Лоран Годе - Врата ада Страница 18

Друзья с изумлением склонились над листком бумаги, который выложил перед ними профессор. Там была изображена карта Юга Италии, названия некоторых мест обведены черными кружочками.

— Что это? — спросил Маттео, ткнув пальцем в черный кружочек возле порта в Неаполе.

— Врата ада, — сдержанно произнес профессор.

— Здесь? В Неаполе?

— Да, — ответил Проволоне. — Вот эти нам подходят лучше всего. Их никто не знает. Вполне возможно, что они открыты. А все другие наверняка давно уже замурованы.

— И все же… — только и смог сказать Гарибальдо, подняв от карты глаза, полные страха. Похоже, он уже начал побаиваться профессора с его безумствами.

Он не закончил фразу, и никто так никогда и не узнал, что же он хотел сказать. Его прервал дон Мадзеротти, который вдруг выпрямился и приосанился. Присутствующие вздрогнули от неожиданности. Пока профессор говорил, священник сидел молча, прикрыв глаза и слегка откинувшись на спинку стула, поэтому все решили, что алкоголь вкупе с возрастом сделали свое дело и старик попросту заснул. Они ошиблись. Дон Мадзеротти не упустил ни слова из рассказа. И теперь сидел вот так, в безмолвном оцепенении, только потому, что рассказ поверг его в глубокое смятение. С каждым словом ученого священник убеждался, что всю жизнь ждал этого момента. С некоторых пор он стал скептически относиться к христианской иконографии и утратил веру в трехчастное деление потустороннего мира. Он перестал говорить своей пастве о рае и чистилище, и сердце его наполнилось тоскливой усталостью. А рассказ профессора вдруг возродил в нем веру. Теперь он, выпрямившись на своем стуле, сидел с непроницаемым лицом и воинственным видом. И когда заговорил, присутствующим стало не по себе:

— Я стар, вот уже несколько лет болен раком, мой кал окрашен кровью. Не сегодня-завтра я сдохну прямо в этой церкви, которую превратил в крепость, потому что псам из Ватикана не нравятся манеры моих прихожан. Я не хочу ждать, когда болезнь прикончит меня. Я спущусь в преисподнюю. По крайней мере, это имеет какой-то смысл. Ведь кто-то должен пойти на разведку.

— Мы пойдем вместе, — сказал Маттео.

Маттео все вспоминал, что сказала ему Джулиана: «Верни мне сына, а если не можешь, отомсти за него». Он сразу стал думать о мести как о единственно возможной, но сегодня, в компании этих странных людей, ему показалось, что и второй вариант тоже не исключен. «Верни мне Пиппо», — сказала она. Вот это он и сделает. Спустится в ад. Найдет там Пиппо и вернет его. Или по крайней мере попросит у него прощения и прижмет к себе.

— Если идти, — сказал дон Мадзеротти, вновь наполнив свой стакан, — то сегодня же ночью. Я весь сгнил изнутри и не знаю, доживу ли до завтра. А сейчас я еще и выпил. Не удивлюсь, если мои сосуды начнут лопаться один за другим. Сегодня ночью или никогда.

— А мы? — спросила Грейс с явным беспокойством.

— Вы проводите нас до входа и будете ждать там, — ответил священник.

— Совершенно незачем спускаться всем, — добавил профессор, который понимал, что Грейс разрывается между чувством солидарности и жутким страхом. — Да и вообще, вполне вероятно, что нас никуда не пустят.

— Как это? — спросил Гарибальдо, заинтригованный таким поворотом дела.

— Если в нас слишком много жизни, врата не откроются. Только если мы почти мертвы, мы сможем пройти.

— Пусть будет так, — сказал Гарибальдо, который твердо решил для себя, что он не пойдет. — Мы подождем вас у входа, пока вы не подниметесь обратно. Но сначала я сварю вам кофе…

И он побежал за стойку.

Приятели вновь уселись за стол и запаслись терпением. Они слышали, как Гарибальдо открывает стеклянные банки, выдвигает ящики столов, включает кофемолку, мелет, смешивает. Он колдовал, как алхимик, который вот-вот откроет тайну философского камня, но уже через десять минут вернулся с маленьким круглым подносом в руках, на котором стояли две кофейные чашечки. Странный исходил от них аромат — сочетание сладковатого ликера и горечи. Жасмин, мирт, лимон — все было в том кофе, приправленном дымком. Маттео заглянул в чашку: кофе был красного цвета.

— Кофе для смерти, — сказал Гарибальдо торжественно. — Пусть оно сохранит вам бодрость, пока вы спускаетесь в преисподнюю.

Оба выпили кофе залпом. Легкое опьянение, притупившее чувства Маттео и туманящее разум, сразу прошло. Мощное тепло заструилось по его телу.

— Если я выживу после этого кофе, — сказал старик-священник, переводя дух, — значит, черви до меня еще не добрались.

Друзья встали. У Маттео была ясная голова. Он чувствовал прилив сил. И был преисполнен решимости. Свежий ночной ветерок, бьющий в виски, окончательно отрезвил его. Ничто не могло бы заставить его отказаться от своей затеи. Пусть их компания выглядит гротескно, пусть нелеп и сам профессор, который развернул перед собой карту, чтобы не заблудиться в переулках. Ветер дул с моря, он нес влагу, оседавшую на коже.

«Если я не вернусь оттуда, — подумал Маттео, — я по крайней мере проведу мою последнюю ночь, как настоящий мужчина».

Они двинулись в путь. Дон Мадзеротти шел медленно. Грейс взяла старика под руку, чтобы поддержать его на черной булыжной мостовой. Все было тихо и неопределенно. Они то и дело вспугивали огромных жирных котов, которые удирали от них, прячась за ближайшей мусорной кучей или под машинами. Тротуары в старом городе были усеяны отбросами. Вечерами жители просто выбрасывали весь накопившийся за день мусор на улицу, не думая, о той вони, которую сами же устраивают. Город засыпал в этих рвотных миазмах, как гость, которого сморило за праздничным столом, и он уронил голову прямо на свою тарелку с объедками.

Вскоре они вышли из Спакканаполи и стали спускаться по широким улицам к порту. Ни одна машина не обогнала их. Улицы были пустынными. Маттео с удивлением разглядывал Неаполь. Вроде он изучил его вдоль и поперек. Он так часто ездил по городу в этот поздний ночной час, но сейчас все казалось ему странным, незнакомым. Они шли пешком, не слишком уверенно, точно паломники, затерявшиеся в чужих краях. Держась за руки, обнимая друг друга за плечи, они двигались в темноте на ощупь, точно слепые или безумцы, брошенные на произвол судьбы. Широко открытыми глазами они смотрели на непонятный им мир.

Вскоре они добрались до Кастель Нуово и свернули налево, на длинную улицу Нуова Марина, что идет вдоль моря. Они шли по левому тротуару, а машины мчались мимо них в обоих направлениях, к порту и от порта. Профессора слегка пошатывало, и Маттео подумал, то ли он совсем ослабел, ведь его все же избили, то ли выпил слишком много.

Наконец они вышли на площадь у церкви Санта-Мария дель Кармине, большую, мрачную и печальную, у самого моря. Днем на этой площади гудел рынок и была парковка для машин. В ночное время она наполнялась жалким, уродливым сбродом. Здесь бродили оголодавшие люди в поисках спиртного и секса. Чаще всего Грейс работала именно здесь. В одном углу толпились трансвеститы, в другом проститутки, а между ними сновали убогие клиенты и в зависимости от настроения или потребности обращались либо к тем, либо к другим. Здесь торговали своим телом нищие и оборванцы, которых не встретишь в борделях испанских кварталов или в публичных домах в стиле рококо в Вомеро. Здесь совокуплялись больные телом и душой, и деньги за оплату этих жалких услуг были столь же грязными и погаными, как руки, в которые они попадали.

Как только вся компания во главе с профессором оказалась на площади, она сразу попала в центр внимания. Предвкушая легкую добычу, к ним потянулись сгорбленные и ковыляющие люди. Они стремились осмотреть их со всех сторон, пощупать, стащить хоть что-то, а то и отобрать у них все, что можно, чтобы потом бросить их на тротуаре, словно выпотрошенные сумочки.

Но как только они узнали Грейс, тут же отступили. И она больше не дала им подойти, понося их почем зря и называя по имени.

— Эй, Наза, свинья такая, от твоей вони мы задыхаемся! А ты, Дино, дай людям пройти. От твоей злобы даже крысы сдохнут!

Если они не отступали сразу, она знала, как добиться своего, и унижала их, выдавая тайные пороки:

— Эй, Раф, кретин последний, хочешь, я расскажу всем, как тебе вставляют?

Она перемывала им косточки, наскакивая то на одного, то на другого, и это возымело действие. Оборванцы держались в стороне и дали им возможность спокойно пройти через площадь.

— Здесь! Здесь! — вскричал профессор, указывая на море.

— Там ничего нет, — возразил Гарибальдо.

Действительно, когда они перешли улицу Нуова Марина, за ней оказалась только земляная площадка, где валялись пустые пивные бутылки, сломанные шприцы и отупевшие пьяницы, а дальше возвышалась решетка, перекрывавшая вход в порт.

— Нам туда — к башне! — сказал профессор, приглашая их идти вперед.