Изабель Фонсека - Привязанность Страница 18

Дождь не выказывал ни малейшего намерения прекратиться, когда дрожащая Софи с пустыми руками (ее рубашка так и не нашлась) направилась к выходу. Джин снова коснулась ее плеча и заставила Софи пообещать, не указывая точной даты, «непременно и обязательно» прийти к ним, чтобы выпить перед их отъездом.

— Вы так добры… — По ее болезненному личику пронеслось выражение тревоги. — А вы уверены, что Марк не будет против?

— Против! Я уверена, что он будет счастлив снова тебя увидеть — так же, как и я.

Бедная Софи, думала она, такая же неловкая и хрупкая, как выпавший из гнезда птенец. Испытывая облегчение благодаря тому, что осталась одна, она наконец пихнула свой влажный груз на ту сторону прилавка, понимая, что с тем же успехом могла бы бросить его прямо в мусоросжигатель. Софи де Вильморен ее расстроила. Если с ней что-то серьезное, то разумно ли было приглашать ее к себе? Вдруг она сошла с ума? Без пальто, да и рубашки у нее никакой не было, как настаивал служащий химчистки. Может, она прошла внутрь вслед за Джин просто для того, чтобы с нею поговорить, а потерянная квитанция — ее выдумка? Джин и дело совершала ошибки одного и того же рода, вступая в личную переписку с каким-нибудь обеспокоенным читателем… Ей хотелось отмотать время назад и найти убежище в куда более приятном сюрпризе, преподнесенным этим днем ранее, — в образе Ларри, с его любезными телодвижениями и пристальными голубыми глазами, излучающими весь его сфокусированный интеллект прямо на собеседника. Ее можно было бы убедить, что он ей только приснился — как, бишь, там? В ночной рубашке и с венцом из сорняков.

— Как вы могли оставить ее одну в Лондоне в таком опасном возрасте? — спросила Филлис. Явно восстановив силы, она стояла, полностью выпрямившись и уперев кулачки в бока. Ее вопрос, возможно, вызванный видом парочки, целующейся на той же скамейке, где сидела ее дремлющая дочь, вырвал Джин из задумчивости, и мгновение ей казалось, что мать спрашивает у нее о Софи де Вильморен. Но на самом деле Филлис «тревожилась» (в обвинительном ключе) о Виктории. — Кто за ней присматривает? — Джин знала: бесполезно говорить, что Виктория в присмотре не нуждается, что Виктория сама всегда присматривала за ними. Мать просто бросила все свои силы на очередную тревогу. — Как же это могло случиться, что Виктория так заинтересовалась коммунизмом? Как ты думаешь, может, это реакция на тот род работы, которой занимается Марк, — придумывая, как продавать людям целую кучу барахла, которое им не нужно?

— Не коммунизмом, а марксизмом, — сказала Джин, игнорируя выпад против Марка и не давая себе труда спросить, как долго сможет Филлис обходиться без своего холодильника. Сегодня утром она допустила ошибку, упомянув о семинаре по марксизму, который особенно возбуждал Вик, из-за чего Филлис с запозданием и взорвалась. Это было нечто новое — то, как она в любое время могла завестись из-за какой-то мелочи, которой затем не позволяла забыться. Джин точно знала, чем именно обеспокоена ее мать, — теми неряшливыми парнями, с которыми Виктория могла познакомиться на таких курсах. Вполне в духе Филлис — напасть сразу со всех сторон: капитализм Марка грязен и бесчестен; «коммунизм» Вик сулит безнадежную судьбу.

— Виктория превосходно отзывается на любой вид социальной несправедливости, в точности так, как и должно быть, когда тебе девятнадцать, — сказала Джин. — Она переключилась на антропологию и социологию — и действительно нашла свой предмет. Или предметы. Я этим как нельзя более довольна. И чем, позволь спросить, так уж плох марксизм?

Она сама не верила, что пустилась по этой дороге. С таким же успехом она могла бы толкнуть мать в пруд с лилиями, если бы они его уже нашли. Но остановиться теперь было невозможно.

— Марксисты — великие теоретики. Анализ их верен. Просто решения, предлагаемые ими, всегда ошибочны… — Она подумала о своих долгих разговорах на эту же тему и с Викторией, у которой, как выяснилось, были трудности с теми же разграничениями. — Ладно, замяли, — раздраженно сказала Джин.

Она сразу же пожалела, что утратила невозмутимость, хотя опущенные глаза и поджатые губы матери давали понять, что, по ее мнению, Джин утратила ее довольно давно. Возможно, когда отказалась от карьеры адвоката. Все это образование, а потом — пшик. Филлис не могла этого понять. Вот бы рассказать сейчас матери, что ей только что виделся сон наяву, необычайно подробный и долгий, о ее любимом адвокате! Выходи за Ларри — таков был безмолвный приказ Филлис в то далекое лето. Оставив позади себя ко всему безразличную пару, по-прежнему слившуюся губами, Джин зашагала вперед, и мать следовала за ней, пока они не нашли покрытый лилиями пруд.

Огромные круглые листья с приподнятыми краями, словно подносы, усеивали зеленую поверхность. Мать и дочь смотрели на появлявшиеся там и сям пузырьки, производимые то ли лягушками, то ли рыбами, то ли, Джин нравилось так думать, подводными официантами, — а на каждом из их подносов, с гордостью доставленных наверх, возлежала прославленная краса тропиков, великая водяная лилия Амазонии. Наклонившись и прищурившись, Джин прочла: victoria amazonica.

— Ну и ну! — в один голос сказали они и, обменявшись взглядами соучастниц, что случалось у них нечасто, направились к выходу.

В тот вечер Марк повез Филлис и Джин на обед в «Королевскую пальму», лучший отель на всем острове, но, по этой самой причине, не свободный от стил-бэнда. Их столик был рядом с залитым лунным светом танцполом, так что все трое сидели и смотрели, причем Филлис покачивала в воздухе крохотной ножкой, — а о том, чтобы Марк пригласил кого-либо из них на танец, не могло быть и речи. Но он, Джин это знала, танцевал с Джиованой (беспечно и весело), отсюда и «Джинджер». Множество ночей на Сен-Жаке были горше всего прочего отравлены именно этим танцевальным предательством, когда она, окоченев от бессонницы, лежала, как на краю обрыва, на своей стороне кровати, внимая всем проводившимся в окрестных лужах сходкам лягушек, которые на протяжении часов темноты звенели и жужжали, в точности как стил-бэнд. Почему так оскорбительны были именно танцы? Потому что он не танцевал, а по этой причине все это множество лет и она воздерживалась от танцев. Джинджер же похвалялась даже турами самбы и танго. Пойдем-ка.

Джин вскочила из-за стола — в дамскую комнату, объяснила она. В темном саду отеля она миновала целующуюся пару, которую перед тем видела на танцполу, — красивую молодую женщину в асимметричном голубом платье и гораздо более старшего мужчину. Конечно, «Королевская пальма» была очень дорогим заведением, обслуживающим пожилые французские пары, которым требовалось как-то потратить свои деньги, и пары, подобные этой, прижавшейся к пальмовому стволу, являя собой зрелище, которое вряд ли могло утешить Джин. Она повернулась обратно к террасе, где сидели посетители. Водил ли Марк Джиовану в изысканные отели? Притворялся ли он тогда в лифте, что незнаком с нею? Покупал ли он ей в вестибюле подарки по завышенным ценам, говоря продавщицам, что это предназначено для его жены? Или теперь никто больше себя подобным не утруждает? Сегодня, пожалуй, более вероятно, что за один только перерыв на ленч в президентском люксе продавщицы сами могут принимать эти сверкающие побрякушки. Все это могут, все, кроме жены.

Ради выживания Джин стала начинать каждый день пребывания у них Филлис с пробежки по дороге. Спортзала в Туссене она избегала: слишком близко к Интернет-кафе. Но спустя неделю такой рутины Джин пришлось повести машину в город. Не веря, что у дочери найдется самое элементарное, Филлис упаковала крупногабаритный фен вместе с трансформатором весом в пять фунтов и, ввиду невозможности взять с собой, отправила его почтой, но до сих пор так и не получила. Она целыми днями изводилась под курчавым ореолом, порожденным влажностью, пока Джин не преисполнилась к ней жалости и не повезла ее к Аминате. Позже Марк заедет за Филлис и возьмет ее на прогулку на лодке того американца, которому принадлежит «Бамбуковый бар». Джин, отчаянно нуждавшаяся в денечке передышки, не хотела указывать на то, что в результате такой прогулки ее волосы снова, конечно, придут в беспорядок.

Она направилась прямо в Интернет-кафе, чтобы взглянуть на письма своих читателей и проверить общую почту. Там было адресованное Марку деловое письмо из Франции (À l’attention de M. Hubbard[31]), рассылка от Amazon, еще одна, от e-Bay, и ни единого слова от Виктории. Поскольку читать явно ничего не стоило, она закрыла ящик.

А потом, решительно настроенная не открывать naughtyboy1, Джин обратилась к почти не уступающей по своим свойствам вещи: к настоящей порнографии — миру, простирающемуся позади Существа 2. Исследование, сказала себе Джин, самое утешительное слово во всем словаре. Она целеустремленно зарегистрировалась, начав с единственного сайта, который мог прийти ей в голову, playboy.com.