Дуглас Кеннеди - Искушение Дэвида Армитажа Страница 18

Еще один стук в дверь. Я крикнул:

— Входите!

Вошла Мэг. Она катила перед собой элегантный столик в стиле хай-тек. Я спустился в гостиную. К моей дюжине прилагалась корзинка с темным хлебом и небольшой мисочкой зеленого салата. Бутылка вина покоилась в плексигласовом кулере.

— Все готово, — сказала Мэг. — Хотите, я накрою вам на балконе? Вы сможете полюбоваться на закат.

— Звучит привлекательно.

Она раздвинула балконные двери, и передо мной оказалось огромное оранжевое солнце, которое медленно стекало в потемневшие воды Карибского моря.

Я уселся в кресло и попытался избавиться от сложных эмоций, которые мучили меня после ядовитой отповеди Люси. Наверное, от меня зрительно исходили флюиды стресса, потому что, закончив накрывать на стол, Мэг сказала:

— У вас такой вид, будто вам срочно требуется выпить.

— Вы абсолютно правы.

Пока она открывала бутылку, я спросил:

— А чем сейчас занимается мистер Барра?

— Он непрерывно говорит по телефону. Причем все время кричит.

— Пожалуйста, передайте ему, что сегодня я лягу спать пораньше, — попросил я, решив, что еще одна доза Бобби в этот нескончаемый день будет явным перебором.

— Понятно.

Мэг открыла вино, налила совсем немного в высокий бокал.

— Пробуйте, — весело сказала она.

Я взял бокал за тонкую ножку. Проделал все необходимые процедуры: покрутил вино, чтобы оно растеклось по стенкам, вдохнул аромат, затем позволил первой капле коснуться моего языка. И сразу почувствовал нечто вроде электрического разряда. Таким чертовски вкусным оно было.

— Невероятно, — сказал я. — Но ведь так и должно быть, по двести семьдесят пять долларов за бутылку?

— Рада слышать, — сказала Мэг, наполняя бокал. — Что-нибудь еще?

— Абсолютно ничего… И спасибо за все.

— Слушайте, это просто часть обслуживания. Если что-нибудь пожелаете, достаточно взять телефон.

— Вы меня балуете.

— Такова цель.

Я поднял бокал. Посмотрел на последние капли убывающего солнца. Набрал полную грудь воздуха и впервые ощутил специфический для тропиков запах плюмерии с легкой примесью эвкалипта. Потом я отпил глоток этого абсурдно дорогого и абсурдно великолепного вина. И сказал.

— Знаете, я и на самом деле думаю, что легко смогу привыкнуть ко всему этому.

Эпизод пятый

Спал я как убитый и проснулся с душевным подъемом, который обычно следует за девятью часами полукоматозного забытья. Приподнявшись на подушках, я осознал, что после моего прорыва и последующих катаклизмов я все-таки был натянут как рояльная струна.

Подразумевается, что успех призван облегчить твою жизнь. Но он неизбежно делает ее еще более сложной. И возможно, мы даже нуждаемся в подобного рода осложнениях и интригах, порождающих острое стремление к еще большему успеху. Стоит нам добиться того, что мы всегда желали, как возникает новая потребность, новое ощущение, что чего-то все-таки не хватает. И мы двигаемся дальше в поисках новых достижений, новых перемен в жизни, надеясь, что на этот раз ощущение удовлетворенности будет постоянным… даже если для этого пришлось поставить с ног на голову все, что вы возводили долгие годы.

Но потом, когда вы наконец достигнете этой новой для вас вершины, вы вдруг обнаруживаете, что не уверены, способны ли все это поддерживать. Не может ли это от вас ускользнуть? Или — еще хуже — не будет ли это обременять вас, потому что бывает и так, что вы вдруг осознаете, что именно в прошлом на самом деле и было то, к чему вы всегда стремились…

Напомнив себе, что, по словам известного знатока Голливуда Марка Аврелия, «перемена — это радость природы», я вырвался из этих меланхолических размышлений. Большинство людей, которых я знаю (преимущественно писатели), родную мать продадут, чтобы оказаться в эту минуту на моем месте. Особенно если учесть, что достаточно нажать кнопку, и штора, за которой скрывается лазурная синева Карибского утра, поползет вверх. А еще я могу взять телефон и получить все, что хочу, без ограничений.

Но и на этом волшебство не кончалось. Вскоре выяснилось, что Бобби Барра срочно покинул остров.

Я узнал эту информацию, когда наконец заставил себя покинуть кровать, чтобы пойти в ванную комнату. Из-под двери торчал конверт. Я открыл его и обнаружил следующую записку, написанную от руки.

«Засранец!

Я намеревался позвонить тебе вчера вечером, но Мэг сказала, что ты уже лег спать в обнимку с плюшевым мишкой. Короче, через пять минут после того, как мы вчера прилетели, поступило срочное сообщение с Уолл-стрит, что председатель некого военного ведомства, который должен был разместить свои акции на следующий неделе, обвинен федералами во всех смертных грехах, начиная от похищения денег и заканчивая содомией с таксой. Дело в том, что и мне, и моим коллегам не подфартило. Мы вложили около тридцати миллионов долларов в эти гребаные акции, что означает одно: мне необходимо немедленно лететь в Нью-Йорк и изображать из себя пожарного, дабы вся эта чертова сделка не превратилась в пепел.

Увы, но пару ближайших дней ты будешь лишен моего общества. Я уверен, что разбил твое сердце, что ты в унынии будешь пить шампанское, заглушая тоску. Вчера, похоже, мы действовали друг другу на нервы. Разумеется, ты был совершенно не прав. И разумеется, я надеюсь, что мы остались друзьями.

Наслаждайся островом. Будешь полным козлом, если не сделаешь этого. Я думаю вернуться через пару дней, а к этому времени герр Хозяин вернется вместе с тем, что он поймает в океане.

Отдыхай. Ты и в самом деле дерьмово выглядишь. Так что пара дней на солнце помогут тебе выглядеть не так дерьмово.

Увидимся, Бобби».

Я не смог сдержать улыбки. Бобби, как никто, умел удержать своих друзей именно в ту минуту, когда они уже собирались списать его.

Принесли завтрак вместе с бутылкой «Кристалла» 1991 года.

— Пейте, сколько хотите, много или мало — неважно, — сказала Мэг, сервируя стол на моем балконе.

Я умудрился выпить два бокала, съесть тарелку тропических фруктов, попробовать экзотические вафли и выпить первоклассный кофе. Пока завтракал, я прослушал лирические сочинения Грига для рояля, обнаружив, что на балконе имеется умело замаскированный динамик, вмонтированный в стену.

Солнце старалось изо всех сил. Столбик термометра наверняка перевалил за тридцать. И если не считать быстрого просмотра электронной почты, делать мне было совершенно нечего, только жариться у воды.

Однако я пожалел, что включил компьютер, поскольку сообщения были далеко не радостными. Сначала я получил суровое послание от Салли:

«Дэвид! Я была удивлена и обижена, что ты воспринимаешь мои неурядицы в «Фокс Телевижн» как «небольшой кризис». Я борюсь за свою профессиональную жизнь, и больше всего в этой ситуации мне нужна твоя поддержка. Но вместо этого ты всего лишь снисходителен! Я глубоко огорчена такой твоей реакцией. Мне так нужно знать, что у меня есть твое доверие и любовь.

Этим утром мне придется вылететь в Нью-Йорк. Не пытайся мне звонить, пришли письмо по электронной почте. Я так хочу верить, что это просто неудачное выступление с твоей стороны. Салли».

Я дважды перечитал записку, поражаясь, насколько неверно Салли поняла смысл моих слов. Я полез в компьютер, нашел отправленное письмо и перечитал его, стараясь сообразить, что, черт возьми, ее в нем так разобидело. Ведь я всего лишь написал: «Я тебя знаю — и уверен, что ты уже выработала стратегию преодоления этого не такого уж и страшного кризиса. Ведь ты умница-разумница».

А… сообразил я. Ей не понравилось, что ее яростная битва была названа не такой уж и страшной, хотя на самом деле я хотел сказать только одно: на фоне других событий этот кризис рано или поздно покажется пустяком.

Милостивый боже, до чего же мы чувствительные! Но я был в проигрышной позиции — и хорошо это понимал. До последнего времени между нами существовали редкие по типу взаимоотношения: без противоречий. И я вовсе не хотел, чтобы это был первый случай. Поэтому, зная, что Салли не прореагирует нормально, если я просто скажу «Ты меня не так поняла», я решил, что лучше признать несуществующие ошибки. Если долгие годы брака и научили меня чему-то, так это следующему: если ты хочешь подсластить атмосферу после ссоры, лучше всего признать, что ты был не прав… даже если уверен в противоположном.

Кликнув курсором «Ответ», я написал:

«Дорогая! Меньше всего на свете мне хотелось расстроить тебя. И я вовсе не думаю, что то, что ты делаешь, незначительно. Я только хотел сказать: ты настолько великолепно со всем справляешься, что этот кризис — на данный момент действительно серьезный — в недалеком будущем покажется тебе небольшим, потому что тебе удастся блестяще с ним справиться. Я виноват, не смог ясно выразиться. Я понимаю, что обидел тебя. И теперь я чувствую себя ужасно.