Эндрю Круми - Принцип Д`Аламбера Страница 17

Вот как это выглядело в исполнении Д'Аламбера: «Представьте себе облако частиц — изолированных точек, бесцельно блуждающих в пространстве и не ведающих о существовании друг друга».

— Вы хотите сказать, — говорит она, — что это облако напоминает толпу покупателей на рынке Сен-Жак?

— Да, если вам нравится такое сравнение. Индивидуальные, не связанные между собой сущности, бесцельно перемещающиеся в пространстве. Что управляет их движениями?

— Мне кажется, что в случае рынка, господин Д'Аламбер, это желание купить товар как можно дешевле.

— Очень хорошо, но, может быть, нам стоит на время забыть о рынке. Если частицу оставить одну и предоставить ей перемещаться свободно, то как она будет двигаться?

— А как будут вести себя люди, если им предоставить полную свободу? Это очень опасный вопрос, господин Д'Аламбер.

— Прошу вас, Жюли, давайте не будем отклоняться от темы. Вообразите частицу в пространстве, совершенно одну и не подверженную никаким влияниям. Как она себя поведет?

— Я полагаю, что она будет хаотично двигаться в самых различных направлениях, поворачивая направо и налево в поисках хоть какого-то разнообразия. Разве не так ведет себя человек, предоставленный самому себе?

— Напротив, если частица меняет направление своего движения, то это наверняка означает, что на нее подействовал какой-то внешний импульс.

— Но, господин Д'Аламбер, если одинокий, изолированный от общества человек вдруг решает изменить течение своей жизни, то получается, что этот импульс исходит из внешнего источника. Однако разве не может человек принять такое решение самостоятельно, без чужой помощи?

— Жюли, вы не понимаете сути. Частица, на которую ничто не действует, не имеет никаких причин для изменения направления или скорости своего движения. Она вечно движется по заданному курсу с неизменной скоростью.

— Значит, вы хотите мне сказать, что естественный инстинкт частицы заключается в бесконечном движении, которое продолжается до тех пор, пока что-нибудь не столкнет ее с этого вечного пути?

— Именно так. Это и есть первый закон движения Ньютона.

— Ваша физика представляется мне великой тайной, господин Д'Аламбер, и, насколько я могу судить, она противоречит здравому смыслу. Если какая-то вещь движется, то можно с уверенностью сказать, что существует какая-то сила или импульс, который заставил ее двигаться, в противном случае эта вещь осталась бы стоять на месте. Если, скажем, вы видите бегущего человека, то не потому ли он бежит, что произвольно решил поставить одну ногу впереди другой, оттолкнулся от земли и придал себе определенную скорость? И тем не менее вы говорите мне, что, согласно закону Ньютона, бег этого человека будет продолжаться вечно и не потребует никаких усилий! Видимо, у мсье Ньютона никогда не было ленивых слуг, в противном случае он пришел бы к противоположным выводам.

— Моя дорогая Жюли, вы всегда повторяете одну и ту же ошибку, пытаясь свести законы физики к повседневному опыту, когда в действительности надо поступать наоборот. Весь обыденный опыт может быть сведен к строгим физическим законам.

— Мне очень трудно в это поверить, господин Д'Аламбер. Сама идея о том, что вся моя жизнь, все мои чувства суть не что иное, как холодная физика, кажется мне отвратительной!

— Позвольте мне продолжить мои объяснения. Если на частицу что-то воздействует, то ее движение изменяется. Если же частица движется равномерно, то это с необходимостью означает, что на нее не действует никакая внешняя сила.

— Я полагаюсь на ваше слово, господин Д'Аламбер.

— Далее, вы согласитесь с тем, что мир состоит не из изолированных частиц, а, скорее, из материи, сложенной из мельчайших, жестко связанных между собой элементов — так называемых атомов. Ньютон же научил нас исследовать поведение идеальных частиц, не имеющих размера. Для того чтобы понять поведение твердых тел, надо учесть силы напряжения, удерживающие на месте эти реальные частицы.

— Господин Д'Аламбер, я прихожу в замешательство…

— И мой Принцип позволяет решить не только эту задачу. С его помощью можно установить законы поведения куда более сложных систем, таких, как, например, вода или воздух. Действительно, мой Принцип дает нам простой закон, из которого можно заново вывести всю теорию Ньютона, так же как и все на свете формы движения. Это есть самый фундаментальный закон природы.

— И поистине замечательное достижение, господин Д'Аламбер, с которым я и весь мир сердечно вас поздравляем. Но я хочу, чтобы вы осознали, что, несмотря на все ваше старание, я никогда не смогу понять ваши чудесные теории. Они так же непостижимы для меня, как китайский язык.

— Нет, Жюли, вы не правы. Математика — самая простая и доступная для понимания отрасль знания. Если бы я захотел выучить китайский язык, то мне пришлось бы терпеливо затвердить систему правил и символов, которую эта раса выработала на протяжении тысячелетий. Система эта произвольна и имеет нынешний вид только по условиям и взаимному соглашению тех, кто ею пользуется. Но в математике нет ничего произвольного. Если даже вас никто не будет ей учить, то вы, проявив некоторое терпение, сможете сами открыть все ее законы.

— Господин Д'Аламбер, вы мне льстите! Неужели вы думаете, что я могу повторить все ваши замечательные открытия?

— Если бы не я, их сделал бы кто-то другой. Математика есть не что иное, как ряд горных пиков, ждущих восходителей. Я горжусь лишь своим везением, которое позволило мне покорить несколько таких пиков. Восхождениям на них могут научиться все; для этого требуется немного упражнений и практики.

Такой вот разговор пришлось мне услышать. Как прискорбно было видеть этот некогда великий ум, низведенный до праздного самообольщения в надежде завоевать расположение женщины!

Жюли де Л'Эпинас — графу де Мора.

2 августа 1770 года

Хосе, прошло почти четыре года со дня нашего знакомства, и за это время моя жизнь наполнилась радостью. Но это тайное счастье делает ее поистине невыносимой. Каждую неделю я принимаю в моем салоне одних и тех же гостей, говорю одни и те же слова надоевшим лицам, которые стареют у меня на глазах. Как я устала от них! Как я хочу сказать им, что мне нет никакого дела до их туманной философии, отточенных шуток, их острого, но лишенного тепла ума. Каждый день я должна собирать все силы, чтобы противостоять озабоченным вопросам господина Д'Аламбера, чья верность переполняет меня отвращением к моей собственной неискренности. Он стал мне верным другом с тех пор, как поселился рядом со мной незадолго до нашей с тобой встречи. Ты, должно быть, помнишь, что именно господин Д'Аламбер привел тебя в мой салон; это он первый рассказал мне об изысканном молодом испанском дипломате с удивительным для его двадцати двух лет опытом и знанием жизни! Но как же мало знает он о том, что произошло после этого. Он не знает, что твои частые отъезды являются причиной каждого моего недомогания, не знает, что каждое твое письмо, которое он же мне и приносит, являет для меня знак любви, которая одновременно поддерживает и уничтожает меня.

Твой отец никогда не согласится на наш брак, я смирилась с этим и понимаю неизбежность тайных отношений. Но как долго будешь ты подчиняться воле отца? Надо ли нам ждать его отхода в иной мир, чтобы стать честными в нашем счастье? Сегодня я пересчитала твои письма. Их оказалось больше ста. Ты писал из Мадрида и из других мест, когда тебя не было в Париже, как, например, сейчас, когда ты отсутствуешь по причине нездоровья. Воображаю, как эта стопка писем становится все выше и выше. Она растет до тех пор, пока мы оба не превращаемся в прах, так и не познав радости супружеской жизни. Я знаю, что ты хочешь нашего брака. Почему же мы не можем найти способ заключить его?

Все мое существование пронизано фальшью. Господин Д'Аламбер приносит мне твои письма, и я рассказываю ему, что в них новости оперы или описание какой-либо пьесы. Я отдаю ему мои ответные письма и говорю, что в них я пишу о книгах, которые прочла, или о новых костюмах, которые мне сшили. Эта ложь тяжелым камнем ложится на мое сердце. Я очень хорошо научилась обманывать людей.

Хосе, я люблю тебя, люблю с того момента, когда впервые увидела. И все же я не могу наслаждаться преимуществами твоей юности, твоего изысканно красивого лица. Ты смотришь на меня сквозь туман времени, разделяющего нас, и видишь женщину намного старше, чем ты, женщину, которая далеко не так красива, как те, кого ты с легкостью можешь найти для своей услады. Ты был очень добр ко мне и искренне привязан в течение многих лет, но я боюсь, что ты, возможно, делаешь это из сочувствия, боюсь, что для тебя я всего лишь бедное создание, заслуживающее жалости и бережного отношения. Прошу тебя, не делай этого из жалости. Я люблю тебя, и если ты не можешь любить меня так же, то скажи мне об этом теперь, чтобы я не питала иллюзий и перестала мечтать о тебе. Великодушие из жалости оборачивается величайшей жестокостью, ибо поднимает мои надежды на недосягаемую высоту затем лишь, чтобы в следующий момент обрушить их на землю. Могу ли я быть уверенной, что тайна наших отношений не есть способ скрыть твои сомнения относительно меня? Действительно ли твой отец находит мою жизнь постыдной?