Себастьян Фолкс - Там, где билось мое сердце Страница 18

Во время рассказа Перейре я мог преувеличить значение каких-то мелочей, а что-то важное упустить. С той поры у меня было достаточно времени, чтобы еще раз все обдумать и правильно расставить акценты…

В июне я окончил университет, и в одной из лондонских клиник намечалась вакансия. Но в Европе дела были плохи, напряжение росло. Диплом означал, что мне предстоит сделаться офицером. Сержанты с удовольствием глумились над новообращенными кадетами, отчаянно пытавшимися держать равнение. Это происходило на учениях под Донкастером, где у нас была учебная база. Муштра была общей для всех, даже для людей постарше и уже что-то собой представлявших. Я всячески старался не выделяться и терпеливо выслушивал любую ругань в свой адрес. Однажды сержант еще и высмеял: «Эй ты, вояка хренов, отставить вихляться, как тряпочная кукла!» Кто-то в строю захихикал. Хотя мог бы проявить солидарность, не подыгрывать сержанту…

И вот настал долгожданный день, когда наши мучители по уставу должны были обратиться к нам как к офицерам: «Сэр…» Тон был вполне дружелюбный, знали изверги, что со дня на день прибудет очередная партия увальней, которых можно будет всласть погонять по плацу.

Нас должны были отослать во Францию, и предварительно полностью экипировали. В комплект входила замечательная шинель, противохимическая накидка, ранец. Плюс амуниция, которая крепилась к ремню: стальная каска, бинокль, компас, сумка для провизии и фляга для воды. Перебросили, значит, нас через Канал[18] и тут же препроводили в деревню под Лиллем для соединения с другим батальоном.

В казарме я познакомился с командиром второй роты, кадровым военным по имени Ричард Вариан. Он носил усы, по-армейски строгие, но все равно при виде его невольно вспоминались французские писатели «прекрасной эпохи», щеголеватые усачи. Кстати, книги у него с собой были не военные. Стихи и какие-то беллетризованные биографии, что стояли на небольшой полке. Я понятия не имел, как должен выглядеть командир роты. Глаза точно были не рядовые. Карие, почти черные, не мигающие (такое было ощущение). Вроде бы добрый и умный малый, по крайней мере на первый взгляд.

– Принимайте у Билла Шентона четвертый взвод, – сказал он. – Билл два года был заместителем комвзвода. Кстати, служил со мной еще в Индии.

Вариан пояснил, что в мирное время старших офицеров не хватало, держать при каждом взводе еще и младшего по чину было глупо. Поэтому взводами часто командовали младшие офицеры вроде Шентона, временно замещая начальство. Мне, штатскому неучу, было крайне неловко забирать взвод у настоящего вояки.

– Ну вот, первое офицерское испытание, – сказал Вариан, вставляя в мундштук сигарету. – Надеюсь, это станет началом боевого пути.

Сержанты устроили себе в небольшой подсобке подобие клуба, там я и нашел Шентона, за карточной игрой. Сказал, что нужно поговорить.

– Есть, сэр.

Мы вышли в узкий коридор, Шентон повернулся ко мне и встал навытяжку как по команде «смирно». Был он лет на десять меня старше и на четыре дюйма выше. Все лицо в морщинах из-за многолетней полевой жизни под жарким солнцем. Внешне он был похож на фермеров из моего детства, но при этом в нем ощущались сдержанность и неброское чувство собственного достоинства… Таких людей я еще не встречал.

– Вольно, – сказал я.

Я видел, как он украдкой изучает меня – увальня, необстрелянного мальчишку. Естественно, я покраснел, стал запинаться, старательно отводил глаза. Оправдывался, бормоча, что таков приказ и что я буду страшно рад, если он в случае надобности не откажет мне в совете.

Пролепетав все это, я ждал, что сейчас меня поднимут на смех, а то и врежут кулаком по физиономии.

– Понимаю, сэр, – на лице Шентона не отразилось ни удивления, ни гнева. Он чтил волю начальства.

– Спасибо, старшина. Можете продолжить игру.

Отсалютовав, он развернулся и ушел. Только тогда я сообразил, что Вариан, вероятно, уже уведомил его, или старшина сам догадался, что нашествие целого выводка молодых офицеров повлечет за собой понижение в должности. Пожалуй, моя неопытность была двум воякам даже симпатична: любо-дорого понаблюдать, как я трусливо буду пытаться изображать командира. Однако было очевидно и то, что для военачальников, особенно среднего звена, новоиспеченные офицеры были неплохим материалом для ковки кадров.

Все мои подчиненные были действующими военными или отставниками. Наша задача во Франции была такова: сидеть и ждать, что будут делать немцы. Поэтому продвигаться в Бельгию нам запретили, из опасения спровоцировать Гитлера на оккупацию. Мне как младшему офицеру поручили следить за кухней и провиантом и обсуждать гастрономические тонкости с поваром, рядовым Добсоном. Еще один вояка с индийским прошлым, служил в кавалерийском полку. Он признался мне, что никогда не занимался кухней, хотя однажды помогал готовить жаркое из конины под соусом карри.

В мае немцы без всяких провокаций вошли в Бельгию, Нидерланды и Люксембург, и мы, наконец, смогли перейти к активным действиям. Ричард Вариан отдал приказ, и я был рад, что дело сдвинулось с мертвой точки – теперь я смогу доказать, что чего-то стою. Вариан, в свою очередь, получил приказ от командира батальона, который выполнял распоряжения бригадира. Некоторые считают, что армейская система схожа с русской матрешкой. Но мне она больше напомнила городскую школу. Взвод – это класс, рота – корпус, а вся школа в целом – батальон. Три батальона, как правило, составленные из разных полков из разных графств (к примеру, из Йоркшира, Ноттингемшира, Кента) образуют бригаду. Дальше – более крупное объединение, дивизия. Но бригада почему-то в нее не входила, была отдельной единицей.

Мой маленький взвод жил неплохо, хорошо питался. Пока мы продвигались по Бельгии, нас угощали сыром, хлебом, вином, водой и сигаретами – отличная добавка к пайку. А молодые женщины души в нас не чаяли. Я даже склонялся к мысли, что нет ничего лучше военной службы, и окончательно в этом убедился, обходя однажды караульные посты. За мной увязалась девчонка лет девятнадцати, не старше. Страх перед грянувшей вдруг немецкой оккупацией и первый попавшийся потный пехотинец почему-то вызвали у нее приступ острого влечения. Едва я успел отвесить парочку комплиментов на французском, мне нетерпеливо запечатали рот поцелуем. Она сообщила, что завтра ее родителей не будет дома, и я мог бы зайти, последний дом по левой стороне улицы…

Сказал, что едва ли сумею вырваться, но постараюсь. Чего хотят женщины? Этот вопрос я задавал себе, возвращаясь в казарму. Чтобы их целовал в темноте какой-нибудь солдат. В самом деле?

По Бельгии мы продвинулись мало. К великому нашему изумлению, пришел приказ вернуться. И через шесть дней мы оказались в той же деревне. Когда шли мимо церковного двора, я отвернулся: вдруг среди зевак и моя знакомая, издевательски хохочет…

Нашу колонну действительно обстреляли немецкие самолеты, но наступления пехоты не было. Я чувствовал, как зол Вариан на приказ об отступлении. Шли разговоры о неприкрытом фланге. Из лекции на учениях в Донкастере я знал, что оголенный фланг может стать причиной катастрофы. Как выяснилось, бывают ситуации и похуже. Однажды ночью мне приказали возглавить разведгруппу и выйти на контакт с нашими силами с правой стороны. Мы долго мотались по лесу, сверяясь с компасом, протопали много миль и вернулись в штаб роты ни с чем. Доложили майору Вариану: справа никаких сил нет и в помине. Уже потом мы узнали, что немецкие танки прорвали французские позиции и двинусь к югу, что на севере капитулировала Голландия, а Бельгия отступала по всей линии фронта. Короче говоря, оба фланга остались без прикрытия, и нас можно было брать тепленькими, перебить всех без особых хлопот, как римлян под Каннами. Я помнил этот эпизод Второй Пунической войны из школьной программы.

Когда мы шли по Брюсселю во второй раз, я ждал, что нас закидают гнилыми овощами. Но граждане проявили великодушие. Уверяли, что ждали нас намного раньше. Утешали: возможно, третья попытка окажется удачной. Из Лилля мы двинулись к Армантьеру по железнодорожному полотну, и это было сущее проклятье. Шпалы неровные, почва глинистая, скользкая. Когда мы быстрым маршем вошли в Поперинге, небо со всех сторон было озарено пожарами, так что с освещением повезло.

Названия попадались уже знакомые. Это ведь были низины Фландрии, где всего двадцать пять лет назад наши отцы пожали руку впервые явившему свою суть двадцатому веку. Мы снова были здесь, под тем же несколько абсурдным именем: «Британские экспедиционные силы». Походный марш сменился рытьем окопов. После землеройных работ нам иногда давали поспать, но больше всего заставляли маршировать. Это все напоминало сон, диковатый и нескончаемый. Иногда я просыпался с робкой надеждой, что наваждение кончилось, что меня снова вынесло в относительно реальную жизнь. Как поезд, выведенный из тупика на основной путь. Лежа однажды под открытым небом, я нарочно повернулся лицом к луне. Подумал, что немецкий летчик, увидев смутно белеющее лицо, все-таки сжалится.