Татьяна Дагович - Хохочущие куклы (сборник) Страница 18

– Ой, извините, – воскликнула женщина без тени извинения в голосе. – А я думала, наконец все ушли. Целый день жду, когда номер пустой будет, чтобы убрать, а все кто-то спит, сто раз уже заглядывала – а все спят и спят. Кстати, вы знаете, что по местным правилам в чужом номере спать нельзя? У нас отель как санаторий почти, мы-то с клиникой работаем. Значит, вы не будете против, если я уберу сейчас, потому что завтра меня не будет, так и знайте.

– Пожалуйста, – подтвердила Саницкая. Что-то, даже не в лице, не в фигуре, а в жестах горничной, казалось чертовски знакомым…

– Только ноги подберите наверх… Боже мой!!! Ты же Настя!

Настя немного растерялась.

– Ты что, не узнаешь меня? А сама мало изменилась за столько-то лет, какая была, такая и есть. Я же Света, Све-то-чка! Ну?

Настя натянуто рассмеялась. Разумеется, это была Света, и никто иной. Несмотря на ситуацию – горничной при клиентке, Света сразу заняла доминирующее положение в разговоре. Не стараясь до конца понять, насколько чудесно и благополучно устроена жизнь Насти с ее мужем, начала доказывать, что у нее все намного лучше, просто суперблагополучно: поменяла несколько работ, нашла эту, поменяла несколько любовников, пока свободна… В продолжение разговора Света невольно косилась на студента, сидящего с выражением долготерпения на лице. Она находила его симпатичным. Присев на стул, вытянутые ноги разместила на пылесосе.

Настя, поначалу скучавшая во время беседы, где ей не давали вставить ни слова, постепенно оживлялась. Давно она не виделась со сверстницами, не общалась, не слушала подобной галиматьи. Светочка, светоч детства, была первой повстречавшейся ей душой, без вопросов принимавшей реальность. Повзрослев, Настя нередко встречала таких людей. Когда, преодолев внутреннее сопротивление, выходила из квартиры в магазины: такие выбивали ей чеки, сидели на диванах в метро, поднимались по лестнице на второй этаж ее дома. Разные, но при этом все точь-в-точь как Света, они скользили по непрозрачной поверхности жизни, и их бытие оставалось для Анастасии одновременно загадочным и понятным, притягательным и отталкивающим.

Понятным – потому что и ей иногда удавалось скользить, бывали такие чудные периоды в жизни, но потом всегда цеплялась за что-нибудь, что утягивает в глубь или тянет назад. Тонула, отставала. А они себе плыли по реке существования, по течению времени, инстинктивно помогая ему руками, брассом. Даже не подозревая, какая глубина течет под ними, какие темные дебри тины в этом первичном бульоне, какие мертвые глаза кистеперых рыб, какая скользкая чешуя. Понятия не имея, что можно погружаться, барахтаться, губя себя лишними движениями. Или ошалело плыть против течения, жадно хватать воздух. Вырвавшись на миг на поверхность, смотреть на минутное мокрое солнце. И наблюдать ИХ. Рядами, колоннами, с постоянной скоростью передвигающихся вперед. Анастасия так хорошо понимала их радости и горести, связанные с их реальностью.

Это было бы так прекрасно. Играть по правилам. Быть актером, не видящим партера. Верить телевизору.

А Света все носила желтые косички, как в детстве, только с модно зачесанной надо лбом челкой. Внезапно она сменила тему:

– А ты бы познакомила нас с молодым человеком, а то он сидит, скучает.

Здесь Анастасия ушла в ступор – она забыла, как зовут студента. Студент – и всё. Что-то пробормотала себе под нос про высшее образование. Он сам спас положение, представившись:

– Виталий.

– Очень приятно. Светлана.

– Да, я уже понял. Узнал.

Они усмехнулись друг другу как старые знакомые.

– А неплохо бы спуститься, отметить нашу встречу, – неожиданно игриво предложил Виталий.

– Да-да! – воскликнула Настя, – нас же ждут, наверно, на заводе, надо спуститься.

Студент недоуменно поднял брови.

– А-а-а… Там есть какое-никакое кафе?

Неожиданно Света поддержала Саницкую, и Виталий, скрепя сердце и сцепив зубы, последовал за ними. В его ушах заранее звучал ужасающий скрежет цехов, бульканье ванн, он уже предвдыхал мелкую вонючую пыль, которая вскоре залепит нос и глаза. Его верхняя одежда была в номере. Настя, не глядя, накинула что-то мужнино. Заскочили со Светой в комнату персонала. Пошли. Виталий – через силу, через «не хочу» каждый шаг. Веки его стали тяжелыми, глаза – угрюмыми. Женщины не торопились, щебетали как воробьи, сплетничали за все семнадцать лет, причем Настя тоже вошла в раж, рот у нее закрывался еще реже, чем у Светы, и смесь их голосов образовывала высокую какофонию, которая постепенно перерастала в промышленный вымученный скрежет завода, едва переносимый слухом. В этот вечер было не так холодно, как накануне. Светлее, чем в номере, – слабая люминесценция покрывала равнину, обрывы, крыши. (Так может светиться только море.)

А Константин с Варварой Семеновной до сих пор не проникли на территорию завода. Они блуждали вокруг, вправо-влево, час за часом, говоря об одном и том же унылыми словами, без надежды найти решение, вдоль высокой ангарной стены. Они не заметили возникшие вдали маленькие фигурки. Даже если бы они и смотрели еще куда-то, кроме как перед собой, яркий свет прожектора, следующего за ними, вправо – влево, не дал бы разглядеть ничего, кроме мрака за пределами освещенного круга. Замученные повторениями, они так и бродили до тех пор, пока их не догнали.

– Приветик! – неуместным весельем зазвенел голос Саницкой. – Знакомьтесь, это Света. Это Константин и Варвара Семеновна.

– Ну конечно же, это твой дядя! – воскликнула Света. – Я его прекрасно помню, он немного совсем изменился. Тогда он был еще подростком – он приходил встречать тебя на вокзал. А глаза те же совсем. Да… теперь ты, Костя, мужчина в самом расцвете.

(Студент не понял, зачем он вообще сюда тащился.)

– Ты ошибаешься, – тихо возразила Настя. – Ты его путаешь. Это мой муж.

– Ну пойдемте. Где же тут кафе?

– Внутри, очевидно. Идемте?

Варвара Семеновна, Виталий и Константин молчали и не двигались с места. Сплошные стены, корпуса, трубы уходили в такую высь, что верхушки их таяли в небе.

– А где же вход? – нетерпеливо спросила Света.

– Идем, я покажу тебе, – еле слышно вздохнула Настя. И прибавила еще неуловимей, чтобы никто не узнал: – А ты разве не помнишь? Мы же забыли там яд.

– А-а…

Они отыскали дверь и вошли внутрь. Другие последовали за ними, правда, не очень убежденно. Металл, стекла.

Им объяснили, как попасть на четвертый этаж. На четвертом этаже, в интимно освещенной зале с картинами и бархатными стенами, их подвели к подходящему, удачно сервированному столику. Без музыки – она все равно бы мешалась с глухими звуками производства. Кроме них пятерых, никого не было в зале, они одновременно подумали об одном и том же: а брал ли кто-то деньги? И, следуя законам логического мышления, пришли к выводу, что нет. «Если бы мы вышли с Константином, – думала Настя, – он бы непременно позаботился о деньгах, но я была одна. С Варварой Семеновной он тоже не мог вспомнить о деньгах – не мог он собираться Варвару Семеновну в кафе вести. Студент – придурок, Света – слишком безалаберна, впрочем, Света – может быть».

Отсутствие средств мало тревожило Анастасию, она удобно устроилась на огромном мягком красном стуле со спинкой много выше ее головы. С удовольствием наблюдала, как приносят маленькие, хрупкие тарелочки с яствами, деликатесами. По-кошачьи улыбалась. Довольная, выспавшаяся, в тепле. Напротив, завораживая, горели глаза Константина почти желтым светом, отражая свечи, установленные в центре стола. Он смотрел на нее. Лицо его расслабилось, подобрело. Стало красивым, как у греческой статуи (римской копии с оригинала IV века до н. э.). Взгляд не выражал ничего. «Как давно у нас не было секса, – Анастасия скрывала мысли в салфетке, которую мяла пальцами, – с самого поезда. Как так может быть? Живем – параллельно, спим рядом, но это нам все равно. Он оставил меня?.. как я забыла, он, наверное, оставил меня… Как он красив». Оставив салфетку умирать спокойно, брала стакан, на три четверти наполненный мутным соком.

Одна Варвара Семеновна не находила ситуацию комфортной, ерзала на гигантском стуле, догадываясь, что их приняли за других, за высоких персон, которых, наверно, ожидали здесь. Догадывались все, однако переживала она одна. Искаженное гримасой беспокойства лицо ее потеряло всякое обаяние.

Светлана рассказывала свою историю, как ей удалось устроиться на работу в столь солидном заведении. Оказывается, она шла по пляжу, по горячему песку у моря, увязая прямо по щиколотку, и упала, да не просто, а на чужую подстилку, и опрокинула при этом открытые бутылки пива. Синяк-то до сих пор еще сходит.

– При чем тут работа?

– Так один из парней оказался…

– Кем?

– Да владельцем – и отеля, и клиники, и дома отдыха, и санатория.