Алёна Хренкова - Записки Замухрышки (сборник) Страница 18

Высмотрел ее учитель рисования, который внезапно заявился к нам домой в очень неподходящий момент: мы сидели с распущенными волосами и вычесывали гнид после керосиновой обработки голов, сами понимаете от кого или чего. Это дело происходило под материным контролем.

Когда раздался стук в дверь, мы всполошились, но дверь была отворена, и гость вошел в комнату. Учитель пришел, собственно, к матери с очень оригинальным предложением. Он рассмотрел в нашей Ларке необыкновенную модель для создания художественного полотна, а посему просил ее позировать в лесу на пеньке с разрешения родителей. Мать немного помялась, но разрешила: все-таки, учитель, а не какой-то проходимец. Но в этот раз она ошиблась.

Я же смотрела на этого учителя с некоторым подозрением. Во-первых, он мне не понравился внешне: был маленького роста, какой-то скрюченный и потертый. На полулысой голове торчали клочья серого цвета. Во-вторых, он был старый, и от него пахло чем-то непонятным. Для матери это были не доводы. Не замуж же он ее зовет, а позировать.

В назначенный день Ларка принарядилась и отправилась в Тимирязевский парк в условленное место. Она отсутствовала часа три. Мы уже мечтали увидеть ее на картине в какой-нибудь приличной галерее или, на худой конец, в актовом зале школы. Наконец она влетела в дом, как сумасшедшая: растрепанная и вся в слезах. Мало того. На щеке у нее красовалось багровое пятно. Мы с возмущением и интересом слушали, что же произошло в лесу.

Оказалось, что сначала все было чинно и пристойно. На красивом пне среди кущ сестра сидела в виде пастушки и грелась в лучах солнца. Учитель рисовал неотрывно, изредка бросая взгляд на Ларку. Так прошло часа три. Наконец сердце старого прохвоста не выдержало, он подошел к сестре и поцеловал ее в щеку. Ларка от неожиданности с размаху хватила соблазнителя кулаком по уху. Рука у сестры крепкая: она всегда любила колоть дрова на зиму. Несчастный заморыш рухнул в траву.

Через пять минут бега, мы уже слушали ее рассказ. Мать была возмущена, я – рада, что мои предчувствия оправдались, Ларка же боялась, что она убила учителя.

Как я говорила, на том месте, где был запечатлен поцелуй, красовалось багровое пятно. Мы сначала думали, что учитель заразный, но врач объяснил, что у Ларисы на нервной почве появилось пятно аллергического характера. Какая там «нервная почва», думала я. Обыкновенная щека. А вот слово «аллергия» мне очень понравилось.

Пятно долго не сходило, несмотря на лечение. Видно, поцелуй был очень горячим. Так мне показалось тогда.

ПРИГЛАШЕНИЕ НА БАЛ

К концу первого класса я уже хорошо писала. С двоюродной сестрой Ниной мы не состояли в переписке, еще не додумались. Вот я и решила открыть для себя новое, «взрослое», занятие – писать письма. Нина была для этого самым подходящим объектом.

Мы довольно часто виделись с ней и говорили по телефону. Поэтому письмо, да к тому же первое, должно было, по моим понятиям, нести какую-то необычную информацию. Я решила пофантазировать и как бы пригласить свою двоюродную сестру на волшебный бал в королевский дворец.

Я начала с витиеватого приглашения от имени принца. Потом меня просто понесло. Я начала расписывать, где и как будет проводиться бал, но мне этого показалось мало, или просто еще не хватало слов. Тогда я лихорадочно начала рисовать всяческие костюмы для самого принца и принцессы, кавалеров и их дам, а также для гостей. По рисованию у меня были всегда одни «пятерки».

Мало того, я решила, что письмо попадет только в руки того, кому оно адресовано. Вот тут я и развернулась. Что уж мне ударило в голову, я и сама не знаю, но, помня наши с Ниной летние проделки в Холщевиках, связанные с познаванием строения тел наших малолетних приятелей, я решила, что «глупости» могут показывать друг другу не только дети, но и взрослые, тем более не по-настоящему, а на рисунках в письме.

Правда, до самих «глупостей» дело не дошло. Я не очень представляла себе, как там все устроено, тем более изобразить на бумаге я бы просто не посмела, даже если бы и смогла. Все выглядело, с моей точки зрения, почти невинно. Я нарисовала костюмы, у которых предполагались специальные вырезы на некоторых местах. Например, декольте на платье принцессы доходило почти до пупка, но в тоже время слегка прикрывало грудь, юбка на платье имела несколько разрезов, отороченных воланами и при ходьбе заголяющих не только ноги выше колен, но и попку. Мужские костюмы тоже предполагали некоторые дизайнерские находки.

Тетка полезла в почтовый ящик за газетами, увидела письмо, адресованное её дочери-первоклашке, которая не очень-то могла читать в то время, и страшно удивилась. Она ничего лучшего не придумала, как вскрыть конверт, адресованный совсем не ей.

Тетка Лиза проявила не только сообразительность и проследила за полетом моей фантазии, но и сделала то, чего делать ей не следовало бы, по моему разумению – нарушила тайну переписки. Какая бы она ни была малограмотная, но рисунки рассказали ей очень много о предстоящем бале и об авторе письма, то есть обо мне.

Когда в очередной раз я приехала к ним в гости, между мною и теткой состоялся «мужской» разговор. Тетка завела меня в ванную, закрыла дверь на крючок и сказала: «Письма твоего я не видела, тем более не читала. Матери твоей ничего не скажу, но ты больше этой гадости не рисуй».

Надолго отбила она мне охоту писать письма. До самого пятого класса.

ОТЦОВЫ УВЛЕЧЕНИЯ

У отца были руки, которые умели делать все, да еще с двадцатикратным запасом прочности. В делах он был очень аккуратным и основательным, никакой халтуры не допускал.

Отец самостоятельно сделал для новой квартиры мебель: шкаф, буфет и трельяж. Фанеровка была из нескольких пород дерева и вдобавок с инкрустацией. Конечно, ему помогал Филин, но его помощь ограничивалась строганием и вытачиванием на станке всяких там замысловатых штуковин для украшения мебели, а тонкую отделку и полировку поверхностей отец ему не доверял, считая, что вкус имеет лучше, чем у Филина.

Я помню, как отец специальным сапожным ножом вырезал узоры и цветы из тоненькой фанеры, а затем каким-то чудом всё это было врезано и вклеено в основную фанеровку и отполировано до зеркального блеска.

Кто-то подарил отцу старинный стол с ободранной столешницей. Стол оказался затейливым: у него были витые толстые ноги, заканчивающиеся непонятно чьими лапами. Между лап, расползающихся в разные стороны, располагалась подставка для ног, а в ее середине торчала высокая, резная шишка как ананас, которую я вытаскивала, когда хотела ею поиграть. Столешница была вытянутой, восьмиугольной формы. Отец восстановил и отполировал ее, а нижнюю часть стола очистил, зашкурил и заморил под цвет красного дерева. Стол получился великолепный.

Когда пошла мода на собирание транзисторных приемников, отец преуспел и в этом деле. Все свободное время он проводил за паяльником. Приемников была тьма, и все работали.

Он любил вышивать. До сих пор на даче «живут» вышитые болгарским крестом подушки, очень качественные и красивые. Но этой работы он стеснялся и, когда занимался ею, запирался, чтобы кто-то из посторонних его не увидел.

И все же любимым занятием было рисование. Он писал маслом копии с известных картин, пользуясь альбомами с художественными иллюстрациями. Правда, картины выходили больше любительские, чем профессиональные, но кто не понимал, тот восхищался. Мы отца не обижали. Говорили, что все замечательно.

Однажды одна из племянниц отца выпросила у него в подарок большую картину с дубами и речушкой, очень похожими на Холщевские пейзажи. Каково же было удивление отца, когда, приехав в гости к этой племяшке, он обнаружил свое творение на балконе рядом со всякой рухлядью, случайно выйдя покурить. Главное, что картина была совсем не плохая. Вот только места на стене среди ковров для нее не нашлось. Отец тогда страшно обиделся, отобрал свою картину и полгода восстанавливал.

Отец еще был заядлым рыбаком. Когда он с мамой уехал работать за границу, даже там в свободное время пропадал на озерах. Мы с Ларисой часто вместо «тряпок» получали в посылках вяленую рыбу и были очень довольны.

Одно время отец по какому-то тайному рецепту гнал самогонку. Она выходила у него чистейшая и восьмидесятиградусная. И это не оттого, что не было денег на спиртное, а просто из удовольствия пить саморучный напиток. Денег, кстати, уходило на это дело гораздо больше. Кроме того, аппарат для самогонки был изготовлен из домашней посуды. В дело шли даже материны хрустальные вазы, которых отец потрескал несметное количество под слезы своей супруги. Мать это дело ненавидела и отца преследовала как могла, пока он сам не сдался из-за своего больного сердца.