Филип Рот - Прощай, Коламбус Страница 18

Кто пришел вслед за неграми? Кто там еще остался? «Похоже, смены неграм не будет, — подумал я, — и в один прекрасный день улицы, на которых моя бабушка гоняла чаи, опустеют, и все мы перевалим через Оранжевые горы, и покойники наши перестанут стучаться в крышку гроба.

Я подъехал к огромным гаражным воротам, на которых было выведено:

РАКОВИНЫ ДЛЯ КУХНИ И ВАННОЙ — ПАТИМКИН

«Всех видов — всех размеров»

Я вошел в громадное складское помещение, в центре которого помещался небольшой стеклянный офис. Позади офиса рабочие загружали два трейлера, а мистер Патимкин, зажав во рту сигару, на кого-то орал. «Кто-то» оказался Роном. На нем была белая тенниска с надписью «Ассоциация спортсменов штата Огайо», и хотя Рон был выше мистера Патимкина и так же крепко сложен, — перед отцом он стоял с вытянутыми по швам руками, словно маленький мальчик. Сигара мистера Патимкина так и прыгала во рту. Шестеро негров с бешеной скоростью загружали машину, складывая — у меня свело судорогой живот — раковины одну на другую.

Рон выслушал отца, повернулся и принялся командовать грузчиками. Он размахивал руками, и хотя был, судя по всему, немного смущен, не особо, по-моему, заботился о сохранности раковин. Я вообразил себя на месте Рона. Господи, я уже через час заработал бы язву! Я почти слышал, как с дребезгом разлетаются по полу осколки эмали, — и свой собственный голос: «Внимательнее, ребята! Осторожнее!» Бабах! «Ох, ребята… осторожнее… Ох!» А что, если мистер Патимкин подойдет сейчас ко мне и скажет:

— Ну что, парень, хочешь жениться на моей дочери? Давай-ка посмотрим, на что ты способен.

Ему будет на что посмотреть. Через минуту весь склад превратится в хранилище битой эмали.

— Клюгман! Что ты за работник?! Ты работаешь, как ешь!

— Так точно! Я воробышек. Отпустите меня, пожалуйста!

— Ты что — не умеешь грузить машины?

— Мистер Патимкин, даже вдохи и выдохи даются мне с трудом, я устаю во время сна, пустите меня, пустите…

Мистер Патимкин между тем отправился в свой «аквариум» — там надрывался телефон. Мне каким-то образом удалось выдернуть себя из забытья, и я пошел за отцом Бренды. Мистер Патимкин поднял на меня глаза и приветственно махнул свободной рукой, в которой дымилась сигара. Из-за стеклянной перегородки доносился голос Рона:

— Вы не можете уходить на обед все сразу. Так мы никогда не закончим!

— Присаживайся, — сказал мне мистер Патимкин, на секудну отвлекшись от телефонного разговора. Я огляделся— в офисе был только один стул — тот, на котором сидел мистер Патимкин. Тут не принято рассиживаться — тут нужно зарабатывать деньги тяжелым трудом. Я принялся рассматривать календари, развешанные на картотечных шкафах; на них были изображены женщины такой фантастической красы, с такими неземными бедрами и грудями размером с вымя, что никому бы и в голову не пришло принять это за порнографию. Художник изобразил на фирменных календарях «Строительной компании Льюиса», «Мастерской Эрла» и компании «Гроссман и сын. Картонные коробки» особей неизвестного мне третьего пола.

— Да, да, да! — кричал в трубку мистер Патимкин. — Что значит — завтра?! Завтра мир может взорваться к чертовой матери.

Ему что-то ответили на том конце провода. Интересно, с кем он беседует? С Льюисом из строительной компании? Или с Эрлом из мастерской?

— У меня работа, Гроссман. Я не занимаюсь благотворительностью!

Ага, значит, мордуют Гроссмана.

— А мне насрать! — заорал мистер Патимкин. — Ты у нас не единственный, мой дорогой друг! — добавил мистер Патимкин и подмигнул мне.

Ага! Заговор против Гроссмана. Мы с мистером Патимкином заодно! Я постарался улыбнуться как можно более заговорщицки.

— Вот это другое дело, — сказал мистер Патимкин в трубку. — Будем ждать до пяти, не дольше.

Он что-то написал на листке бумаги. Как выяснилось, изобразил мистер Патимкин простой крестик.

— Сын будет здесь, — продолжал он. — Да, вошел в дело.

Не знаю, что ему ответил Гроссман, но мистер Патимкин расхохотался и повесил трубку, не попрощавшись. Потом оглянулся — посмотреть, что делает Рон.

— Четыре года проучился в колледже — и не может разгрузить машину, — прокомментировал он действия своего сына.

Я не знал, что сказать, но в конце концов предпочел правду:

— Боюсь, и я бы не сумел.

— Всему нужно научиться. Я что, по-твоему, — гений? А научился. От тяжелой работы еще никто не умирал.

С этим я согласился.

Мистер Патимкин посмотрел на свою сигару:

— Кто работает, тот и зарабатывает. Будешь сидеть на заднице — ничего не добьешься… Все самые богатые люди сколотили состояния благодаря усердному труду, поверь мне. Даже Рокфеллер. Успех так просто не приходит… — тираду он произнес задумчиво, обводя взглядом свою вотчину.

Мистер Патимкин был не мастак разговаривать, и мне показалось, что подвигнули его на этот залп очевидностей мы с Роном — сын своей неуклюжестью, а я тем, что был чужаком, который однажды может стать членом семьи. Действительно ли мистер Патимкин рассматривал такую возможность? Я не знаю. Могу сказать только одно: сказанные им слова не передавали того удовлетворения, которое он испытывал от той жизни, что обеспечил себе и своей семье.

Он еще раз взглянул на Рона:

— Ты только посмотри! Если бы он так же играл в баскетбол, его бы выгнали с площадки к чертовой матери! — сказал он. Но при этом улыбался. Встав со стула, мистер Патимкин подошел к двери: — Рон, отпусти их на обед.

— Я хотел половину отпустить сейчас, а остальных — попозже! — крикнул в ответ Рон.

— Почему?

— Чтобы не было простоев…

— Ты брось свои штучки! — закричал мистер Патимкин. — На обеденный перерыв все уходят одновременно!

Рон обернулся к рабочим:

— Все, ребята, заканчивайте! Обед! Мистер Патимкин сказал мне с улыбкой:

— Вот умник, да? — Он постучал себе по темечку. — Мозги, понимаете ли… Никакого вкуса к бизнесу. Он идеалист…

Тут мистер Патимкин, похоже, сообразил, с кем разговаривает, потому что поспешно поправил себя:

— Конечно, если ты учитель, или там… студент… то там без знаний не обойтись. Здесь же важно, чтобы в тебе был гониф. Знаешь, что означает это слово?

— Вороватость, — ответил я.

— Ты знаешь больше моих детей. Они смыслят в еврейском не больше гоев. — Мистер Патимкин, увидев проходящих мимо офиса грузчиков-негров, крикнул им вслед: — Эй, ребята, вы знаете, сколько длится час? Чтобы через час были на месте!

В офис зашел Рон. И, конечно же, поздоровался со мной за руку.

— Вы приготовили образцы для миссис Патимкин? — спросил я.

— Рон, принеси столовое серебро, — попросил сына мистер Патимкин. Тот ушел, а мистер Патимкин повернулся ко мне и сказал: — Когда я женился, мы взяли на время вилки и ножи в одной забегаловке. А этим золото подавай!

Но в голосе его не было злости. Совсем наоборот.

Я отвез серебро миссис Патимкин, пересел в свой автомобиль и поехал в горы посмотреть на оленей. Я стоял возле проволочного ограждения, наблюдая за тем, как резвятся олени, как они застенчиво едят с рук многочисленной ребятни, не обращающей никакого внимания на табличку «ОЛЕНЕЙ НЕ КОРМИТЬ». Ребятишки хихикали и радостно визжали, когда олени слизывали с их ладоней воздушную кукурузу. Путаясь этого визга, оленята убегали в дальний угол загона к своим рыжим мамам, которые грациозно смотрели на поднимающиеся по горному серпантину машины. Позади меня юные белокожие мамы — вряд ли они были старше меня, — беззаботно болтали друг с другом, уютно устроившись на сиденьях своих автомобилей с откидным верхом, и время от времени поглядывая, чем заняты их детишки. Мне уже доводилось видеть их, когда мы с Брендой приезжали сюда на пикник: небольшими компаниями они сидели за столиками в многочисленных кафетериях, разбросанных по территории заповедника. Их дети пожирали гамбургеры и бросали монетки в музыкальные автоматы. И хотя никто из этих малышей еще не умел читать, и потому не мог выбрать нужную песню — все они тут же начинали горланить, подпевая выбранной наугад песне. Они знали слова всех песен! Матери же их — среди которых я узнал нескольких моих школьных подружек, — матери рассказывали друг другу о том, где они провели отпуск, сравнивали, чей загар лучше и делились адресами супермаркетов. Они казались мне бессмертными. Волосы у них всегда будут такого цвета, какой они пожелают; одежда — из модной материи и модного же фасона; в домах — шведский модерн, а когда этот стиль выйдет из моды и на смену ему вновь придет громоздкое, уродливое барокко, то длинный, приземистый кофейный столик с мраморной столешницей уйдет со сцены, а на его место водворится «Людовик XIV». Они были похожи на богинь, и будь я Парисом — не смог бы отдать предпочтение кому-то из них, столь микроскопичны были различия. Общность судеб превратила их в женщин на одно лицо. На общем фоне выделялась лишь Бренда. Деньги и комфорт не убили в ней ее индивидуальность — или уже все-таки убили? «Что же мне в ней так нравится?» — подумалось мне, а поскольку я из тех, кто не любит препарировать собственное эго, то я протиснул пальцы сквозь ограду и позволил маленькому олененку слизать все мои мысли.