Уильям Тревор - Вечные любовники Страница 18

Она лениво просматривала картотеку, пытаясь вникнуть в свои обязанности, без всякого интереса читала вторые и третьи экземпляры писем, сложенных в желтовато-коричневые папки. «Слепая», расплывшаяся машинопись была лишена для нее всякого смысла, да и сами письма казались ей сегодня такими же недолговечными, как и тонкая бумага, на которой они были напечатаны. Вместо всего этого она видела сон наяву, сказочный сон: его тонкие, плоские пальцы ласкают ее вновь.

«Я тоже ужасно люблю тебя», — произнесла она вслух.

В четыре часа пришла мисс Айвигейл и сказала, что весь день работала дома — писала письма, которые ей бы хотелось сейчас Анджеле продиктовать. Вид у нее был деловой, о вчерашнем вечере она не сказала ни слова. «Уважаемый сэр, — начала она диктовать, — в ответ на Ваше письмо от 29-го…»

Анджела сначала стенографировала, а затем печатала письма мисс Айвигейл на пишущей машинке. Свою жену он не любит, это ясно; он ведь дал ей понять, что не любит. В самом деле, разве можно было так страстно ее целовать, обнимать у всех на глазах на Гровнер-сквер — и при этом любить какую-то там жену?! Она представила себе, как они вместе входят в комнату: полумрак, два кресла и диван, обтянутые ситцем, на стене картины, которые они выбирали вместе, украшения на камине. «Нет, я не люблю ее, — сказал его голос. — Выходи за меня замуж, Анджела».

— Никуда не годится, очень много ошибок, — раздался голос мисс Айвигейл. — Придется это письмо перепечатать.

Мисс Айвигейл можно понять: неудивительно, что она сердится, мистер Гемп ведь остается у нее так редко, сегодняшняя ночь принадлежала ей, а когда следующая? Передавая мисс Айвигейл перепечатанное письмо, Анджела ей улыбнулась. Ей хотелось поделиться с ней своим счастьем, хотелось сказать, что она и в пятьдесят лет очень еще привлекательна. Но сказать все это она конечно же не могла.

— Проследите, чтобы письма были отправлены сегодня же, — с недовольным видом распорядилась мисс Айвигейл, возвращая ей подписанные письма.

— Да, да, конечно, мисс Айвигейл…

— И поторопитесь.

Анджела отнесла письма в подвальное помещение, в экспедицию, а когда вернулась, то обнаружила, что мисс Айвигейл уже ушла. Она накрыла свой «Ремингтон интернэшнл» серым чехлом и отправилась в уборную намазать лицо кремом «Чудо из чудес». «И кто ж теперь тебя целует? — напевал, входя в комнату, где сидела Анджела, Гордон Спелл. — Скажи, тебя кто страстно любит?»

Он обнял ее, его язык, скользнув между зубов, проник ей в рот, руки легли на ягодицы и начали медленно их массировать. Взяв ее за талию, прихватив влажными губами мочку ее правого уха, он повел Анджелу в кабинет мисс Айвигейл. Мисс Айвигейл, прошептал он, ушла в «Герб», и надо запереть дверь, а то скоро должна прийти уборщица. Она услышала, как повернулся ключ в замке. Щелкнул выключатель, и, если б не свет уличных фонарей, проникавший в комнату через два незанавешенных окна, в кабинете стало бы совсем темно. Он вновь приник ртом к ее рту, а его пальцы между тем расстегивали молнию на ее юбке.

Поглощенная значимостью той потрясающей тайны, в которую она была вовлечена, Анджела закрыла глаза.

«Спокойно, спокойно», — бубнил он себе под нос, повалив ее на пол; он хорошо запомнил, как совершенно неожиданно закричала Гвинет Беркетт, — вероятно, он сделал ей больно, хотя тогда ему казалось, что кричит она от удовольствия. Когда она закричала в третий или четвертый раз, в дверь кабинета — он это тоже помнил — постучала уборщица, чернокожая девушка из Нигерии.

— О Боже, как я люблю тебя, — прошептал он Анджеле Хосфорд.

В «Гербе» она заказала водку с лаймом — ей надо было прийти в себя, а одна из подруг, с которой она снимала квартиру в Патни, говорила, что водка в таких случаях совершенно незаменима. На полу, в кабинете мисс Айвигейл, она ничего, кроме боли, не испытывала — только боль и никакого удовольствия, ни разу. Даже с Тедом Апуэллом на коврике у камина ей было не так больно. Жаль, конечно, что каждый раз приходится заниматься этим на полу, но так ли уж это важно? Раз он шептал ей, что любит ее, а она, когда могла, отвечала, что любит его, не все ли равно, больно ей было или нет, боялась ли она, что в кабинет мисс Айвигейл в любую минуту могут постучаться?

— Надо идти, — сказал он вдруг, как отрезал, и стал поспешно застегивать свой крапчатый пиджак. Когда они пришли в «Герб», он у всех на глазах поцеловал ее в губы. Анджела хотела уйти вместе с ним, но потом раздумала: свою водку с лаймом она ведь только пригубила. Он же осушил джин с «Бритвиком» в два глотка.

— Простите, милочка, я сегодня была не в духе, — сказала ей мисс Айвигейл.

В «Гербе» было так же тепло и шумно, как накануне, и все же что-то изменилось. Анджела узнавала вчерашних знакомых: вот Томми Блайт, вот Дил, вот все остальные, а вот и брюнетка-секретарша с другими девушками. А мистера Темпа не было. Мистер Гемп спешил к своей жене. И Гордон Спелл — тоже.

— Что вам взять? — спросила ее мисс Айвигейл.

— Спасибо, ничего. Я еще водку не допила.

Но мисс Айвигейл, чей стакан был пуст, указала Анджеле на свободный табурет рядом с собой.

— Садитесь, что же вы? — сказала она. — И снимите плащ, здесь ведь дышать нечем.

Анджела медленно сняла плащ и села у стойки рядом со своей начальницей. Оттого, что только что произошло на полу в кабинете мисс Айвигейл, ей по-прежнему было очень не по себе. Они выпили, и вскоре обе немного захмелели. Анджеле стало жаль мисс Айвигейл, а мисс Айвигейл стало жаль Анджелу, но ни та, ни другая вслух об этом решили не говорить. Когда же Анджела спросила мисс Айвигейл, почему Гордон Спелл выбрал именно ее, Анджелу, мисс Айвигейл ответила, что Гордон Спелл ее любит. А что еще было ей отвечать? Не могла же она сказать, что Гордон Спелл — и это известно всем — специально выбирал девушек поневзрачнее, так как считал, что дурнушки редко занимаются любовью и из-за этого становятся легкой добычей. Гордон Спелл был «ходок», но этого мисс Айвигейл, естественно, сказать не могла — ни Анджеле, ни Гвинет Беркетт, ни Тамар Даймонд, ни Сью. Никому.

— Как же это все-таки замечательно! — внезапно воскликнула, сделав очередной глоток, Анджела. Она имела в виду не себя, а мисс Айвигейл, которая потратила полжизни на безнадежную любовь. Она была счастлива и хотела, чтобы и мисс Айвигейл тоже чувствовала себя счастливой.

Мисс Айвигейл промолчала. Ей было пятьдесят, а Анджеле — двадцать шесть. Разный возраст — и представление о том, что замечательно, а что нет, тоже разное. Чем бы там Гордон Спелл ни руководствовался, для девушек, ставших его жертвами, это был с его стороны акт милосердия. Благодаря ему у них появлялось чувство собственного достоинства, им было что вспомнить — в любом случае при их-то внешности лучше утешаться воспоминаниями, чем смотреть горькой правде в глаза. Рано или поздно жертвы Гордона Спелла уходили из К. С. & Е. — им не хотелось, чтобы он разрывался между ними, девушками, которых он страстно любил, и больной женой. И стоило его девушке из компании уйти, как Гордон Спелл тут же начинал искать ей замену.

— Да, замечательно. Для вас, милочка, — прежде всего, — пробормотала мисс Айвигейл, ибо искренне считала, что такой, как Анджела, повезло больше, чем ей. Она-то хорошо знала, что человек, которого она любила, уже двадцать три года морочит ей голову. Уж лучше предаваться мечтам и безудержным фантазиям, чем знать такое.

— Давайте-ка еще по одной на дорожку, милочка, — буркнула мисс Айвигейл и подозвала бармена.

ВЕЧНЫЕ ЛЮБОВНИКИ

Теперь, когда он вспоминал эту историю, ему казалось, что произойти она могла только в Лондоне, именно в это время, и ни в какое другое. Интересно, размышлял он, почему именно в шестидесятые годы? Быть может, такие четкие временные границы сохранились в его памяти оттого, что началось все в первый день нового, 1963 года, задолго до того, как этот день стал в Англии выходным.

— С вас два шиллинга девять пенсов, — сказала она и, улыбнувшись ему через прилавок, передала зубную пасту и наждачную пилочку в пластиковом пакете. «Не забудь — «Колгейт», — крикнула ему вдогонку в то утро жена. — Паста, которую мы купили в прошлый раз, пахла тошнотворно».

Его звали Норман Бригг, о чем свидетельствовала надпись на пластиковой табличке на его столе в туристическом бюро, где он работал. Называлось турбюро «Весь мир». А на значке на ее голубом аптечном халатике значилось: «Мари». Его жену, которая работала дома — собирала бусы и ожерелья для платившей ей сдельно фирмы, — звали Хильда.

Аптека Грина и турфирма «Весь мир» находились на Винсент-стрит, на равном расстоянии от Паддингтонского вокзала и Эджвер-Роуд. Квартира, где целыми днями трудилась Хильда, была в Патни. Мари, вместе с матерью и подругой матери миссис Друк, двумя вдовами, жила в Рединге. Каждое утро она приезжала поездом 8.05 на Паддингтонский вокзал и в 6.30 вечера с того же вокзала возвращалась обратно.