уродина не обращает внимания на мои слова и все равно покупает диван цвета авокадо. Тогда по правилам мне ничего не остается, как обслужить ее и тем и другим способом.

— Но ведь тебя никто не заставляет, — подчеркиваю я. — И меньше всего эти, как ты говоришь, уродины.

— Я действую по системе, — резко обрывает он. — И я не сдамся до тех пор, пока… (Он задумчиво смотрит на меня.) Это все равно что выстроить карточный домик. Сначала просто забавно, и ты не боишься, что он развалится, — начнешь тогда заново, и все. Но вдруг у тебя начинает получаться. Выстраиваешь этаж за этажом, и домик не разваливается! Тогда становится дико важным использовать все пятьдесят две карты и чтобы домик не развалился, понимаешь? Вот так. Сначала ты просто заключаешь с другом или коллегой пари, что соблазнишь первую женщину, купившую диван цвета авокадо, — при этом не важно, кто она. И ты справляешься с удивительной легкостью. Потом еще одну, понимаешь, и опять легко. И еще одну, и еще, и еще. А домик не разваливается! И с каждым разом это захватывает тебя все сильнее, ведь кто-нибудь из них может отказаться. Но никто не отказывается. Никто. И мне не приходит в голову, что я должен остановиться, сам разрушить этот карточный домик только потому, что какая-то из женщин мне не нравится. Однажды, — рассказывает Мартин, — в магазин пришла маленькая, худощавая и бледная женщина, которая сразу уселась на мой диван. Темно-русые волосы, химическая завивка, лицо, в котором не было ничего привлекательного: сухая кожа, усталые зеленые глазки, узкие губы и маленький носик. Не симпатичная, но и не сказать чтобы страшная. Я предпочитал настоящих уродин, — рассказывает он. — Так, чтобы их уродство бросалось в глаза. Или очень толстых.

Он изучающе оглядывает мою фигуру. Я взглядом даю ему понять, что нисколько не обижена.

Та женщина, не симпатичная и не уродливая, купила диван цвета авокадо, и через восемь недель Мартин приехал к ней домой. Они уже договорились обо всем, что должно было между ними произойти, и как только он ставит диван в гостиной, она начинает раздеваться. Она не смотрит на него. Даже раздевшись и лежа на зеленых подушках, она на него не смотрит. Он расстегивает брюки и думает, что, может, надо погладить ее по щеке, дотронуться до нее, по крайней мере, сказать хоть что-нибудь. Но он не делает этого, а просто наваливается сверху, засовывает в нее свой член и ничего не чувствует, абсолютно ничего, будто нижняя часть ее тела мертва. Внезапно женщина ловит его взгляд, заставляет увидеть свои глаза, полные слез радости, и это счастливое выражение глаз настолько шокирует его, что он отворачивается.

Женщина кричит от удовольствия. Ее тело двигается, и этот ритм не совпадает с ритмом его тела, он пытается уловить его, но не может. Это потому, что она не думает о нем, вдруг понимает он. Она смотрит на него счастливым взглядом, кричит от вожделения и дергается из стороны в сторону, но она не думает о нем. Кончая, она крепко вцепляется в него и отталкивает от себя так, что его член почти выходит из нее. Тогда она в первый раз целует его, прижимаясь к нему всем телом, и он вынужден уткнуться носом в ее жидкие волосы.

Они одеваются, и она вновь обнимает его, на этот раз жеманно и игриво, подобно героине викторианского романа, которая наконец-то повстречала свою единственную любовь. Она кокетливо поглаживает его ногу и говорит что-то вроде того, что хорошо, когда двое могут вот так встретить друг друга. Чувствуя прикосновение ее руки, он отшатывается.

— Меня тошнило. Обычно мне нравятся женщины… Нравится отыскивать то, что сводит ту или иную с ума. Иногда я стараюсь угадать это заранее, но чаще всего ошибаюсь. В каждой меня поражает ее неповторимость.

— Так почему же тебя тошнило в тот раз?

— Не знаю. Это было так гадко. Мне хотелось встать прямо посреди всего этого и сказать, что я больше не могу.

— Почему же ты так и не сделал?

— Наверное, из вежливости.

— И ты перестал соблазнять женщин, которые покупали зеленые диваны?

— Нет.

— Ты продолжал?

— Продолжал. Сравнение с карточным домиком не случайно. Я именно так это понимаю. Будто я выстраиваю карточный домик. Когда пятьдесят две женщины купят зеленый диван и мой карточный домик будет закончен, вот тогда я перестану.

— И придумаешь новые правила?

— Да. Новые правила.

— Станешь соблазнять женщин, покупающих… что? Может, стулья с массажной спинкой?

— Может, и так.

— А Стелла… Ты доставляешь диван к ней на дом и остаешься с ней до тех пор, пока она не падает с крыши?

— Да.

— Ты привозишь диван и остаешься.

— Остаюсь.

Би сейчас спит. Она будет спать, пока Мартин не постучит в дверь и не скажет, что пора идти. Когда священник в церкви заговорит, я буду повторять про себя: «Черт, писька, член, убить, дьявол, дерьмо, кровь, писька, трахаться, переспать, засунуть член». Тогда я не услышу, что он говорит. А потом приедет папа, так Мартин сказал. Может, он будет стоять у церкви и ждать меня. Я не знаю, как я к нему отношусь. Мы несколько раз встречались. Первый раз, когда мне было всего три дня от роду. Тогда я, свернувшись, как котенок, спала у него под мышкой. Это мне мама рассказывала. А потом он уехал в Австралию. Не знаю, скучаю ли я по нему, я же с ним почти не знакома. Однажды, еще до того, как мама встретила Мартина, он приходил к нам в гости. Мне было четыре или, может, пять лет. Мы с мамой жили тогда в квартире на Фрогнере. Он меня постоянно обнимал. Это было так неприятно. Не люблю, когда меня обнимают. Но у него с собой был целый мешок со сладостями, не маленький мешочек, а большой такой пакет, которые дают в супермаркете, и в мешке было полно сладостей. Он их вместе с мешком привез из Австралии.

Раньше в играх водопроводчик был моим папой. Сейчас я хочу, чтобы он был моим любовником. Недавно я поднялась к нему на чердак и спросила, не хочет ли он заняться со мной любовью. Он спал. Было уже довольно поздно. Мама с Мартином тоже спали. Водопроводчик открыл глаза, посмотрел на меня и включил ночник на тумбочке. Свет от него упал прямо на мою грудь. Мне было холодно. Мне хотелось залезть в его кровать, под одеяло, и прижаться к нему. Там тепло. «По-моему, тебе надо вернуться к себе и лечь спать», — тихо сказал он. «Я хочу с тобой», — сказала я. «Нет, — сказал он, — тебе нельзя».

Иногда мы с водопроводчиком играем в «Нинтендо». Он убил лесное чудовище и прошел самый сложный уровень. У меня это никак не получалось. А иногда он разрешает мне приходить к нему. Мы занимаемся любовью всю ночь, и на следующий день из меня постоянно течет. Однажды на уроке Марианне захихикала. Я ходила от стола к столу и раздавала упражнения по английскому. Марианне хихикала, потом захихикала и ее соседка по парте, ее зовут Вигдис, а вслед за ней — весь класс. На мне были светлые брюки. Я весь день чувствовала, что трусы у меня влажные и липкие, но я не знала, что это заметно. Они сказали, что я описалась или у меня начались месячные. Но дело было не в этом, я потом, на перемене, объяснила все Марианне.

Вообще-то я в него не влюблена. В водопроводчика. У меня и другие есть.

Би спит. Она спит здесь, рядом со мной. В красном платьице, с длинными темными волосами она похожа на куколку. У нее еще есть красный дождевик с капюшоном и красные резиновые сапожки. День сегодня солнечный. На маминых похоронах мог бы и дождь пойти. Может быть, Би снится мама. Может, ей снятся длинные мамины руки, которые тянутся к ней, обнимают ее и уносят к небу.

Когда я была маленькой и не знала, как убить лесное чудовище, мне тоже снились такие сны.

Я спрашиваю Мартина:

— У вас двое детей?..

— У Стеллы двое детей, — перебивает он. — А у меня ребенок один. Аманда не моя дочь. Би, судя по всему, моя, да.

— «Би, судя по всему, моя»… — повторяю я. — Почему ты так говоришь?

Мартин не отвечает. Мы молча сидим за обеденным столом напротив друг друга. Я знаю, что, если подождать, он первым нарушит молчание.

— Не понимаю, что происходит с Би, — наконец говорит он.

— Между твоим переездом и ее появлением на свет не прошло и года?