Ребекка Миллер - Частная жизнь Пиппы Ли Страница 18

Все четверо страдали хронической депрессией. А папа… скажем так, он нашел для себя оптимальный выход. Я целый год подслушивала его телефонные разговоры с миссис Герберт Оршлер. Словно по расписанию, они с ней встречались каждую пятницу в послеобеденное время. Любить бедняжку Сьюки стало некому. Потому что я решила уехать. План окончательно сформировался в ту самую минуту, когда Сьюки узнала новость. Ее личико сморщилось, как у ребенка, уронившего любимого мишку под колеса автобуса. Прощай, мишутка, прощай навсегда! После бурной сцены оставаться в доме я просто не могла: и без диплома по психологии было ясно, между мной и мамой что-то очень не так.

Хроническая злость на маму сослужила добрую службу. Я злилась не только за таблетки, но и за вечную суетливость, назойливость — короче, за все. Благодаря злости я фактически превратилась в одного из киношных парней, которые носят авиаторские очки, жуют жвачку и никогда не переживают. На Клинта Иствуда, вот на кого я стремилась походить — в женской, естественно, ипостаси. Упаковав в сумку кое-что из одежды и заработанные в Оукли деньги, я взяла мамину машину и поехала на автовокзал. Ключи пришлось оставить в замке зажигания. С мистером Брауном мы так и не попрощались: он просто исчез из Оукли. Один, без жены… Я его больше не видела, но много лет спустя узнала: он преподает в Канаде. Наверное, я разрушила ему жизнь. Или нет, возможно, просто освободила из оков несчастливого брака и жалкого существования. Возможно, он счастлив. Возможно, сейчас у него есть внуки.

Тетя Триш

За кассой автовокзала сидел Майлерт Уолгрин, годом раньше окончивший нашу школу. Моя неожиданная поездка в Нью-Йорк посреди рабочей недели, да еще в полном одиночестве, явно возбудила его любопытство. В школе я с Майлертом почти не разговаривала: мы вращались в разных кругах. Он был из тех, кто ходит по стеночке на полусогнутых ногах, мечтая, чтобы не заметили и не начали дразнить. Я таких ничтожеств не трогала, а в последнее время даже защищала от других хулиганов. Я выбирала жертв классом выше: любителей задирать нос, не имея на это серьезных оснований. Майлерт высокомерием не отличался. Хотя сейчас, после окончания школы, в нем появилась «взрослая» надменность, странно действовавшая мне на нервы.

— Ты что, убегаешь? — поинтересовался он.

— Не твое дело, Майлерт!

— Продавать билеты несовершеннолетним без согласия родителей или опекунов запрещено!

Вздохнув, я уставилась в потолок: нужно было собраться с мыслями.

— Так убегаешь? — не унимался Уолгрин. — Я никому не скажу!

— Конечно нет, убожище! Хочу только съездить в гости к тете Триш. А теперь дай мне билет!

— Сегодня же среда!

Я молча буравила Майлерта взглядом до тех пор, пока в нем не кончился запал. Взяв деньги, он сунул мне билет: на, мол, отстань!

Лоб покрылся испариной. Тетя Триш! Я ведь ехала именно к ней и проболталась не кому-нибудь, а Майлерту Уолгрину. Теперь родители за час меня найдут! Ну и что?

В чем проблема? Я же не убегала, а уезжала в другой город. По закону я могла больше не ходить в школу. Так почему бы не начать новую жизнь? Да, самое время!

Когда автобус отъехал от здания вокзала, я вспомнила мистера Брауна, его изящные раздутые ноздри и изумление, читавшееся в янтарных глазах всякий раз, когда он смотрел на меня… Как же я по нему скучала!

Тетя Триш жила на пересечении 13-й улицы и Первой авеню над гастрономом «Добрый день». Квартира сорок пять. Я поднялась по широким коричневым ступеням металлической лестницы. Стены лестничной клетки были выложены белой керамической плиткой, пол в коридорах тоже плиточный, из мелких шестиугольников черного и белого цветов. Пахло сигаретами и жареным луком.

Прошло чуть ли не полчаса, прежде чем я отыскала нужную квартиру. Дверь оказалась приоткрытой, а за ней стояла тетя Триш. Маленькая, ниже меня ростом, но обняла так, что чуть ребра не переломала!

Тетя Триш была доброй, предупредительной и энергичной. Круглые очки, короткая стрижка, россыпь темных родинок на лице. Тело плотное, крепко сбитое, слегка наклоненное вперед, как в самолете во время посадки. Я позвонила ей, едва сойдя с автобуса.

— Твой папа звонил еще до тебя, — объявила тетя, присев на грубоватый коричневый Диванчик, на спинке которого лежало одеяло навахо. Сама я упала в высокое кресло с «крыльями» на подголовнике. — Похоже, ты обмолвилась парню на автовокзале, куда именно едешь, — ухмыльнулась она, обнажив широкую щель между передними зубами.

— Что… Что сказал папа? — пролепетала я.

— Что у тебя неприятности.

— А какие именно, не уточнил?

— Я не совсем поняла. Там как-то задействована приготовительная школа рядом с вашим домом.

— Я влюбилась в учителя математики, но о нас узнали. Да еще мама сидит на стимуляторах!

Последняя новость тетю Триш нисколько не удивила, она лишь притихла и грустно улыбнулась:

— Так в чем фишка, малышка?

— Я больше не хочу жить с родителями!

— Тебе ведь осталось всего несколько месяцев до окончания школы!

— Аттестат получать не собираюсь.

— Потом будешь жалеть.

— Точно знаю лишь одно: домой не вернусь.

Триш вздохнула и уставилась на журнальный столик. Там лежала большая книга с черно-белой фотографией горы на обложке. От пейзажа веяло холодом и унынием. На темно-серой стене гостиной — картина, горы в пустыне. На переднем плане — кактусы, на заднем — золотисто-песочные горы в полосках пастельной дымки. Интересно, что в них так нравится Триш?

— Похоже, твоя мама очень расстроена, — заметила тетя.

— Неужели?

В моем голосе звенел лед, и Триш это наверняка почувствовала.

— Слушай, лично я не против, живи м-м-м… в комнате Кэт, сколько пожелаешь. Сама знаешь, ты моя любимая племянница. Однако сегодня вечером состоится разговор с твоими родителями, и, боюсь, весьма неприятный.

К сердцу поползли ледяные щупальца страха.

— Они едут сюда?

— Через пару часов должны быть в Нью-Йорке.

Итак, меня загнали в ловушку… Может, сбежать отсюда, пока не поздно? Вот только куда?

— Кто такая Кэт? — поинтересовалась я. Тетя Триш достала из нагрудного кармана сигарету и закурила.

— Моя компаньонка, — затянувшись, объявила она.

— Я думала, ты живешь одна.

— Кэт поселилась здесь всего пару месяцев назад. Есть хочешь?

Я покачала головой. Во рту с утра не было ни маковой росинки, но живот как загерметизировали. Она едет сюда. Сьюки едет сюда. Нельзя забывать о своей злобе. Ни в коем случае! Малейшее послабление — проснется чувство вины, и я окажусь сначала в ее объятиях, затем дома, и до двадцати придется сосать молоко из бутылочки.

Вот раздался звонок домофона. Искаженный переговорным устройством, скрипучий голос отца звучал совершенно неразборчиво. Надеюсь, родители не заблудятся в лабиринте лестниц и коридоров!

Тетя Триш вышла на площадку и стала смотреть вниз, чтобы они не пропустили квартиру. Сьюки выглядела измученной, волосы безжизненными прядями висели вокруг бледного лица. Она часто-часто моргала и безостановочно улыбалась. Затем протянула было руки ко мне, но они так и застыли в воздухе. Дес даже куртку снял, опустился в тетино «крылатое» кресло и тяжело вздохнул. Мы со Сьюки расположились на противоположных концах дивана. Триш с сигаретой в руках стояла у стола, чуть подавшись вперед, как обычно готовая к мощному спринту. Вряд ли она оставит меня здесь против воли старшего брата. Ведь тетя казалась такой мягкой и застенчивой… К тому же взрослые всегда поддерживают друг друга, хотя Триш выделялась из общей массы. Она редко появлялась на семейных праздниках, приезжала одна, одна часами просиживала на нашем крыльце и курила. Триш изредка звонила, присылала открытки с подарками, но никаких попыток сблизиться не делала.

— Пиппа, пора ехать домой, — спокойно объявил папа.

— Нет, я останусь с тетей Триш. Мрачно посмотрев на сестру, Дес снова повернулся ко мне:

— После того, что ты натворила, нельзя просто взять и сбежать. Пиппа, нельзя так себя вести.

— Я и не сбегаю. Только с меня хватит!

— Что значит «с меня хватит»?

— Не хочу жить… с вами… — Скользнув взглядом по Сьюки, я тут же потупилась.

— Это я виновата! — воскликнула мама. Голос звучал резко, даже язвительно.

— Виновата в чем?

— Что ты так себя вела. Что того человека уволили… Его жена… она совершенно уничтожена, растоптана!

— Я не говорю, что ты виновата. Ты ни в чем не виновата, ясно? Я просто больше не хочу жить дома. Не могу к вам вернуться, и точка. Если увезете силой, все равно уеду! С меня хватит, неужели непонятно?

Распухшие глаза Сьюки наполнились слезами, еще немного — и польется через край.

— Ты и на Рождество приезжать не будешь?