Михаил Сегал - Молодость Страница 18

– Мужчины – мыть чашки на кухню, а мы – на балкон.

На балконе она закурила.

– Курю, курю – привычка с фронта. Бросала несколько раз, но – слаб человек.

– А Александр Петрович?

– Нет. Мне в этом плане одиноко, даже покурить не с кем… Я вот внимательно в вас вглядываюсь, мне кажется, что вы тоже, – и протянула сигарету, – хотите?

– Давайте, – торопливо ответила Анна Петровна, чтобы Нина Григорьевна внимательно не вглядывалась.

Затянулась глубоко и неумело, но все же сдержалась, чтобы не закашлять.

– В нашем возрасте курить вредно, – сказала она.

– Это в молодости вредно, – ответила Степанова, – вся жизнь впереди. А нам для чего здоровье беречь?

Это прозвучало как еще одна шутка из «Аншлага», и они засмеялись. Снова стало легко.

– Вы где воевали? – спросила Анна Петровна.

– Я в партизанах… Александр Петрович в регулярной армии. А вы?

– Я… Танки ремонтировала… В передвижной ремонтной бригаде.

– Так у вас, наверное, инженерное, образование? – Нина Григорьевна то явно, то завуалированно «прощупывала» Анну Петровну, выясняя ее культурный и социальный уровень. Было видно, что доверять Старика кому попало она не собирается.

– Нет, – ответила Анна Петровна, – я сразу после школы.

– Здравствуйте, – вдруг крикнула Нина Григорьевна кому-то во дворе.

– Здравствуйте, – донеслось снизу.

– Он прямо расцвел, как с вами познакомился, – она потушила сигарету, – а вы тоже одна?

– Муж… скончался недавно.

– Простите… А дети?

– Они сейчас в другом городе.

– Звонят?

– Звонят…

– И что же… Вы совсем одна живете?

– Нет… С внучкой…

– Ну это прекрасно. Ладите?

Анна Петровна подумала и ответила:

– Не разлей вода.

Оказалось, что курить хоть и противно, но зато разговаривать, когда куришь, легче. Так ты не знаешь, куда руки деть, глаза спрятать, а с сигаретой все проблемы сами собой исчезают. Одно слово сказала – и затянулась, еще слово – и глаза вверх, за дымком. Выдохнула, стряхнула пепел, а тем временем подумала, как выкручиваться. Главное – учиться этим повадкам не надо, они сами собой берутся откуда-то в один момент.

Дым летел красиво, в разные стороны. Сначала вправо: к старой улице с одноэтажными теремками, потом – совсем вправо, туда, где огромная кирпичная электробудка едва виднелась за деревьями. А потом резко влево. Летел, летел – и попал на соседний балкон. Из-за глухой перегородки показалось лицо незнакомой старушки. Возможно, она уже давно сидела там и слушала их разговор. Старушка недовольно посмотрела на Нину Григорьевну.

– Здравствуйте, – сказала Степанова. Та ничего не ответила, повернулась и ушла в квартиру, громко закрыв балконную дверь.

Помолчали.

– С внуками мы молодеем, – продолжила Нина Григорьевна, – я вот работала бы, но когда Петя с Гришей родились, ушла на пенсию… А вы кем были после войны, Анна Петровна, я имею в виду по профессии?

Ее часто спрашивали: «Кем ты хочешь быть?» Она что-то отвечала, но сама толком не знала, потому что было жалко кем-то быть, а кем-то – нет. Получалось, нужно выбрать раз навсегда и радоваться, а вдруг надоест? Каждую неделю хотелось делать разное, а тут, выходит, нужно на всю жизнь решить? И, чтобы взрослые отстали, она всегда говорила: «Врачом». Из уст девочки слово «врач» – самая проходная кандидатура. «Врач» – значит хорошая, добрая, вообще – максимально замечательная. Но те слова недорого стоили. А сейчас нужно было сказать что-то, в чем хоть как-то разбираешься, если начнут проверять.

– Я до сих пор работаю, – сказала Анна Петровна, – гримером в Оперном.

Нина Григорьевна ожидала чего угодно, только не этого. Она схватила себя за щеки и закивала головой.

– В нашем? Это просто невероятно!.. Я всю жизнь мастером на заводе, а в опере была только несколько раз. Знаете, когда что-то под боком, думаешь, всегда сходить успеешь…

Чувство превосходства и экзаменаторский тон моментально улетучились, и Нина Григорьевна стала похожа на подростка, который хочет взять автограф у звезды.

– Я видела только «Ивана Сусанина», это было… Когда ж это было…

– Сезон 1959-64 годов, – радостно ответила Анна Петровна и тоже заулыбалась. С души упал камень, она сделала правильный выбор, сказав об опере, да и просто почувствовала, что Степанова – первый человек после смерти дедушки, с кем можно разделить воспоминания.

– Потом… «Евгений Онегин»…

– С шестидесятого по семьдесят второй!

Они словно загадывали загадки, и каждая разгадка возвращала их назад во времени. От каждого «семьдесят второй» и «пятьдесят девятый» сердце вздрагивало и открывалось, а «имена» годов звучали яростно, почти преступно, как имя Бога, произнесенное в храме. Сначала ты долго живешь с закрытым сердцем, боясь даже думать об этом имени, но когда оно произнесено, чувствуешь, что новая жизнь уже здесь и только ждала твоей смелости начать ее.

– Потом, – Степанова заулыбалась, – я внуков на «Снегурочку» водила.

– У нас такого не было.

– Ой, да? Ну простите, ради бога, я, может, с ТЮЗом спутала… Поразительно… вы просто – человек искусства! А над чем сейчас работаете?

Анна Петровна сразу не ответила.

– Секрет? Творческие планы?

– Ну почему секрет? Сейчас «Пиковая дама» готовится.

– Чайковского! – вставила Нина Григорьевна, желая исправиться за предыдущие неточности.

– Чайковского, – улыбнулась Анна Петровна.

– Подождите секундочку… Ой, Господи, Саша! – Нина Григорьевна, не надеясь на слух мужа, сама пошла в кухню.

Анна Петровна осталась одна и стала смотреть вниз. Сначала не было ничего интересного, просто – тепло и спокойно. А потом три девчонки лет двенадцати вылетели сломя голову из подъезда и начали играть в футбол. Они визжали, носились как угорелые и то и дело чему-то смеялись. Мяч взлетал высоко, падал и звонко отскакивал от земли. Анна Петровна вцепилась руками в перила, вся напружинилась.

– Когда премьера? – послышалось за спиной – Мы обязательно пойдем!

Из кухни на балкон пришли Нина Григорьевна, Александр Петрович и Старик.

– Премьера восьмого мая. Перед праздником. Но… Я вам не советую.

– Почему?

– Режиссер на этот раз… так себе. Певица – слабенькая.

– Да?.. Жаль… И все же мы сходим… Там сейчас билеты не очень дорогие?

– Даже не знаю. Я просто гример.

– Просто, да не просто! Всю жизнь рядом с музыкой!

Вернулись в комнату, Александр Петрович стал задавать вопросы.

– Вы, я думаю, можете оценить, кто хороший певец, а кто нет?

– Надеюсь.

– Ну, например, с точки зрения вокала, Киркоров – хороший?

Сама не зная почему, за секунду до этого она почувствовала, что он спросит именно про Киркорова.

– Я не смотрела телевизор последние годы. И потом – это все-таки эстрада.

– Естественно, – Нина Григорьевна попыталась загладить несерьезный вопрос мужа, – опера – это совсем другое. Но ведь даже эстрадные певцы были раньше лучше, правда?

Стали вспоминать старые песни, композиторов и певцов.

– Мы с мужем не понимали повального увлечения Ободзинским, нам казалось, что это уже совсем… Эстрада.

– Я тоже больше любила серьезных певцов, – сказала Анна Петровна, – Отса, например.

– Это понятно, – снова вступил Александр Петрович и теперь уже говорил взвешенно, без всяких «киркоровых», – вы всю жизнь рядом с оперой, там – уровень вокала!.. Я вот всегда хотел спросить кого-то из профессионалов… – и переглянулся с женой, словно спрашивая разрешения задать вопрос. Она не возразила, видимо, этот, такой важный вопрос, был известен обоим супругам без слов и годами муссировался между ними, друзьями и родственниками.

– Кто, – спросил он, – на ваш взгляд, более выдающийся…

– … Лемешев или Козловский? – опередила Анна Петровна.

– Да! – засмеялась Нина Григорьевна. – Как вы догадались?

Александр Петрович тоже засмеялся, а Старик похлопал его по затылку: дескать, вечно ты впросак попадаешь со своими умными вопросами. Но потом все снова серьезно посмотрели на нее, и нужно все же было ответить: Лемешев или Козловский? Козловский или Лемешев?

Она загадочно промолчала, мол, нельзя вообще так ставить вопрос. Степановы поняли, в чем дело, и посмотрели на нее с еще большим уважением.

Вдруг раздался звонок. Никто не понял откуда, потому что звонил явно мобильный, а ни у кого мобильного телефона не было.

– Это у вас, – сообразил Григорьев и протянул Анне Петровне сумочку. Она быстро открыла ее, но аппарат не достала: он был стопроцентно девчачий, с розовыми накладными панельками в ромашку. Анна Петровна поняла, что совершила ошибку: обычно в эти дни, чтобы не быть обнаруженной, она держала телефон выключенным, а сегодня утром включила посмотреть время и – так и оставила.