Ричард Хьюз - Деревянная пастушка Страница 18

Со времени знаменитого «оскорбления», которое Огастин нанес Джейнис, Сэди, хотя и против воли, стала относиться к нему с явным уважением: несмотря на свое изысканное английское произношение, он оказался совсем не героем из водевиля, это вам не какой-нибудь Кларенс или Клод, тут двух мнений быть не может! И она снова призадумалась над причинами, побудившими его осесть здесь, в таком захолустье, в ничем не примечательном местечке Нью-Блэндфорд, и водить компанию с ничем не примечательными мальчишками и девчонками. В самом деле, кто же все-таки этот малый? Какой-нибудь английский лорд? Потому что это был отнюдь не дикарь из зарослей, о нет, сэр! Хотя волосы у него подстрижены так, точно он их пилой пилил, а одежонка на нем до того выношена, что просвечивает насквозь, и воняет от него морем, точно он всю жизнь торчал на палубе, она готова на весь мир объявить, что он не из простых, а с образованием, да еще с каким! Это птица высокого полета, и, где он ни очутись, высокий полет этот сразу будет виден… Эй, сестренка, у тебя комбинация торчит!..

В самом деле, Сэди (хоть она и не втрескалась в него по уши, как Ри) вдруг поняла, что вечно валять дурака… Бог ты мой, слишком она привыкла к заведенным в «стае» порядкам и распустила вожжи! Нет, надо взяться за ум и последить за манерами… А ну, Крошка-Замарашка, иди за мылом и отмойся!..

Словом, Сэди повернула регулятор на «жарко», и Огастин стал реагировать. Да, Сэди, конечно, знала все секреты своего дела и умела обойти закон, а после истории с Джейнис Огастин стал все больше и больше подумывать о том, как бы сбежать отсюда. И вот, подавив усилием воли отвращение к запаху, который всегда сопутствовал Сэди, он принялся ходить на ее семинар по правонарушениям и впитывал в себя все указания «эксперта». Эта Сэди — лихая девчонка и знает все тонкости ремесла, она может даже оказаться полезной, если придется делать прорыв…

Ну нет, тут стоп! Одно дело — на правах приятеля проводить время с Сэди, даже выуживать из нее нужные сведения, и совсем другое — принять помощь от столь вульгарного существа… Правда, на какую-либо практическую помощь от всех остальных нечего и рассчитывать! О господи, до чего же ему здесь осточертело! Даже расставаться ни с кем не жаль, разве что с Расселом (и еще, в последнюю минуту вспомнил он, с Ри).

До чего же ему хотелось домой!

20

А дома… В Мелтоне главной темой разговора по-прежнему была Нелли и то, как ей зарабатывать на жизнь.

— Вот что, — сказал однажды Уонтидж миссис Уинтер. — А почему бы ей для начала не позаниматься с Тедовыми детьми?

Того самого Теда, что жил в Ковентри и у которого было семеро детей… Дело в том, что у Теда нынче имелся не только сарай, где он собирал гоночные велосипеды и всякие «чудеса», которые сам изобретал, — у него теперь был механик и мастерская, где стояли «свифты», «раджуитворты» и насосы, а также собственный домик. (Отдельный. И нестандартный.) Словом, Тед уже поднялся на ступеньку выше тех, кто посылает своих детишек в государственную школу… В любой же другой школе надо такую прорву платить, а ребят-то ведь семеро! Подумать только, есть частные школы, где хватает нахальства требовать по восемь гиней за семестр! Так что, если Нелли станет обучать его детишек, оба от этого только выиграют…

Миссис Уинтер и мистер Уонтидж как раз закончили обед (старшие горничные приходили в комнату экономки только на пудинг, а потому двое старых друзей были снова одни).

— Хотите не хотите, — продолжал Уонтидж, — а ничего другого она ведь не умеет.

— Всю жизнь занималась только тем, что детей производила на свет. А сколько лет его Джорджу? — осведомилась миссис Уинтер.

— Четырнадцать, так что он из школьников уже вырос. Работает с отцом. А кроме него, только последние двойняшки — мальчики.

— По сколько же им лет?

Он на мгновение задумался.

— Да сразу после войны родились. — (Значит, лет по пять, а остальные — девочки… Миссис Уинтер вздохнула с облегчением.) — Но только, — продолжал Уонтидж, — на Тедди она не слишком разживется. Одна еда да комната будут стоить ей около фунта, а то и больше, с ребенком-то: цены ведь нынче бешеные.

— Хозяйка платит ей два шиллинга за час.

Уонтидж фыркнул.

— Такую прорву с Теда нечего и спрашивать! Он пошлет ее подальше. Ведь это в два раза больше, чем он платит своему механику! — Он помолчал. — Понимаете, Тед — это для Нелли только начало, вроде первое звено, а потом она составит себе цепь — ну, звена в три.

— Тогда у нее будет очень мало времени для мальчика.

— Ну и что? Будет платить шесть пенсов за присмотр. Главное для нее — заработать, чтобы он с голоду не помер. А то ведь годика через два он уже будет есть, как ястреб.

Миссис Уинтер подумала с минуту и изрекла:

— Напишите Теду, посмотрим, что он скажет.

Уонтиджу надо было еще позаботиться о вине для сегодняшнего ужина, но, прежде чем покинуть комнату, он с порога спросил:

— А фортепьяны? — И, услышав ответ миссис Уинтер: «Нет, она ни единой ноты сыграть не может», добавил: — А Теду наверняка нужны фортепьяны. Пусть поучится по почте — много времени это у нее не займет.

И с этим он вышел.

«Надо же, Тед-то стал какой, — думал Уонтидж, твердой рукой откупоривая бутылку кларета. — Неплохо он пробился, Тед… Одна вот беда — уж больно у него детишек много…»

Тед … Родились они неподалеку от Бинли — Фред и Тед Уонтиджи. В ту пору в Бинли еще не было шахт, и братья родились на ферме, принадлежавшей одному джентльмену; отец их служил там скотником, пока бык не пропорол ему рогом пах, отчего он и умер. К тому времени оба его сына были по горло сыты коровами (Фред и по сей день терпеть не мог молоко — даже с чаем), а потому, когда Фреду представился случай поступить в услужение к владельцам Стамфортского замка, он сразу ухватился за эту возможность: еще бы, такие предложения не сыплются с неба! Правда, у Фреда уж очень подходящая была фигура и осанка, чтобы служить в господском доме… А Тед был тонконогий коротышка — ни ростом, ни икрами он для ливрейного лакея не вышел, а главное, ничего не мог с собой поделать: вечно ухмылялся во весь рот. И вот хозяин отца заплатил за ученичество, и Теда отправили в город Ковентри к дяде в обучение.

Дядя Теда был одним из последних старых мастеров-ткачей, чьими стараниями в свое время так прославились ленты, изготовлявшиеся в Ковентри: там умели ткать по шелку даже замысловатые портреты. Эти затейливые изделия создавали надомники, объединявшиеся вокруг какого-нибудь одного движка, но ткацкие фабрики стали теснить их с рынка — нынче такой надомник на своем станке едва мог заработать себе на пропитание (ведь запретили использовать детей, чтобы крутить ножной привод, а на этом можно было изрядно сэкономить). Тед понял, что дело дрянь и, как только отработал свое ученичество, тут же бросил ремесло и перекинулся на велосипеды. Учиться ему приходилось заново, и он поступил на завод Хамбера.

А тут умерла королева, и черные ленты потребовались в таком изобилии, что их продавали не на метры, а на мили: черные атласные — девочкам в косы, черные шелковые — на мужские шляпы, черные бархатные — на дамские. Ну и, конечно, креп — сколько его ни производили, все равно не хватало… Фред считал, что у брата его не все дома: мог на худой конец взять ссуду в банке и подработать, установив ткацкие станки, потому как ведь не только сопливые девчонки ткали ленты, была работа и для ткачей. «Не все дома…» Но так ли это? Вот теперь у братца Теда есть любящая жена и разрастающийся выводок, от которого одни беды; есть красивый домик с тремя комнатами наверху и двумя внизу и своя велосипедная мастерская. А у него…

Фред вздохнул. Но чувство жалости к себе длилось недолго, в конце-то концов, он же обеспеченный человек… Хотя жить в услужении не так уж и сладко, но все же… «Старые слуги», есть у них сбережения или нет, голодать они не будут, если, конечно, работают у настоящих джентльменов. А в Ковентри многие голодали, или жили на грани голода, или голодали до недавних пор, потому что теперь положение вроде бы стало выправляться. У Теда даже нос отсекло куском стекла во время волнений в Родгейте, когда в День мира разгромили магазин Данна пять лет тому назад (толпа осатанела тогда при виде очередной леди Годивы, застегнутой на все пуговицы ).[10]

Уонтидж в тот вечер послал брату письмо и три дня спустя получил ответ.

Последний разговор Мэри с трижды потерпевшей Нелли закончился, как всегда, ничем: роковые слова так и не были произнесены. Отдать ребенка в приют или на усыновление — какой еще выход можно придумать, раз Нелли должна работать? Но Мэри была просто не в состоянии этого сказать, тем более что сама мать так вовсе не думала — с каждым днем это становилось все яснее. А теперь, оказалось, и хорошо, что ничего не было сказано, — миссис Уинтер пришла и сообщила, что проблема решена и все устроилось: Уонтидж получил ответ от своего брата из Ковентри, и Нелли может переехать туда (вместе с ребенком) на квартиру, которую он для нее нашел, и давать почасовые уроки — детям почтенных лавочников и прочим…