Владимир Орлов - Земля имеет форму чемодана Страница 17

Было указано, какой дорогой. За спиной Бавыкина тотчас вспыхнули лампы, может, и студийные «юпитеры», осветилась анфилада помещений, чуть ли не для танцевальных залов, или для проведения банкетов, или же для устройства ёлок для детишек (там и пожарный понадобился бы). А где-то вдали засуетились люди, иные в поварских колпаках, иные — в латах и с алебардами, над этими тихо зависали, возможно, дрессированные летучие мыши (А может, ушаны? Или нетопыри? Поди их разбери…).

— Вас окружает много людей, — сказал Куропёлкин.

— Много, — согласился Бавыкин. — Но почти нет собеседников.

— Но ведь вы, Сергей Ильич, можете уйти этой самой дорогой, — великодушно посоветовал Куропёлкин.

— Вы можете, — сказал Бавыкин. — Я же нет. А вы можете уйти и не вернуться к исполнению надобностей Нины Аркадьевны Звонковой.

— Толку-то что от этой возможности, — вздохнул Куропёлкин. — Куда бы я отсюда ни девался, следопыты Звонковой и Трескучего меня всё равно изловят.

— Тут вы правы, — согласился Бавыкин.

— Даже если бы я решил прогуляться новой для себя дорогой, — рассуждал Куропёлкин, — на всякий случай, чтобы узнать, как можно ею воспользоваться, так, вообще… она небось в несколько километров, а мне надо вернуть пакет с грибами горничной, чем скорее, тем лучше… Но вас-то что держит здесь?

— Обязан отвечать, — грустно улыбнулся Бавыкин, — за состояние часовых поясов в сухой сохранности. И главное — за то, чтобы они не перепутывались, не заскакивали один за другой и не завязывались морскими узлами.

Обьяснение это показалось Куропёлкину странным. Или хотя бы удивительным. И при чём тут были морские узлы при часовых поясах? Однако предложение Бавыкина выпить за часовые пояса он одобрил.

— А ведь вы, Сергей Ильич, — высказал мнение Куропёлкин, — для меня чем-то похожи на капитана Немо.

Что-что, а уж томики «20 тысяч лье под водой», «Таинственного острова» и «Детей капитана Гранта» имелись в библиотеках Тихоокеанского флота.

— Личность Немо мне симпатична, — сказал Бавыкин. — Но он жил под водой, я же — здесь, под землёй. И эпохи технические — у нас разные. Мне начинать было проще, хотя и не менее трагично. Но зачем он и зачем я, ни ему, ни мне не было известно.

— Но вам же доверено сохранять в порядке часовые пояса! — воскликнул Куропёлкин.

— Это да, — усмехнулся Бавыкин. — Но часовым поясам и без меня безобразничать не велено. Надзираю я совсем над другим. Сам, к сожалению, вынудил себя стать этим надзирающим.

Потом сидели почти молча, выпивали и закусывали, и сожалевший было об отсутствии собеседников Бавыкин будто бы теперь в собеседнике и не нуждался. Закуски подавали хорошие, а уже был откушан борщ с пампушками и зубчиками чеснока. «Обслуживают лучшие рестораны», — просветил Бавыкин. И главное — для Куропёлкина — не подносили к столу служки хозяина пещеры, сладко-улыбчивые, но словно бы немые, угодливые в поклонах — из китайских притвор, не подносили они московские изыски, так называемые «суши», те в удалении от океанов были употребимы лишь при наличии в карманах средств от диареи и изжоги.

— Мне было известно, — сказал Бавыкин, — что вы мужчина энергоёмкий, но вы меня своими передвижениями по скобам удивили.

— Энергоёмкий? — удивился Куропёлкин. — Первый раз слышу такое о себе. И просто не знаю, что такое энергоёмкий мужчина.

— Ну, не обязательно мужчина, — сказал Бавыкин. — Энергоёмкий человек.

И тогда он начал бормотать что-то, отрывочно Куропёлкину доступное, из чего Куропёлкин вывел, что он, будучи энергоёмким, для какого-то большого дела подходящий и нельзя терять время и нужно приспособить его…

«Надо бежать! — сообразил Куропёлкин. — А то сейчас же возьмут и приспособят!» Но как бежать-то? Вход в пещеру задраен. Уходить рядами освещенных помещений? Но тогда бы пришлось возвращаться из-за крепостной стены к Люку и пакету горничной Дуняши. Хотя бы так…

Однако при этом когда бы он смог объявиться на месте приложения сил, оговоренном контрактом?

— Вас, Евгений Макарович, заинтересовали глобусы, — поднял голову, будто очнувшись от дремоты, Бавыкин. А выпили изрядно.

— Заинтересовали, — из вежливости согласился Куропёлкин.

— Тогда, прошу вас, пройдёмте к ним, — предложил Бавыкин.

56

Откуда-то возникла тёмно-синяя спортивная куртка на плечах Бавыкина. На спине хозяина пещеры белели слова «Общественная оборона».

— Там дует, там много дыр, — предупредил он. — Не будет ли вам холодно?

— Заходили, по надобности, и в Ледовитый океан, — ответствовал Куропёлкин.

Приблизились к вращавшимся учебным пособиям. Действительно, в помещении полупещеры с книжными полками и глобусами дуло. Но дуло (или задувало на минуты) из разных мест, причём как бы струями воздуха, то тёплыми, то студёными, и откуда исходили эти струи, Куропёлкин понять сразу не смог. Бавыкин то ли внутренним приказом, то ли нажатием невидимой кнопки распорядился прекратить вращение шаров и странной фигуры с четырьмя углами.

— А что это за монстр с углами? — понтересовался Куропёлкин.

— Об этом потом, — таинственно усмехнулся Бавыкин. И возобновил движение шаров и монстра с углами. — Вы, наверное, обратили внимание на то, что наши глобусы чем-то проткнуты. Или пробиты.

— Обратил, — сказал Куропёлкин. — То какими-то штырями, то будто проволокой или даже шашлычными шампурами. Это важно?

— Важно, — сказал Бавыкин. — Хотя и не очень… Пробитых мною глобусов много. Иные — по вздорной горячности и нетерпению, иные — в серьёзных целях.

Теперь Куропёлкин ощутил, что струи воздуха бьют именно из дыр, пробитых в глобусах Сергеем Ильичом Бавыкиным.

— И что же это за серьёзные цели? — спросил Куропёлкин.

— Долгая история, — опечалился хозяин пещеры. — Рос некогда злой и обидчивый мальчик. Вундеркинд, по понятиям тех дней, но злой. Однажды ему вместо обещанных и ожидаемых хоккейных коньков подарили глобус. С моралью. Мол, перестань гонять с мальчишками шайбу. А займись тем, к чему расположен. Науками. Злой мальчик, то есть я, обиделся и проткнул глобус кухонным ножом. А потом к нему пришла озорная и поначалу безответственная, но позже — маниакальная мысль: «А не проткнуть ли планету Земля чем-нибудь насквозь?» И ведь проткнул!

— И где же этот прокол? — спросил Куропёлкин, всё ещё принимая слова Бавыкина за шутку, на манер его фантазии о морских узлах на часовых поясах. — Или протык? Или пробоина?

— А мы с вами сейчас в ней и находимся, — сказал Бавыкин, бывший муж, недотёпа, вундеркинд и злой мальчик. — Вы приподняли купол Люка и принялись спускаться в глубину пробоины.

Лавина новостей наползла на сознание Куропёлкина обломками или валунами ужаса, непонимания, недостижимостью знания, и, чтобы выкарабкаться из их завала, Куропёлкин заставил себя спросить, чуть ли не игриво и беспечно спросить:

— И чем же вы проковыряли Землю, Сергей Ильич, неужели пальцем?

Бавыкина, похоже, обидела несерьёзность и тем более игривость собеседника. Помолчав, он сказал:

— Считайте, что пальцем. А впрочем, можно сказать, что и дрелью. И отбойным молотком. По примеру Стаханова.

— Ну да?! — удивился Куропёлкин.

— Но вообще-то не берите в голову, Евгений Макарович. Всё равно вам, как и большинству наших современников, понять тут что-либо не дано. Да и не надо. Оно — и к лучшему. Давайте выпьем за глупость не получившего в день рождения хоккейные коньки. Иногда требуется выпить и за глупость.

Открылась дверца углубления под книжными полками, и оттуда на фигурной доске выехали бутылка мадеры и два бокала. К мадере были приданы ломтики плода манго. Выпили.

— Если Люк — это начало пробоины, — принялся за своё Куропёлкин, — то где же выход из неё? Не в Индийском ли океане?

— Кабы я знал! — сокрушённо выговорил Бавыкин. И опустился на каменное сиденье.

57

— Вот тебе раз! — воскликнул Куропёлкин.

— Тем не менее я и впрямь не знаю, — сказал Бавыкин. — Я и предполагал, что проткну Землю к югу от Африки и близко к Антарктиде. Но с пробоиной происходили чудеса. Она мне не подчинялась. Не думайте, Евгений Макарович, что я просто дилетант и фантазёр. Я дока в своём деле и в точных науках. Сейчас я упрощаю. Да и о существенном и истинном вам не дозволено знать. Я окончил МИИТ, факультет Мосты и Туннели. Потом работал в Одинцове, а вам, наверное, известно, какие у нас в стране туннели исхитрялись создавать. Но о МИИТе — это так, капли из предыстории главного. Об остальном — штрихами. Существо планеты будто бы сопротивлялось нашим расчётам и усилиям и уводило нашу дыру подальше от своего ядра. Уже в проектах пробоина на бумаге изгибалась, лишалась поката, а иногда и упиралась чуть ли не в остров Грумант, то бишь Шпицберген. Маялись мы, маялись, пока не пришла мне в голову мысль о чемодане.