Татьяна Соломатина - Акушер-ха! Страница 18

Заведующий принял весьма серьёзный вид. Все последовали его примеру. Он буравил глазами бородатого брюнета. Тот отвечал взаимностью. Только ординатор, не заметив неожиданно помеждународневшей обстановки, продолжал весело выкрикивать, чего сделано и как состояние иностранного товарища. Жестом остановив потоки слов, заведующий зловеще изрёк, глядя прямо в третий глаз брюнету:

- How are you?

- I’m fine! — ответил брюнет и натянул одеяло до подбородка.

- Where are you from? — не сдавался заведующий

- I’m from Krasnoznamenka! — не отступал брюнет.

- What is your name? — Анатолий Иванович достал из рукава последний козырь.

- His name is Vasya. His surname is Volobuykin, — доверительно сообщил заведующему ординатор.

Заведующий немедленно эвакуировался в коридор, чтобы сладко и в голос поржать. Вся толпа последовала за ним. У кроватки бедного Васи Волобуйкина осталась только я.

- Ой, — сказал мне Вася, — я и не знал, что теперь в больницах надо по-английски говорить.

- А не хрен чужие журналы брать! — веско сказала я Васе. 

— Ну так турок… того… спит.

- А чего ты там читаешь, Вася?

- Да не читаю я. Картинки смотрю. — И Вася показал мне журнальный разворот, где во весь рост маячила сиськастая девица в легком намёке на новогодний прикид.

- Happy New Year, Vasya…

- Same as… — на автомате мучительно прошептал белокурый турок с соседней койки из сладких постпроцедурных обезболивающих омнопоновых грёз. Наверняка ему снились русские товарищи. Вася сочувственно поглядел на него и, состроив мне рожицу, веско заявил: «Новый год, блин!»

P.S. — И самое смешное, никак не пойму, какого хрена я с ним по-английски заговорил, если, кроме этих фраз, я больше ничего не знаю?! — утирал слёзы заведующий, угощая меня кофе с коньяком у себя в кабинете. После того, конечно, как мы отправили Олега Ивановича в роддом на консультацию.

Pubofemoral ligament

(К некоторым особенностям интракоитального[27] шпагата)

Когда-то давным-давно, когда я ещё мерила шагами путь от больничной стоянки до приёмного покоя, жил-был на свете, как и полагается, один прекрасный юноша. Он и правда был ничего себе. Знал, что такое «становая тяга» и чем отличается трицепс от пиццы. И была у него девушка красоты неземной — не то гимнастка, не то балерина, не то с суставно-мышечным аппаратом что-то было не так. Неважно. Зато любил он её — как на заре времён. И сзади, и спереди, и сбоку в прыжке через «козла» на брусьях. А потом она то ли перчатки потеряла, то ли полюбила другого — в общем, в Америку укатила с родителями, поступила там посудомойкой в ресторан и в Гарвардкий университет студенткой. Нет, вру. В Гарвард эмигрантов не берут. Ну, пусть она поступила в BU[28], а в снобском этом занюханном Гарварде факультатив какой-нибудь взяла. Или в Йельском университете — в принципе, если пробок нет и с утра пораньше, перемыв всю посуду в Бостоне, выехать — то и до Йеля рукой подать. У них там в Америке всё сплошь автоматические коробки передач — им ноги особенно не нужны. Особенно такие, как у этой гимнастки-балерины были.

Прекрасный юноша погрустил положенное под комедии Гайдая, а когда пиво закончилось, вышел за пиццей. И тут его измученную пивом и страданиями красоту заметила одна. Да как стала приставать с непристойными предложениями любви, счастья и сексуального благополучия, что он от неожиданности и отказать не смог. Потому что от долгого лежания на диване у него застой в малом тазу случился и мозг уже не кровоснабжался, а половые органы, напротив, как шланг под напором. Пощупал он кубики на пузе под водолазкой и принял решение завязать с пиццей, пивом и горем. Купил бутылку виски себе, шампанского — даме, презервативы на закуску, и отправились они вместе на диван, чтобы любить друг друга отсюда и до конца текущей недели.

Но они же, мужчины, сношать могут всё. А вот любить — только одну. Ну, двоих-троих, если состояние Дао позволяет. А в тот день то ли Дао по студентке-посудомойке заскучал, то ли вероисповеданиями они с прекрасным юношей не сошлись. А только говорит он: «И детям Германии сочувствую, и полтинника не жалко. Но понимаешь, какая загогулина, — не хочу…» «Сам ты загогулина паршивая! Саботажник!!!» — сказал ему прекрасный юноша. Дао обиделся и совсем в норку уполз плакать сухими мужскими слезами от обиды и недопонимания. Прекрасный юноша крикнул даме, мол, стаканы на кухне, «Война и мир» — все три тома — на полке, я щас, только душ приму!

Воду включил погромче и давай свой Дао уговаривать — и жёлтые штаны ему обещал, и кацэ сколько захочет, приседал и хлопал себя по щекам и даже туда-сюда его за шкирку тягал, как щенка неразумного. А Дао — ни в какую. «Ты, — отвечает, — меня не любишь! Свои интересы завсегда превыше ставишь! Злой ты! Уйду я от тебя, и будешь ты совсем один-одинёшенек задыхаться в темноте неопределённости! Мне, что ли, одному тут день-деньской сидеть, чтобы ты меня на свет божий извлекал только над унитазом или умывальником! А как до дела — так вообще пластиковый пакет на башку! Тоже мне — Чикаго тридцатых годов, я так и задохнуться могу, между прочим!»

Так стыдно стало прекрасному юноше перед своим Дао, что присел он на краешек унитаза, буйну голову повесил и залился слезами отчаяния и неопределённости.

А Дао хитрый был. Он на прекрасного юношу глянул глазом своим циклопьим и говорит голосом: «Ладно, ладно, братец. Не горюй раньше времени. Пусть та вот, что стаканами на кухне бренчит, в шпагат сядет — я, может, и расправлю плечи. Мне, понимаешь, больше всех та студенточка, родину продавшая за гамбургер, нравилась. Подсоби моим сложным причинно-следственным связям, а я уж для тебя расстараюсь».

А прекрасный юноша хоть и прекрасен был, как положено, а дурачок. Да не сказочный герой — а самый что ни на есть обычный дурачок: послушался.

В общем, долго сказывается, да быстро делается — присела девица в шпагат продольный. Еле-еле и не до конца. Юноша-то был действительно прекрасный, а они под заборами не валяются. Ради них иногда и на тридцать кило похудеть можно через фитнес-клуб вперёд ногами.

В общем, всё у них заналадилось, и Дао не только плечи расправил, а прям-таки нормы ГТО решил сдать. А прекрасный юноша пришёл от этого в такое прекрасное расположение духа, что девицу красную взял да и растянул прямо и поперёк — то есть прямо на себе. То есть в поперечный шпагат. Го-ворю же, здоровый конь был!

А она как заорёт! А Дао-то с расправленными плечами и накачанной дельтой, гордый такой, юношу с толку сбивает — мол, это ей так хорошо. Хоть узлом её вяжи — только лучше будет.

Кончила наша прекрасная незнакомка.

И что правда, кончила плохо. Прямо скажем — в травматологии она кончила.

Единственное, я не поняла, зачем прекрасный юноша приволок её в гинекологию. С перепугу, видимо. Мужикам ведь всегда кажется, что у них не Дао, а просто-таки меч обоюдоострый и обоюдодлинный и они все как на подбор вожди сексуальных революций. «Ха-ха!» три раза. Связка у неё порвалась об бицепсы воина неразумного через шпагат неуместно-поперечный. Вот та самая, что в названии этой байки. И всего делов.

Ну, мы с приглашённым из главного корпуса травматологом дело на контроль взяли, конечно. Но и коньячку хлопнули за «хлопок одной ладонью», разумеется.

А прекрасный юноша потом даме апельсины носил в травматологическое отделение.

Я бы, конечно, и рада вам сказать, что они женились долго и жили счастливо, но врать не приучена. Потому что хоть девица и оправилась, а прекрасный юноша не стал менее прекрасным, да только Дао как её видел — так в ужасе прятался. Никакие посулы и посылы не помогали. Такая вот история.

P.S. Берегите pubofemoral ligament[29] и Дао, если он от вас ещё не ушел, конечно. Не путайте фитнес с Камасутрой. Ну, и с любимыми не расставайтесь!

C-Section[30]

В те времена, когда железный занавес сдали в химчистку, а берлинскую перегородку разобрали на кирпичи, я полетела самолётом в большие и радужные Соединённые Штаты Америки учиться, учиться и ещё раз учиться. Хотя, если честно, чему могли меня научить доктора одного из самых благополучных штатов Массачусетса, в одном из самых благополучных в медицинском отношении городов мира — Бостоне? Вот и я о том же. Мне все время чего-то не хватало. То ли нехватки белья, медикаментов и «такой-то матери», то ли…

…И всё же — чего-то мне не хватало в Америке…

А никто и не обещал, что русский дух не будет противоречив. Это у «них» «надрыв» — патология. А у нас — норма, засевшая где-то на генном уровне.

Иногда становилось просто смешно от того, до чего же всё-таки американцы любят распускать сентиментальные нюни.

Стою как-то за спиной у заокеанских коллег: наблюдаю. Только прибыла в госпиталь — естественно, не доверяют. А мне так божья благодать, даже моложе себя почувствовала: воспоминания нахлынули — первый год интернатуры, надежды на великое хирургическое будущее, «жажда крови» (в хорошем, конечно, смысле). «Дяденька, возьмите третьим ассистентом, дайте хоть крючок Фарабефа[31] подержать!» и всё такое…