Михаил Орловский - Нескорая помощь или Как победить маразм Страница 18

Через три минуты мой нафаршированный указаниями фельдшер уже стоит на пороге квартиры с дефибриллятором. Жестоко разрываем на пациенте одежду. Засучиваем себе рукава, и понеслась. Начинаются реанимационные мероприятия. Проводя оные, мы попутно проклинаем всех подряд, но особо — «удачно» начавшуюся смену и вообще неблагодарную участь русского медработника. С меня градом льётся пот. Футболка промокла до пяток. Чуть ли не делом чести становится главная цель: вернуть клиента к жизни.

Тем временем непонятно откуда в дверном проёме вырисовывается бабулька. Маленькая, седовласенькая, хрупенькая. Одним словом, «божий одуванчик», или «фарфоровая чашечка», если по другой классификации. По совместительству, очевидно, она же в статусе женушки реанимируемого. Завидев картину с распростёртым по полу супругом, над которым издеваются два медика (а реанимационные мероприятия на трупе со стороны гражданского никак по-другому не выглядят), она кидается к нашей троице. В эту секунду процедура «физиотерапии» идёт полным ходом. Я, прикладывая электроды в третий раз, несмотря на близость фельдшера, на эмоциях ору ему:

— От тела! — и нажимаю пусковые кнопочки. Идёт нешуточный разряд в триста джоулей.

В данный момент, разогнавшись, точно спринтер на стометровке, и подлетает нежданная (и всеми позабытая) бабуля. По ходу она кричит:

— На кого ж ты меня покинул, Федя?! — одновременно весьма стремительно пикируя на любимого, дабы успеть совершить финальное объятие. Разумеется, край моего глаза заметил неладное, и руки рефлекторно отдёрнулись от тела, но было поздно.

Бу-бух… — раздалось где-то глубоко внутри.

…Последний поцелуй запечатлели беспристрастные клешни дефибриллятора.

«Фарфоровая чашечка» звенит блюдцами и возвращается на исходную, то бишь летит в противоположный конец комнаты (подобный удар током, возможно, вреден для здоровья). Фельдшер бросается к покинутой, но всё как в учебнике по судебке:

…Пальпаторно: пульс на магистральных сосудах не прощупывается. Аускультативно — дыхание и сердцебиение не выслушиваются. Зрачки на свет не реагируют….

Иными словами — старушка тоже отправилась к праотцам. На пару с дедом. И ни реанимационные мероприятия, ни дыхание «рот в рот» не смогли вырвать её из рук горячо любимого мужчины. Мужчины, направлявшегося в так называемый загробный мир.

Касательно же себя могу сказать, что лишь в момент дугообразного полёта клиентки в моей голове всплыли воспоминания, как открывала нам дверь бабушка, опиравшаяся на палочку. И при её виде почему-то сразу представлялся одинокий капитан Сиверс из «Острова Сокровищ».

В конечном итоге через тридцать минут пришлось констатировать смерть пенсионеров. Встав с колен и обтерев пот, я посмотрел на пациентов и с горечью произнёс фразу из кинофильма «Афоня»:

— Эх, нету у нас ещё всеобщей коммуникабельности.

Фельдшер согласно кивнул в ответ и направился к телефону. Когда отзванивались на подстанцию, там долго и нецензурно возмущались, почему бригада выехала на «острый живот», а результат вызова — два летальных исхода..

Что тут сказать?

…Мы точно не боги…

Вызов № 24 ПОЛЕ БИТВЫ — ЗЕМЛЯ

Больная чувствует себя хорошо, ей ещё ни с кем так не было.

Однако далеко не все больные горят желанием настолько быстро расстаться с Белым Светом. Чаще как раз наоборот. Люди активно цепляются за свою жизнёнку и никоим образом не хотят убывать на Тот Свет. Даже более того. Они не только не стремятся убывать, а ещё и здесь пытаются побольше дел нагадить. Как вы догадываетесь, не самых добрых дел.

Воскресенье. Декабрь. Дубабрь. За окном морозное утро. Заиндевевшие лобовые стекла скоропомощных «фордов» и «газелей». Остроконечные сосульки, наподобие копий, свисают по углам чахленькой трёхэтажной поликлиники, при которой расположена подстанция.

В тамбуре, скукожившись, лежит рыжий любимец — кот Барсик. Внутренности помещения для него открыты, но в кошачьей шубе там слишком жарко. Вот он и примостился на выделенном коврике, стараясь не мешать снующим туда-сюда людям с чемоданчиками. В диспетчерской над электрообогревателем стоит, раскинув полы чёрной суконной шинели, привезённой с флота, фельдшер Смертин и отогревается. Печка в выделенной ему государством «газели» греет неслышно, поэтому после путешествия на Пулковские высоты он ворвался в знойную диспетчерскую и замер, ловя потоки тёплого воздуха.

Диспетчера Сонечка и Шурочка пустили его буквально на чуть-чуть. Эти дамочки терпеть не могут, когда кто-нибудь, кроме них, топчет вверенную территорию. Но Шура пустила Смертина, а Соня махнула рукой.

Через несколько минут хлопнула входная дверь, раздался кошачий вопль и ругань: «Тьфу на тебя семь раз, Леший! Развалился тут!» Это на подстанцию приехал доктор Мухожоров. Полный, неуклюжий в овчинном тулупе, поверх которого он мечтал (похоже, с самого детства) натянуть халат, чтобы не раздеваться на вызове. Подобную моду доктор подглядел в кинофильме «Путевка в жизнь» и всякий раз, идя за свежим бельём к сестре-хозяйке, просил себе самый последний размер. Но, увы. Таковых не было. Последние были, а совместимых с тулупом не было. Мухожоров обижался и во всём винил беззащитного кота и Главу Государства.

Шурочка оторвалась от телефона и, подняв глаза на Смертина, сказала:

— Сергуня, поедешь к Степаниде Аристарховне? Она опять вызывает.

Соня сидела у окна перед затёртым журнальным столиком, за которым обычно диспетчера пили чай, и, глядя в настольное зеркало, красила губы. Стараясь не закрывать рта, она выдала краткую справку:

— Вчера к ней шесть раз ездили. Ты сегодня первый.

Смертин знал Степаниду Аристарховну. Все её знали. И даже на соседних подстанциях. Ну кто не знает Степаниду Аристарховну? Жила она на последнем этаже в семиэтажной сталинке Московского проспекта. Адрес её оказался накрепко впечатан в память каждого работника «03». Только новому водителю требовалось уточнять, куда ехать. Обычно же, садясь в кабину, кидали небрежно: «К Степаниде Аристарховне», и всё. Словно в дореволюционном Петрограде седок устало бросал вознице: «К Апражским рядам!» Лошадь несётся, а медработник трясётся. Эх, где ты моя бабуля?! Мысли прервал Мухожоров, всунувшийся по грудь в окошко диспетчерской. Привилегией греться внутри «храма» его не наделили.

— Кто едет к Стёпе? — прогорланил он, уловив край реплики Сони.

— Походу я, — лениво отозвался Смертин.

— Запасись аминазином, возьми реланиума и пипольфена с димедролом.

Смертин скукожил физиономию.

— У меня своя метода, — он достал стограммовый флакон с липким зелёно-чёрным экстрактом неизвестности. Раствор клофелина на крапиве и барсучьим жиром. — Десять капель на крапиве: сильнее седуксена!

— Стёпе твои капельки как мёртвому припарки! — резюмировал Мухожоров и, тут же потеряв интерес к теме, исчез из окна.

Фельдшер Смертин взял карточку и пошёл за водителем. Подстанция дышала спокойствием. Бригады сменяли друг друга, машины трамбовали снег и лишь изредка шлёпали двери. Воскресенье всегда славилось пониженкой.

Смертин застал водителя распластавшимся по креслу. Тот практически дремал. Фельдшер потрепал его за рукав:

— Поехали, Семёныч! В Апражку.

— Куда? — не понял шутки водитель.

— Да, к Аристарховне! Куда же ещё.

Семёныч бросил сон и медленно побрёл к выходу. В кабине он дёрнул зажиганием и рванул. Преодолевая скованность от зимних одежд, водитель крутил рулём, как заправский гонщик спортивного болида. Лишь изредка он хватал руль животом, благодаря чему открывалась возможность засунуть пальцы к жиденькой струйке тёплого воздуха, шкерещейся вдоль лобового стекла. Из щели в обшивке декабрьское утро освежало Смертину правый бок. Фельдшер прикрылся сумкой, грубо высказав непредвзятое мнение об отечественном автопроизводстве.

Вскоре машина «03» причалила у парадной до боли знакомого дома. Сергуня выхватил из салона обмороженную сумку и устремился в нагретый подъезд. Забежав на последний этаж, он подошёл к окну и посмотрел во двор. Как и ожидалось, подлый напарник заглушил мотор и оперативно исчез в подъезде. «Ну, нехороший человек», — подумал Смертин. Но печалило иное: у Степаниды Аристарховны не посидишь. Запах.

Он достиг знакомую, обитую дерьматином дверь и позвонил. Минут через пять, после n-ного звонка, с той стороны послышалось тихое шорканье и лениво звякнула цепочка.

— Кто там? — раздался мерзковатый дребезжащий голос.

— «Скорую» вызывали? — стандартно откликнулся медработник.

Словно ворота Ада, распахнулась дверь, и наружу вывалилась волна до тошноты знакомых запахов немытого тела, прелого белья, нафталина, мочи и ещё половины таблицы Менделеева в самых разных пропорциях (это почуял подлый нос: упрямо забивавшийся на морозе, в тепле оттаял и начинал нюхать). Стараясь дышать ртом, Смертин проскользнул мимо белого привидения в ночной сорочке, держащегося за выцветшую стенку коридора. Войдя в комнату, он с ненавистью бросил взгляд на новенький телефонный аппарат, лежащий в кровати и скрытый волнами одеяла. На ограниченный хламом простор вырулила тщедушная седовласая старушка весьма растрёпанного вида. Три сохранившиеся зуба её, заходя друг за друга, торчали из прикрытого рта, как у бабы Яги. Яга подплыла к разобранной постели и, постояв мгновение, ловко кувыркнулась в продавленный матрац. Затем она натянула на себя жидкое одеяло в сером засаленном пододеяльнике и принялась шарить рукой под подушкой, откуда, спустя мгновенье, извлекла запасную челюсть. Преодолевая тряску рук, она пихнула зубы в рот с сухим костяным щёлканьем, напоминавшим передёргивание затвора, и пролепетала: