Елизавета Александрова-Зорина - Маленький человек Страница 18

Машина подпрыгнула на неровной дороге, и девушка, ойкнув, залилась колокольчиком, а Саам вдруг ударил по тормозам. Помяв в пальцах папиросу, он закурил, глубоко затягиваясь, и Северина, вжавшись в сидение, ловила ртом клубившийся дым, расползавшийся по салону. Словно решившись, Саам вышел из машины и, хлопнув дверью, подумал, что в прошлое нет возврата.

За городом было тихо, голый лес стоял мрачный, будто знал, зачем они приехали. Северина брела, подволакивая ноги, следом шёл Саам, который никак не мог решиться, задушить её или ударить ножом.

Смех официанток вернул Саама в кафе. От воспоминаний у него пересохло в горле, как в тот день, когда он шёл через лес, глядя на хрупкую девичью шею, которую мог переломить, как сухую ветку.

Поползли слухи, что убийства Антонова и Требенько связаны, полиция сбивалась с ног, горожане ломали головы, пережёвывая сплетни и версии, а кто-то, прижимая ладонь к губам, зашептал о народном мстителе.

— Не иначе, Начальник! — обсуждали в очереди. — Может, притворяется? Косит под помешанного? Помните ведь, какой умный был мужик!

— Да, такой человек — честный, порядочный, — не то, что Требенько, царствие ему небесное.

— Может, и правда он? Ведь первым с Требенько и разобрался.

— Чего ж бандитов не убивает?

— Поживём, увидим.

Слушая эти разговоры, Пичугин всё чаще вспоминал пропавшего без вести Савелия Лютого. Его история была так же запутанна, как убийства Антонова и Требенько, свидетельские показания не вязались, причин для убийства не было, непонятно откуда появилось ружьё, и находились те, кто сомневался, что матёрого бандита застрелил тихий, неприметный инженер, всю жизнь горбившийся над чертежами месторождений. Пичугин был уверен, что Лютого выследили бандиты, и его тело, дай Бог, найдётся когда-нибудь на свалке или в лесу, пополнив список неопознанных трупов, похороненных на окраине кладбища.

Пичугин пришёл домой к Лютому, пытаясь прочитать ответы на свои вопросы в хитрых, чуть раскосых глазах его жены и дрожащих губах дочери, исподлобья смотревшей на следователя. Он неловко топтался в прихожей, не решаясь войти, а жена Лютого, скривившись, смотрела на его грязные ботинки.

Зазвонил телефон, Василиса сняла трубку, но на другом конце провода молчали.

— Алё? — повторяла она, опасливо глядя на следователя. — Алё, говорите!

Увидев её смятение, Пичугин взял трубку из рук Василисы, но девушка спешно нажала на рычаг.

— Уже положили.

Лютая принесла фотографию мужа, которую следователь сунул за пазуху. Если какое-то дело заходило в тупик, Пичугин брал портрет жертвы и, разглядывая её, пытался представить характер человека, его привычки и страхи. Он примерял его судьбу, разговаривал с ним, советовался и иногда так входил в роль, что кричал преступнику, тряся его за грудки: «Я знаю, это вы меня убили!» Взяв фото Лютого, он надеялся понять, что случилось в тот вечер, когда был застрелен Могила, где прячется Савелий, от кого бежит и что задумал.

— Вы были в машине Антонова? — спросил Пичугин Василису.

Девушка кивнула, что-то неразборчиво пробормотав.

— А какие у вас были отношения?

— Никаких! — ответила за дочь жена Лютого. — Она немножко выпила с подружками, а мужчина был так любезен, что предложил подвезти.

— Ваш отец поругался с Антоновым в тот вечер?

Василиса кивнула.

— А ружьё откуда появилось?

— Могила дал.

— А почему ваш отец застрелил не Антонова, а Могилу?

Василиса пожала плечами, переглянувшись с матерью.

— За что убивать Антонова? За то, что хотел подвезти?

— А Могилу за что? — спросил Пичугин, не понимая, претворяется ли Лютая или правда не понимает, что её дочь делала в машине депутата. — Может, ваш отец, увидев вас в машине Антонова, как-то иначе это расценил? — следователь подбирал слова, словно шёл по минному полю, в который раз досадуя, что нельзя спрашивать в лоб, без обиняков. — Вы видели, как ваш отец застрелил Могилу? — не дождавшись ответа, спросил следователь.

— Видела, — ответила Василиса. — Он застрелил его из ружья, которое ему дал Могила.

— А зачем Могила дал ему ружьё?

— Чтобы папа его застрелил.

Следователь вскинул брови.

— Он так и сказал: «Застрели меня». И отец выстрелил.

Пичугин пытался представить, как Могила протягивает прохожему ружьё, а тот, будто хладнокровный убийца, спускает курок, и не верил ни единому слову. Что-то не сходилось в этой истории.

— Вы можете представить, что это он задушил Антонова? — спросил Пичугин, и жена Лютого встала, показывая, что разговор окончен.

Женское лицо как книга. На лице юной девушки можно прочесть её глупые мечты. Лицо молодой женщины испещрено мыслями, которые кривят ей губы, приподнимают кончик носа или ложатся тенью под глазами. А у зрелой женщины на лице проступает биография, так что её приходится прятать под толстым слоем пудры и яркой, как кровь, помадой. Не попадая в рукава плаща, Пичугин разглядывал жену Лютого, считая морщины на лбу, зарубками отмечавшие её любовников, и читал в холодных, раньше времени состарившихся глазах, что брак без любви словно пресная каша, а постель с чужим мужем — щепотка соли, вот только каждую приходиться есть по отдельности.

Спускаясь по лестнице, Пичугин рассеяно разглядывал испещрённые признаниями стены и крутил в голове три убийства, представляя, что все они — рук Лютого. Следователь скривился в усмешке, настолько нелепым это казалось. «Правда — это то, во что веришь», — буркнул Пичугин под нос. «А веришь в то, во что хочется», — соглашаясь, закивал он самому себе.

Выйдя из подъезда, он задрал голову и увидел, как дочь и мать отпрянули от окна. Старуха на лавке была похожа на ворону, седые волосы выбивались из-под чёрного платка, а нос был длинный, словно птичий клюв.

— Кто бы мог подумать. — кивнув на окна Лютого, начал следователь издалека.

— Не верь людям — люди злы, вот и болтают! — старуха проткнула Пичугина пальцем. — А он был безобидный, как мышь, всё о здоровье спрашивал, — она покачала головой. — А теперь и поговорить не с кем.

Слушая вполуха её болтовню, Пичугин вспоминал Коротышку, который, как и Лютый, будто сквозь землю провалился после смерти Могилы. В прежней банде Коротышка, у которого тогда ещё были и ноги, и имя, слыл за бесшабашного, смелого парня, который не боялся ни Бога, ни чёрта, ни прокурора, а после взрыва в ресторане превратился в шута. Ненависть свернулась на сердце, словно кошка, проступая складками вокруг рта, и Могила слышал, как калека клацает во сне зубами, мечтая поквитаться, но бандит любил пощекотать себе нервы и потому держал его при себе, словно бомбу с испорченным часовым механизмом. Но со временем Коротышка свыкся со своей участью, а главарь банды так привык к нему, что, и правда, стал верить, будто безногий приносит ему удачу. А теперь он исчез, словно Могила утащил его с собой, не желая расставаться с талисманом. Если бы Пичугин узнал о том, как Саам похоронил Коротышку заживо, то удивился бы своей прозорливости.

Чувство опасности притупляло голод, и, карауля Антонова, Лютый прожил на грибах и двух проросших картофелинах. А когда вернулся в лес, ощутил, что смертельно устал. Ноги и руки как будто налились свинцом, Лютый с трудом передвигался, словно перед ним стояла невидимая стена, голова кружилась, всё плыло перед глазами, и, упав ничком, он пролежал, казалось, целую вечность, не в силах пошевелиться. Его бил озноб, тело ломило, и он, плача, молился о быстрой смерти. Лютому казалось, что его вскрывают: проводят скальпелем от шеи до низа живота, так что появляется резкая, острая боль, а потом, со всей силы дёрнув, раскрывают его, оставив лежать выпотрошенным, словно старый, рваный матрас. В бреду он чувствовал, как ветер гуляет по кишкам, обдавая холодом, а еловые иголки, набившись внутрь, колют желудок. Деревья склонились над Лютым, как врачи над операционным столом, и Савелия охватил голодный страх: ему мерещилось, что ветки тянутся к нему, чтобы разорвать на куски и проглотить щерившимися ртами, за которые он принимал темневшие дупла. Измученный страданиями, Лютый забылся в полусне-полубреду, его то бросало в жар, то било в ознобе, и он пролежал без сознания несколько дней.

А когда очнулся, не мог вспомнить, где находится и почему. Ощупывая руками чужое, высохшее тело, которое не слушалось его, он пытался подняться, но не смог. Сил хватило только чтобы перевернуться на бок, и он уставился в белёсый ягель, почему-то напомнивший ему фрукты в белке, которые готовила мать, так что Лютый причмокнул от воспоминаний. Из-под ягеля прорывались другие мхи, похожие на инопланетные растения: на тонких ножках висели хищные головы, а полые трубки разевали широкие рты. Лютый подумал, что так и должны выглядеть джунгли на далёкой планете, и ему захотелось заблудиться в них, сбежав от опостылевших ёлок и берёз, которые только и встречались в скудной заполярной тайге. Он уже не понимал, бродит он в своих фантазиях по чужой планете или, став размером с ягоду-водянику, темневшую на кусте, лежит среди мхов и лишайников, возвышающихся над ним. Потянувшись онемевшей рукой к ягодам, он сорвал их, размазав по руке, и жадно слизал с ладони. Ягоды были безвкусные, зато заглушали жажду, и Лютый, собирая водянику, гнал от себя безумные мысли и страхи, которые мурашками бегали по спине.