Роман Сенчин - Любовь, или Не такие, как все (сборник) Страница 18

– Так вот же! – Таська чуть не плакала от обиды. – Судьба тебе шанс дает: соберись, приведи себя в порядок! Приедут американцы, ты им покажешь свои работы, а они тебя к себе позовут! Это же раз в жизни бывает: из помойки в цивилизованный мир!

Миленький только морщился и небрежно рассовывал свои работы по ящикам. Остатки – наброски, почеркушки и прочее – он просто утрамбовал как попало в авоську и засунул в верхний ящик комода.

– Ну ладно, тебе наплевать! Всем наплевать! Но мне-то не наплевать! Мне папа все уши прожужжал: надо бежать, надо бежать, здесь скоро будет катастрофа. Он меня этой америкой-европой травил-травил и добился своего. Я английский и немецкий лучше русского знаю, мне тут уже давно не по кайфу жить. Насрать тебе на себя, так ты меня пожалей: уедем вместе в Америку, а потом возвращайся в свой Зажопинск!

Миленький достал из комода бутылку с мутноватой жидкостью, откупорил – и в воздухе запахло сивухой. Огляделся в поисках тары, схватил кювету и наполнил до краев.

– Да ты меня слушаешь, нет? – крикнула Таська.

– Вали отсюда, – сказал Миленький. Перед ним сейчас стояла задача, как выпить, не пролив ни капли. Подумав немного, он наклонился к кювете и отчурскал с краю.

Пойло было противное, Миленького перекособочило, и он с силой занюхал глоток рукавом. Потом отчурскал еще пару раз, пока не принюхался.

Таська пыталась ему помешать, зудела над ухом, заставляла закусывать, но Миленький не слушал, а методично нажирался. Наконец, пьяный в драбадан и уставший от причитаний Таськи, он схватил кочергу и погнался за девушкой. Кое-как выгнал ее из будки, запнулся о вчерашнюю проволоку, бухнулся в грязь и заснул.

Сначала Таська просто звала Миленького. Потом начала пихать в бок, чтобы разбудить. С тем же успехом она могла просить будку повернуться к себе передом, а к свалке задом. Ухватив Миленького за шкирку, она затащила его в будку и оставила валяться на полу.

А потом открыла ящик комода и вытащила несколько графических работ, в том числе портрет капельками парафина.

Какое-то время после ухода Таськи Миленький лежал неподвижно, даже дыхания не было слышно. Потом правая рука его задергалась, ожила и принялась шарить вокруг лежанки.

Нащупав в куче тряпок то, что нужно, рука извлекла на свет божий старый дисковый телефон.

Миленький, не открывая глаз, снял трубку и приложил к уху. Длинный гудок.

Миленький открыл левый глаз и неуверенными движениями накрутил пятизначный номер.

Послышались гудки вызова, и кто-то снял трубку.

– Тома, мне плохо, – плачущим голосом сказал Миленький (левый глаз при этом сам собой закрылся). – Не Тома? А кто? Ваня? Ваня, позови Тому. Алло, Тома? Мне плохо, Тома. Меня никто не любит, никто не уважает. Ты тоже? Вот видишь…

Женский голос на том конце канала связи был сначала терпеливым и даже немного ласковым, однако становился все резче и нетерпеливее. Миленький благодаря алкогольным парам тоже из побитого пса постепенно превращался в бойцового петуха. Говорил он все упрямее и категоричнее и вскоре, уже мало соображая, выкрикнул:

– Что?! Хрен им! Я лучше все здесь спалю! Все!

Силы после этого эмоционального всплеска окончательно покинули его, и Миленький уснул так же внезапно, как это случается со всеми сильно выпившими людьми. Какое-то время трубка женским голосом взывала: «Миленький? Миленький, скотина стоеросовая! Миленький, не делай глупостей! Я тебя убью, Миленький!» – а потом связь прервалась.

За ту минуту, что Миленький был в отключке, ему приснился во всех подробностях невероятно правдивый и красочный сон – будто он помер и его хоронят. И будто на похоронах его все бабы шли голые. Была там и Таська, только звали ее почему-то Элкой. А еще там был Спиридонов, он за рулем грузовика сидел. Только прервалось все в самом интересном месте – гроб бабы на себе понесли, а водила, сука такая, сигналить начал, чтобы похороны сорвать. Только сигналы эти почему-то как телефонные гудки звучали.

Проснувшись, Миленький моментально вспомнил, что произошло вчера и сегодня, и впал в глухое отчаяние. Он молча допил самогон – который, между прочим, сначала хотел прогнать через перегонный куб минимум три раза.

– Фиг тебе, а не обыск! – пробормотал он себе под нос. – Фиг тебе, а не порнография.

Если бы кто-то мог в этот момент наблюдать за хибарой Миленького снаружи, то наверняка решил бы, что там кого-то убивают. Будка раскачивалась из стороны в сторону, изнутри доносились битье посуды, треск мебели и густопсовая брань.

Потом дверь будки распахнулась, и оттуда вывалился пьяный в уматинушку Миленький. Недобрым оком обозрев свою вотчину, он не нашел ничего достойного внимания и обратил взор к небу. Очевидно, алкоголь придал его зрению какие-то особые свойства, потому что показалось Миленькому, будто пронизал он синь небосвода и увидел на черном фоне космоса американские спутники-шпионы, устремившие свои оптические системы на его ничтожное существование. Вскинув кулаки, Миленький отчаянно затряс ими и прокричал:

– Хрен вам, американцы! – и побежал прочь, опасаясь, что сейчас с орбиты прилетит ядерная ракета и разнесет его халупу вдребезги.

Не сделав и десяти шагов, он споткнулся, наступив себе же на ногу, и рухнул в грязь. По счастью, голова его оказалась на берегу лужи, и Миленький, зашедшийся было от рыданий, внезапно заснул сном младенца, теперь уже на весь оставшийся день.

Над трубой его домика струился белый дымок. Такой обычно бывает, когда жгут бумагу.

Сначала, конечно, она пошла в баню. Какой бы хипушкой Таська ни выглядела, вшиветь и вонять она не собиралась. Пять лет назад она загремела в инфекционное отделение и с тех пор личной гигиеной не пренебрегала. Подумать только – целую ночь провела на помойке, да еще и в обществе самого настоящего вонючего бича. Хочешь не хочешь, а надо с этим что-то делать.

По счастью, вонизм помойки в вещи впитаться не успел. Пахло фотохимией, немного горелой бумагой, но неприятных запахов после благоухающей вениками и мятой парилки Таська не чувствовала.

Едва обсохнув, она оделась и отправилась на поиски местного музея. Прохожие, к которым она обращалась за помощью, как правило, не понимали, о чем их спрашивают. Было это немного странно, по крайней мере – для Таськи. Ну хоть раз в жизни человек должен побывать в музее! Или хотя бы знать, что он есть. Но народ недоумевал. В конце концов Таська случайно попала на почтамт, отбила Хомяку телеграмму «ВСЕ ХОРОШО ЦЕЛУЮ ТАИСИЯ» и там узнала, как попасть в местный краеведческий музей.

По счастью, в музее оказался художественный отдел – два небольших зала с витринами у окон, в которых стояли бесчисленные керамические изделия, от игрушек до бюстов Ленина; несколько любопытных артефактов деревянной пластики; и с полусотней работ местного художника Болотова, выполненных в стиле кондового соцреализма. Ни пейзажей, ни жанровых сцен – только портреты передовиков производства, многофигурные композиции типа «Делегация керамистов на всесоюзной выставке в Москве». Даже лубка народного не было.

Таська бегло осмотрела экспозицию и спросила у строгой старушки, присматривавшей за экспонатами, где сейчас заведующий отделом. Старушка проводила ее в какую-то каморку с окошком под самым потолком и представила женщине, которых в каждом провинциальном музее полный штат – юбка на два пальца ниже колена, блузка с широким рукавом, непременная шаль на плечах и печать областного института культуры на одухотворенном лице.

– Здравствуйте, – поздоровалась Таська.

– Здравствуйте, девушка. Чем могу помочь?

– У меня задание – написать реферат на тему русского авангарда начала века, – соврала Таська. Вообще-то она уже начала дрейфить – зачем вообще сюда приперлась, будто не знает, как у нас к авангарду относятся.

– Вам по истории? Что именно вас интересует – объединения типа «Ослиного хвоста» или «Бубнового валета», супрематисты? Или вас конкретные художники интересуют?

– А вам кто больше нравится?

– Мне больше нравится Пиросмани, если вам что-то говорит это имя, но это не совсем русский авангард…

– Ну, работы Николая Аслановича пропагандировали русские футуристы, – сказала Таська.

Тетка с прищуром посмотрела на посетительницу и сказала деревянным голосом:

– Тетя Паша, спасибо, мы тут сами, можете идти.

Тетя Паша поджала губы и ушла. Тетка предложила Таське садиться.

– Вас зовут?..

– Таисия. Можно Тася.

– Очень приятно, я Виктория Робертовна. Так о чем бы вы хотели написать реферат?

– О Святославе Аполлинарьевиче Миленьком.

Виктория Робертовна даже бровью не повела.

– Я видела его работы, когда практику на керамическом проходила. Но, согласитесь, это оформиловка, вряд ли кто-то ее всерьез воспримет.