Владимир Домашевич - Финская баня Страница 18

— В мост попали две бомбы, они небольшие, может, как мина от полкового миномета. В мосту побит–расщеплен только дощатый настил, но основа из бревен или бруса цела, нужно заменить только верхние доски, — объяснял Колотай. — Остальные четыре бомбы упали лишь бы где: одна на дорогу, другая в стороне, разбила дерево, еще одна попала в сарай, снесло половину крыши из гонта, но он не загорелся. В доме, недалеко от моста, повыбивало окна, но людей не зацепило, хотя они и не прятались.

— Главное, не побило людей. Все остальное — ерунда. Но еще один вопрос: как русский самолет один мог прорваться вглубь нашей территории? Почему его пропустили, не послали истребители? — спрашивал у Колотая хозяин дома. — Выходит, мы не застрахованы от всяких несчастий: от обстрелов с неба и с земли?

— Мне кажется, что это был разведчик: осматривал дорогу, перемещение войск, техники. Искал, так сказать, слабое место, в которое можно ударить… Ну и немного попугать людей: вот какие мы смелые, летаем по одному и вас не боимся. Вы нас бойтесь! — такова была миссия этого самолетика, — закончил Колотай свое объяснение. Хапайнен слушал внимательно, а потом заговорил сам:

— Это знак нашей слабости. Мы не можем задержать даже один русский самолет. Даже один! Так чего мы стоим? Скоро два месяца, как идет война, а результаты плачевные. Мы долго не продержимся. Хваленая линия Маннергейма начинает трещать, не выдерживает напора советской техники… Какой вывод можно сделать? А такой, что нужно вострить лыжи… Я все тянул до последнего дня, а сегодня скажу тебе честно и открыто: хочу отправить своего сына вместе с тобой. Знаешь куда? В Швецию! Тут не так и далеко…

У Колотая заныло сердце: такого варианта он не ожидал. Вариант очень интересный, хотя и опасный. Однако…

Хапайнен между тем продолжал:

— Мой Юхан знает шведский язык. Там у нас есть родственники, он не пропадет. А здесь его возьмут — и в огонь, на фронт… А ты, Васил, Колотай или Коллонтай, ты родственник советского посла в Швеции Коллонтай или нет — мне все равно, ты сойдешь за ее родственника, и она тебя выручит, я уверен. Так что для тебя есть смысл попробовать этот вариант. Как ты, не откажешься, не испугаешься? Что ты на это скажешь, Васил?

Колотай задумался только на минуту: с чего начать?

— Как только вы намекнули на какую–то дорогу домой, я насторожился, сразу вам не поверил, херра Хапайнен, а потом подумал, что в вашем предложении что–то есть. И хоть вы не сказали, как это все будет выглядеть, меня вы ужасно заинтриговали, просто купили сразу. И потому я терпеливо ждал, когда вы опять заговорите о своем плане, и вот дождался. И поскольку я был морально готов к походу на лыжах в любом направлении, я принимаю ваш план.

Тут же подумал: много наговорил, это не по–фински, Хапайнену может не понравиться, он может не поверить в его искренность. Но, видимо, ошибся.

— Я знал, что ты не испугаешься, Васил. Ты смелый парень, — и Хапайнен крепко пожал ему руку. Его ладонь была намного шире, чем у Колотая, и сила в ней чувствовалась немалая.

Странно, что госпожа Марта ни разу не перебила хозяина, не прервала их разговор, хотя были моменты, когда она настораживалась, ей тяжело было сдержаться, чтобы не спросить о чем–то важном, что ее волновало. И все же она не вмешивалась в мужской разговор.

А теперь Хапайнен ознакомил его с деталями плана. Он подвезет их на санях километров тридцать, затем они пройдут на лыжах приблизительно столько же и в небольшом городке — Юхан знает — зайдут переночевать к их знакомому, отдохнут и двинутся дальше. Там до границы останется каких–то полсотни. Обойдут справа Кели, за ним еще один городок — и там уже граница. Ее переходить лучше днем, потому что ночью пограничники — и финские, и шведские — выходят на дежурство, могут задержать, а днем они редко следят за переходом, можно сходить к знакомому на ту сторону, выпить шведского пива или чего покрепче — у них гонят хорошую самогонку.

Колотай удивился осведомленности Хапайнена в таком специфическом вопросе, как переход границы, и подумал, не занимался ли он когда–то сам этим видом спорта. Но если так, то еще и лучше, передаст им, молодым, свой опыт, который может очень пригодиться.

Видя, что Хапайнен на какое–то время замолчал, Марта тут же повернулась к ним.

— Я очень боюсь за вас, за Юхана и за тебя, Васил, — она так же, как и ее муж, называла его «Васил». — Может, вам не стоит идти в этот большой поход, может, пусть все идет так, как есть?

— Но мы же уже решили, — ответил как–то холодно Колотай. — Возможно это и опасно, но и ждать — тоже не лучший вариант.

— Мужчины такие — зачем им советоваться с женщинами? — обиженным тоном сказала она в множественном числе, но, видимо, имела в виду своего мужа и себя.

Разговор в таком русле шел еще долго, пока не закончился ужин. Юхан, видимо, жалея мать, не становился явно на сторону отца и Колотая, хотел смягчить материнское горе расставания с сыном. Поужинав, все старшие дружной семьей пошли хлопотать по хозяйству: поить, доить, раздавать корм животным.

Примерно через час все работы были закончены, и они вернулись в дом. Было еще светло — наверняка от северного сияния, которое постепенно, словно крадучись, начало вырисовываться на небе: сначала высоко–высоко, затем опускаясь, и чем ниже, тем сильнее холодом веяло от него. Так считал Колотай, глядя на это удивительное явление, которое очаровывает, пленяет, и ты уже сам не свой, уже сам себе не хозяин, ты — никчемная сила, с которой никто не считается, тебя просто берут и присоединяют к той огромной великой силе, живущей своей жизнью и по своим законам, которые тебе не были и возможно не будут знакомы, а тем более — понятны.

— Пойдем в дом, а то шея начинает болеть, — сказал Колотаю Хапайнен, который рядом, запрокинув голову, смотрел на переливы туманного зарева. — Тебе может и интересно, а мы уже насмотрелись, живя здесь, даже слишком. Вот если бы знать, что оно нам пророчит, было бы интересно. А так что?

«Если бы знать, что оно нам пророчит», — повторил Колотай слова Хапайнена, — если бы знать. Может, было бы легче жить? А может, и наоборот — тяжелее? Если знаешь, что тебя ожидает что–то хорошее… А если плохое? Нет, лучше пусть будет то, что есть. Ложись спать с надеждой… Если бы она еще была с большой буквы…»

И в мыслях он уже очутился на родной Случчине, в родительском доме. Что там делают его родные? Ужинают? Говорят о нем? Они уже, видимо, получили «похоронку», где черным по белому написано, что их сын геройски погиб… или пропал без вести. Пусть бы уже написали, что пропал без вести, как пропала без вести вся бригада лыжников, с которой он шел. Скорее всего, напишут, что он погиб в бою, проявив высокий героизм. Хотя никакого героизма не было, была ловушка, в которой нельзя было ничего иного сделать, кроме как умереть… Как сейчас он сказал бы: умирали как захватчики, без какого–либо геройства и славы. Героями были финны, защищавшие свой край, свой народ и свое будущее. А что он уцелел — случайность…

Спать легли поздно, но Колотай долго не мог уснуть. Мысли крутились вокруг его нового путешествия в неизвестную страну Швецию. Еще вопрос, как они доберутся до нее, дорога неблизкая, а там главное — пересечь границу. Шведы ни с кем не воюют, они не присматриваются внимательно к людям, не шпион ли это, не подозревают незнакомых, не выслеживают, не доносят… Хорошо, если это так, тогда им может повезти добраться до Стокгольма, это, считай, через всю Швецию, достучаться до советского посольства и найти посла–женщину по имени Александра Коллонтай. Вот это будет чудо, о котором он еще не слышал и которого не видел! Сказать ей: а знаете ли вы, дорогая тетенька Александра, кажется, Михайловна, что я ваш племянник, но у меня немного изменили фамилию, чтобы не бросалась в глаза всяким там бдительным и сверхбдительным, чтобы отвести их от вас, чтобы я не хвастался таким высоким родством и так далее. А она на это возьмет да скажет: нет у меня таких племянников, как ты, самозванец, но мне интересно, как ты здесь оказался, кто тебя прислал и с каким заданием. Может, тебя нужно арестовать и посадить в холодную, чтобы ты там немного проголодался и поумнел, чтобы не нес всякую чушь собачью…

Были еще и другие варианты, менее реальные, даже фантастические, он их перебирал, сравнивал, который лучше, который ближе к реальной жизни, но так и не остановился на чем–то одном. С этим и уснул. Но все равно проснулся рано: не давали покоя заботы, ожидавшие его, бередили душу, будоражили мысли.

Встал, сделал зарядку. В доме слышалось движение: младшие ребята собирались в школу, суетились, завтракали, искали свои вещи. Хозяйка уже, видимо, подоила коров, готовила завтрак. Хозяин вывел прогуляться коня серой, седой масти, а не того небольшого каштанчика, на котором они ехали из лагеря. Конь этот был просто как литой, по всем своим показателям годился под седло, но, видно, приучен был и к саням зимой, а когда нет снега — то и к телеге, возможно, даже и плуг тягать приходилось. Во всяком случае, конь был такой, что Колотай невольно залюбовался им: крутая лебединая шея, тонкие, словно точеные, передние ноги, мощная грудь, подтянутый живот, крутой гладкий круп, короткий обрезанный хвост — типичный верховой конь. Он перебирал ногами, словно просил поводья, фыркал, из ноздрей клубами шел пар, на лету опадая тонким инеем на большом морозе.