Дмитрий Руденко - Станция Университет Страница 18

Однажды теплым вечером, чумазые, но довольные футбольной победой, мы шли с Кешей за квасом. Квас наливали за углом. Маленькая кружка стоила три копейки, большая — шесть. С квасом всегда были большие проблемы: его бодяжили и не доливали, а кружки плохо мыли. Шахворостов всегда бился за права потребителя: «Помойте кружку как следует!» и «Почему не долили?» — вопил он, когда ему протягивали кружку, наполовину заполненную пеной. «Доливай!» — требовал он. И ему обычно доливали, правда с недовольством. Выпив кружку залпом, Кеша, переведя дыхание, запустил довольно скучный разговор:

— Колыванов чуть ли не в каждом матче забивает! В этот раз ереванскому «Арарату» забил[44].

Я оставил реплику без внимания. Кеша продолжил:

— Знаешь, почему улица называется Васильевская? — Иннокентий жил на Васильевской.

— В честь Васильева, конечно.

— Какого Васильева, Димусь?

— Такого Васильева! Валерия Васильева, динамовца, капитана сборной СССР по хоккею, — придумал я.

— Эх, дурилка картонная, — Шахворостов тогда активно использовал сленг «митьков», популярных в те годы питерских художников-неформалов. — Ничего ты не знаешь, хоть и всю жизнь здесь живешь.

— Ну и в честь кого же?

— В честь братьев Васильевых. Знаешь таких?

— М-м-м…

— Это, Димусь, режиссеры. Они фильм «Чапаев» сняли[45]. Смотрел?

— Дурак ты, Кеш, — с досадой сказал я.

— Это не я дурак, — парировал Шахворостов. — Ты думаешь, это случайность, что Дом кино находится на улице Васильевской? А?

Я промолчал. Что тут было говорить?

— Проверочный вопрос: кто играл Чапаева? — Кеша не унимался.

— Актер Бабочкин, успокойся.

— А в каком году сняли фильм?

— Не знаю.

— В 1934. Кстати, у меня есть пригласительные в Дом кино на церемонию открытия нового телеканала. Он будет называться… Точно не помню, по-моему, «Россия». Хочешь пойти?

— Откуда пригласительные?

— Мама достала.

— А что там будет?

— Не знаю. Думаю, интересно будет. В Дом кино разве легко попасть? Там знаменитости будут, политики. Тебе точно понравится.

— А если я не один буду?

— С кем?

— С девушкой Ирой.

— Решим.

И решил. И вот мы с Краюшкиной и с Шахворостовым уже в красных креслах уютного зала Дома кино. А на сцене — Олег Попцов, глава нового телеканала «Россия» и по совпадению отец нашей одноклассницы Юли. Рядом с Попцовым какая-то новая телеведущая из Ленинграда Светлана Сорокина, много известных людей. По-настоящему интересно. В какой-то момент Кеша шепнул мне на ухо:

— Заметил?

— Что?

— Твоя Ира все время на меня смотрит.

— Что?

— Да! Странно, что ты не видишь. Слепой, что ли? Понравился я ей, это понятно.

Я чуть не взорвался! Но, может, он прав? Стал аккуратно присматривать за обоими, но ничего не заметил. Однако в голову лезли черные мысли: «Черт! Черт! Вот ведь гад, змея какая, а? Шахворостов!».

Тот май вообще выдался напряженным. Это был первый год, когда надо было писать курсовую работу. Тема: «Американские корпорации — основа экономики США». Научным руководителем я выбрал профессора Андрея Владимировича Аникина. Выбрал не случайно. По факультету ходили слухи, что учиться у Аникина — особая честь, которой удостаиваются лишь избранные. Этого мне было достаточно, чтобы определиться. Я старался, добросовестно собирал материал для курсовика, а для этого каждый день ходил в Публичную библиотеку имени Некрасова на Пушкинской, набирал журналы — в основном «Мировую экономику и международные отношения» в зеленой обложке — и конспектировал.

Когда я возвращался из библиотеки домой пешком через Патриаршие пруды, изо всех окон звучал хит Loosing My Religion в исполнении группы R.E.M. Дома я садился на кухне у открытого окна, с видом на кирпичную грузинскую церковь и зоопарк, и под неистовые вопли гамадрилов, обуреваемых весенними страстями, перепечатывал свои конспекты на немецкой механической печатной машинке Robotron. Так слагалась моя курсовая. Надо заметить, что в тот год Андрей Владимирович не стал тратить свое драгоценное время ни на меня, ни на таких, как я. Он встретился с нами пару раз, после чего поставил пятерки. Не уверен, что он читал наши творения, но я все равно был на седьмом небе от счастья.

Во время летней сессии отбирали студентов на самое элитное отделение факультета под названием «Зарубежная экономика». После «зарубежки» появлялась перспектива работы за границей, а это дорогого стоило. Я опоздал на собеседование, где и происходил отбор счастливцев. Ученый секретарь безразлично смотрела сквозь меня:

— Повторяю, вы опо-зда-ли. А что? Тоже хотели на «зарубежку»?

— Очень, — выпалил я.

— Поздно, молодой человек. Увы. Все группы — Америка, Англия, Япония, Китай — уже укомплектованы.

— Не может быть!

— Может! В какую страну метили?

— В США.

— Нереально! — по ее смешку стало ясно, насколько я наивен. Может, эта моя наивность меня и спасла.

— Я вас очень прошу. Я случайно задержался. Пожалуйста!

— Ладно. Уговорили. Пойду спрошу.

Она вошла в аудиторию. Через минуту дверь приоткрылась:

— Проходите. У вас есть несколько минут.

Передо мной сидели седовласые профессора, среди которых выделялась пожилая интеллигентная дама. Именно она и обратилась ко мне:

— Итак, молодой человек. Присаживайтесь. Что привело вас сюда?

— Хочу учиться на кафедре зарубежной экономики.

— На каком отделении?

— США.

— Почему?

— Мне интересны две мощные экономики — Японии и США. Я увлекался Японией. Теперь хочу сфокусироваться на США, — честно признался я.

— Допустим. Расскажите нам про экономику Японии после Второй мировой войны.

Я рассказал.

— Хорошо. Скажите, у кого вы писали курсовую работу в этом году?

— У профессора Аникина.

— У Аникина? — восторгу интеллигентной женщины не было предела. Она буквально подпрыгнула на стуле.

— Да.

— Андрея Владимировича?

— Ну да.

— Какая тема?

— Американские корпорации как основа экономики США.

— Какую отметку вам поставил Андрей Владимирович?

— Пять.

— Ну что же вы сразу нам об этом не сказали? Я думаю, что у нас есть еще одно место в группе «Экономика США». И оно — для вас, Дмитрий. Меня зовут Валерия Фоминична Железова, я буду вашим руководителем. А Андрею Владимировичу, если увидите, передавайте, пожалуйста, привет!

Из аудитории я вышел окрыленным. Я еще не знал, какое жестокое завтра подстерегало меня. Ждало вот что. Краюшкина, и так в последнее время по неизвестной причине избегавшая меня, неожиданно объявила, что между нами все кончено! Это было как гром среди ясного неба! Землетрясение! Мир рухнул! Как? Как такое могло случиться? На ровном месте? Почему? Нет! Не может быть! Появился какой-то Вася! Не то она его любила, не то он ее любил. Все смешалось… Какой Вася? Откуда? Да и вообще, был ли Вася? Сначала я не верил ни одному Ириному слову, но скоро она перестала отвечать на мои звонки. Да я и сам начал понимать, что больше беспокоить ее ни к чему. Хотя это понимание далось с трудом.

— Кеша, как? Что думаешь? Не могла же она разлюбить меня? Так внезапно! Это же невозможно, — вцепился я в Шахворостова.

— Возможно. Разлюбила тебя. Да и вообще, с чего ты взял, что она тебя любила? Может, она меня любила? Димусь, любовь проходит! В первый раз, что ли? А потом, как писал классик, у каждого в душе есть украденная Джиоконда[46]. Ничего в этом страшного нет, никакое ты не исключение. Подумаешь, шрам первой любви! К тому же любовь — это невроз. И давай, хватит об этом! Пойдешь в футбол играть?

Время остановилось. Стрелки всех часов замерли. Несчастная любовь нещадно пригибала к земле. Чтобы хоть как-то отвлечься, я через знакомых устроился на работу. На самом деле работой это было назвать трудно, потому что за нее не платили. А делать надо было вот что. Утром я должен был прийти к стенам древнего Новодевичьего монастыря. Там какие-то великовозрастные дяди поднимали в воздух монгольфьер. Моей задачей было «страховать» шар, когда его с помощью горелки удавалось оторвать от земли. Если точнее, мне нужно было держать в руках веревку, скинутую из корзины. Таким образом, я как-то должен был влиять на то, чтобы шар не улетел в небо. Целый день мужики с улюлюканьем поднимали и опускали шар. А я держал веревку. Все это время я пытался разобраться, в чем смысл нашего коллективного занятия? Так и не разобравшись, к вечеру я принял решение уволиться.

Пешком шел я от Новодевичьего до дома. Меня провожали пронзительно желтые купола церквей. Эх, Краюшкина! Как же ты так? Было трудно дышать, голова кружилась. Все вертелось перед глазами, словно я был в корзине терпящего катастрофу монгольфьера. За спасением я поехал к Майсурадзе в Ясенево, надеясь, что Маша знает сокровенные детали и сможет хоть что-то мне рассказать, раскрыть тайну, объяснить, от чего на меня свалилась такая напасть. Ничего не вышло. Кроме бутылки виски, щедро выставленной передо мной, от Маши я ничего не получил. К тому же оказалось, что Маша сама только что рассталась со своим молодым человеком, и непрочь это обсудить… Пришлось напиться и забыться.